Он помолчал, глядя в окно, за которым валил мягкий снег.
- Я видел, что творится с Дженсеном. Он буквально дышал Коулом. Не отпускал. Всё время, даже когда мы пили пиво на заднем дворе их хибары, трогал его за руку, обнимал… Словно боялся, что тот исчезнет.
- А Коул?
- А ему… нравилось. Блядь, кому не понравится такое обожание да ещё такого смазливого парня? Я думаю, он любил Дженсена… по-своему. Но любил. У него были какие-то мутные дела с местными барыгами, но Эклзу он благополучно врал, что всё в порядке, бояться нечего. Но я видел, что не всё так гладко. То ли он задолжал, то ли что…
Я снова набрал номер и стоял, слушая гудки.
– Когда всё случилось, ты был там, Кинни? Это же ты его нашёл, да?
Брайан передёрнулся, тряхнул пустую пачку, смял и бросил на пол.
- Я собирался уезжать. Уже почти попрощался с ними, но тут Дженсен позвонил и сказал, что поссорился с Коулом. Из-за каких-то его делишек. Эклз то ли обнаружил, что Коул темнит, то ли тот сам в горячке ляпнул, но факт: парень просто хлопнул дверью и умотал на стрелку. С Дженсеном приключилась форменная истерика, он умолял меня поехать с ним следом, на какую-то заброшенную фабрику, где вроде бы встречаются местные барыги и решают свои дела…
Они мчатся по залитому солнцем двору заброшенной ткацкой фабрики, сердце где-то в горле отстукивает бешеный ритм, и Дженсен что-то шепчет на бегу. Может быть, молится. Может быть, просит прощения… Ни одной машины на пустой заросшей стоянке перед перекошенными воротами. Кроме старого пикапа Джейсона Коула.
- Мы опоздали. Эти парни уже смотались, и Коул лежал там, весь в крови. Его ударили ножом, наверное, раз десять. Но этот парень оказался крепким орешком. Он ещё дышал. Правда, недолго.
Дженсен падает на колени – падает в эту чёрную застывшую кровь, и глаза его заволакивает беспредельное, страшное безумие; он кричит, он просит Коула простить его, не уходить, не оставлять его одного, отталкивает руки Кинни, плачет и всё время гладит умирающего по лицу, оставляя кровавые полосы, как в фильме про коммандос. А когда Коул умирает, так и не сказав ни слова, Кинни пытается увести Дженсена, но тот не поддаётся – он как камень, как чёртов камень: застывший, холодный, безразличный – стоит на коленях в солнечном луче, залитый кровью Коула, и, кажется, совсем не дышит…
- Мы вызвали полицию. Они приехали довольно быстро, забрали нас в участок. Меня отпустили почти сразу, а Дженсена продержали до утра. Я дождался его в машине, он вышел и сразу попросил отвезти его домой. Я остался с ним на ночь. Просто сидел рядом и слушал, как его выворачивает от боли. Его не били, но словами, знаешь ли, тоже можно отделать ещё как…
- Дальше, - проговорил я.
- А на вторую ночь он сбежал. До этого он на одной ноте часа три спрашивал меня, почему Коул перед уходом из дома сказал, чтобы он, Дженсен, «делал что хочет»… Почему Коул его не дождался. Почему Коул так с ним поступил.
«Брайан… он сказал, что поступит, как должен поступить, уедет и разберётся, что это его жизнь, и в ней должно быть место чему-то кроме меня, а мне… мне он сказал: «Делай с этим что хочешь». Почему он так сказал, Брайан? Почему? Почему? Почему?»
- Когда я проснулся и понял, что Эклза нет, я сразу просёк, куда он поехал. Выскочил и буквально в чём был рванул на улицу, чудом поймал попутку… Но снова, блядь, опоздал.
Он взлетает наверх, в пустой разгромленный цех, залитый утренним солнцем, облачка пара у губ – сентябрь, первая осенняя прохлада… Сердце в ледяных когтях. На полу – тёмные пятна в меловом обводе в форме человеческого тела. Он, дрожа, озирается и зовёт Дженсена, но тот не откликается. И голос теряется в пустоте под крышей, разлетается на мелкие осколки, болезненным эхом врезается в уши… Где ты? Где ты, блядь, щенок зеленоглазый, чокнутый на всю голову, ГДЕ ТЫ?!
- Я словно что-то почуял, - голос Кинни был удивительно спокоен, словно мёртв. – Взбежал по лестнице на самый верх, вышел на крышу… Снова позвал его. Костерил его на все лады от страха и думал, только бы всё было хорошо. И я больше никогда его не отпущу. Никогда в жизни.
Двор кажется замусоренным солнечным пятном с высоты пяти этажей, а фигурка Дженсена – крохотной скорченной куклой в ослепительно белой пустоте. Пока Кинни летит вниз, перепрыгивая через ступеньки и рискуя свернуть себе шею, он всё время думает, что пока не видно крови, пока не видно чёртовой крови, всё должно быть в порядке, ведь правда, ведь правда же?!
- Дженсен был жив, но в коме – почти не дышал. Я вызвал скорую, его увезли в больницу. Я дежурил там днём и ночью, пока мне не сказали, что он выживет, но, скорее всего, от сильного удара головой помнить не будет ни хрена. Я позвонил его матери. Она приехала на следующий день, и я свалил в Нью-Йорк, меня грозили уволить за то, что я укатил в самоволку... Мне позвонили из клиники, когда Дженсена выписали, почти полгода спустя. По-моему, когда стало ясно, что Эклз ни черта не помнит, ему сказали, что он попал в аварию, что-то такое… И мать увезла его домой, в Даллас.
Кинни закрыл глаза. Его лицо было бледным, голос дрожал.
- Я позвонил ему. Дженсен узнал меня сразу и очень удивился, что я в Нью-Йорке. Он стал - другим. Спокойным, нормальным парнем. Он не помнил ничего, что было хоть как-то связано с Коулом. Не знал, что жил в Мемфисе два года, про детство почти ничего не помнил… Мы снова начали общаться, я приезжал к нему несколько раз. Эклз был в норме, если не считать, что вообще не проявлял интерес к сексу. К тому, что я гей, он отнёсся совершенно спокойно, но сам…
- А жена?
- Дэннил? Они познакомились в колледже. Всё было как-то мутно, но мамаша Донна была счастлива. Они поженились, а через полгода Дэн уехала в Лос-Анджелес. И словно бы ничего не произошло, ну, уехала и уехала… Я открыл «Киннетик» и позвал Эклза к себе – ему было всё равно, где жить, ему в то время, по-моему, вообще было на всё плевать… Срывы начались снова, не связанные с прошлым, просто дикие головные боли и приступы психоза. Он ещё пару раз оказывался в больнице, но я вытаскивал его. Фактически жил с ним в первый год после переезда. Слушал, как он разговаривает во сне. Про Коула, про Мемфис, про то, что перед убийством они поссорились, как он нашёл его умирающим, как… ну, в общем, всё такое. Он так складно рассказывал, что я несколько раз хотел записать на диктофон и дать ему послушать… А потом всё прекратилось. Дженсен вернулся в норму. И три года работал со мной – блестящая карьера, акции «Киннетика», мозги работали на все сто. Он отстранился, свёл наши отношения к необходимому минимуму. Но я всё время думал о том, когда он во мне нуждался… Когда он плакал во сне. Когда днём он был собранным, спокойным парнем, а ночью жил в вечном кошмаре и просил меня быть с ним рядом и никуда, блядь, никуда не уходить. И я искупал свою вину, возился с ним, пичкал лекарствами… И всё время думал, что тогда вместо Коула в его жизни должен был быть я.
