- Готова, - в тон ему ответил я. - Я никогда не ухожу, не оставив незавершённых дел.

Вполне недвусмысленный намёк на мою решительность. Эклз отстранился и смерил меня взглядом, в котором явственно читалось удовольствие. Как бы мне ни хотелось запереть дверь и начать утро с прекрасного, я сдержался: слишком долго Дженсен пребывал в настоящем, и любой эмоциональный толчок мог спихнуть его обратно в прошлое. Я перестраховался. Я знал, что мне - что нам - предстоит пережить вместе, и торопить события не стоило.

В этот день я ещё пару раз заходил к Дженсену - обсудить презентацию вместе с Гэмбл и её бандой: мрачной как туча Коэн и Маннсом, которому явно не терпелось остаться со мной наедине и вытянуть из меня подробности, начиная с вечеринки. Во второй раз, когда я явился в кабинет Эклза с распечатками презентации и планом стратегии для крупного производителя шоколада, там сидел Джастин. Увидев меня, он и бровью не повёл, но глаза выдали: в них горели такая обида и боль, что я почти физически их почувствовал. Но мне по-прежнему нечего было сказать в своё оправдание, кроме идиотского «прости».

Эклз словно и не заметил напряжения, которое царило между мной и Тейлором. Как ни в чём не бывало, дал комментарии, высказал свои соображения на тему того, как именно проиллюстрировать те или иные тезисы, обсудил с Джастином сроки и отпустил с миром. Я поднялся следом, хотел задержаться, хотел просто побыть с ним рядом, но внезапно телефон в моём кармане заголосил привычное вступление к Wayward Son. Я извинился, торопливо улыбнувшись, и вышел, чувствуя пристальный взгляд Дженсена, который словно на какой-то миг снова провалился в иное измерение. Нежный, обеспокоенный, немного печальный. Именно так он мог смотреть на Коула, когда тому звонили его сомнительные дружки.

Звонил Мэтт, докладывался о проделанной работе. Всё, хоть и с шуточками, но чётко и по делу. Его парни уже на месте. К послезавтрашнему дню всё будет готово. Я - Джаред Падалеки - оказывается, ёбнутый на всю голову. А Дженсен Эклз - мужчина, за которого стоит бороться, и с моими талантами я в этом деле преуспею, это точно.

- Спасибо тебе, Мэтт, - с чувством сказал я и получил в ответ:

- Лучшей благодарностью было бы повторение нашего с тобой маленького приключения, но ты вряд ли согласишься, поэтому с тебя пятьсот баксов за перелёт и проживание моих парней, а остальное я беру на себя.

Я ошарашено замер.

- В каком смысле?

- В самом обыкновенном. Это самая необычная и чертовски важная работа, за которую я когда-либо брался, поэтому будем считать, что на этом деле я тренируюсь. И потом, - голос Мэтта внезапно потеплел, - я это делаю ради парня, к которому до сих пор неравнодушен, несмотря на его одержимость другим. Я делаю это ради вас обоих, парни. Я еще никогда не... - Он внезапно запнулся, рассмеялся и распрощался как-то чересчур поспешно.

Но я понял, что он хотел сказать.

Глава 40

«С Рождеством, Жен! мы в Мемфисе. потом расскажу. целуй всех. подарок с меня по возвращении».

«и тебя с Рождеством, Джей, хоть ты и засранец полнейший. я тебя люблю. кстати, хочешь секрет?»

«колись давай!

«фляжка»

«ну ты и сучка. я тебе верил»

«скажи спасибо, джей. это ведь кое-что да значит».

Я отправил ей смайлик и сунул телефон в карман. В номере отеля было чертовски душно - может быть, потому что в Мемфисе царила аномальная «жара» для декабря, что-то около десяти градусов по цельсию со знаком плюс. В ванной шумела вода. Я посидел на краю кровати, разглядывая затянутый серой изморосью пейзаж за окном, потом встал и подошёл к шкафу. Фляжка лежала во внутреннем кармане. Я извлёк её на свет, полюбовался благородным блеском отполированного серебра, погладил обтянутые бархатом бока. Как здорово, что Женевьев не сдержала своё обещание, а устроила так, как ей хотелось. Нечестная игра? Да ну и пусть. Зато теперь у меня есть якорь, который удерживал меня и Дженсена в настоящем.

Шум воды прекратился. Я торопливо убрал фляжку в карман пальто и вернулся в комнату. Дженсен вышел из ванной: волосы потемнели и взъерошились, по телу сбегают капельки воды, белоснежное полотенце на бёдрах кажется ослепительно ярким на фоне золотистой кожи. Его глаза были светлыми, прозрачными, словно осколки зелёного стекла. Мой Дженсен. Сейчас - мой.

Эклз подошёл к окну, оперся руками о подоконник и вгляделся в серую муть, застилавшую пейзаж. Я прижался к нему сзади, положил ладонь на грудь, устроил подбородок в ямке между плечом и шеей, чувствуя, как мокрые волоски щекочут мне висок.

- Знаешь, - внезапно произнёс Дженсен странным голосом, - у меня такое чувство, что я здесь уже был. Причём много раз.

Я потёрся носом о его шею, мягко прихватил губами мочку уха и почувствовал, как Эклз вздрогнул, поёжившись.

- Ты хорошо помнишь своё детство? Как далеко ты вообще помнишь?

В стекле плыли наши смутные отражения: очертания лиц, моя рука на груди Дженсена, его золотистая кожа на фоне моей тёмной футболки... Его тепло обжигало меня даже сквозь одежду, но я не спешил. И он - тоже. Словно здесь, в этом магическом страшном месте, которое для всех остальных было обыкновенным городом в Теннесси, только что начала разматываться нить, уводящая в прошлое, и утягивать нас за собой в водоворот времени.

- До аварии я почти ничего не помню, - отозвался Дженсен. - Только какие-то отрывки. Но мать никогда не говорила мне, что мы жили в Мемфисе. - Он повернул голову, и я губами коснулся его щеки. Ресницы мокрые, тёмные, длинные, будто накрашенные, даже смешно.

- Но ты допускаешь, что мать не говорила тебе всего? - Пробный шаг в бездну.

Дженсен как-то смешно поморщился.

- Ну, мы с ней никогда не были особенно близки. Она заботилась обо мне, но не более того. Особые откровенности в нашей семье не приняты. Так что... - Он вдруг развернулся в моих объятиях, смерив меня странным взглядом. - А почему тебя это так интересует, Падалеки?

Я нагнул голову и вместо ответа прижался к его губам. На сей раз Дженсен перехватил инициативу - едва ощутив прикосновение, он провёл рукой по моей спине вверх, пробежался по загривку и вплёл пальцы в волосы, довольно грубо потянув мою голову к себе. Внутри меня всё вскинулось от восторга - я в буквальном смысле гордился Дженсеном, сумевшим вернуться в себя так надолго и так уверенно. Его язык скользил внутри моего рта, напористо, жарко, влажно, но едва я потянулся к полотенцу, Эклз властным жестом отвёл мои руки.