Оскорбленная девушка, не удержавшись, вернула ему «комплимент», отметив мятую, болотного цвета рубашку, темное пятно на серых штанах в районе голени, и волосы — богатого медового оттенка, но никак не уложенные, растрепанные. В целом, несмотря на приятное для глаза лицо и стройное подтянутое тело под метр восемьдесят, выглядел представитель правоохранительных органов крайне неряшливо, будто только слез с кровати.

— Могу я войти? — проигнорировал он молчаливое неодобрение Евы.

Девушка пожала плечами:

— Заходите, раз это надолго.

Мужчина молча переступил порог, прикрыл за собой дверь и снова посмотрел на Еву полным разочарования взглядом.

— В этот раз еще и малолетка, — буркнул он себе под нос. Ева насторожилась.

Странноватое поведение навело ее на запоздалую, на очень здравую мысль: человек-то был одет совершенно не по уставу.

Ева одна наедине непонятно с кем с непонятно какими намерениями. И она сама открыла ему дверь.

«Идиотка», — последняя мысль отдавала испугом.

— Давайте только быстрее, — проронила девушка как можно более непринужденно. — Ко мне сейчас друзья придут.

— Лжешь, — уверенно и мягко, с сочувствием, сказал незнакомец.

От страха у Евы свело спазмом желудок. С секундным замешательством она рванула на кухню. В полутьме комнаты излишне сильно дернула на себя ручку ящика, едва ни выронив его себе на ноги. Почти на ощупь отыскала самый длинный нож — сантиметров двадцать, изогнутый, для резки фруктов. Стиснув рукоять, она обернулась к входу, прижавшись спиной к столешнице.

Но за ней не гнались. Визитер спокойно, даже вальяжно, проследовал на кухню, включил свет, щелкнув клавишей выключателя за дверным проемом, и остановился на расстоянии вытянутой руки девушки.

— Не мешай и все пройдет быстро, — кратко сказал он, едва ли уделив внимание ее оружию.

— Не подходи! — вскрикнула Ева, водя ножом из стороны в сторону. В одной из серий, что она смотрела этим днем, на девушку так же напали, и она так же защищалась ножом. Убийца в фильме выхватил у нее нож именно потому, что она им так по-глупому размахивала. Ева еще закатывала глаза, посчитав героиню дурочкой. А сама?

Сделав дрожащий вздох, Ева согнула руку с ножом в локте, повернулась боком к противнику и выставила левую руку чуть впереди правой. Если у нее попытаются отобрать нож, она схватит его и, может быть, сможет ранить.

«Нет, — тут же одернула она себя, — убить. Надо нападать так, будто его надо убить, иначе ударю слишком слабо».

Прагматичная мысль всплыла вместе с другим воспоминанием. В каком-то старом боевике наставник по боевым искусствам повторял это своим ученикам. «Мы живем в слишком цивилизованном мире, — говорил он. — Многие допускают фатальную ошибку при самообороне, боясь ударить слишком сильно, и в итоге становятся жертвами собственной жалости».

Ева жертвой быть не хотела. Тело ее гудело от напряжения, руки тряслись, сердце колотилось в груди бешеным зверьком.

Она не станет жертвой. Ни за что.

Вдох-выдох.

Перехватить его руку.

Ударить в живот.

Ударить несколько раз.

Схватить телефон с тумбочки в комнате.

Выбежать из квартиры и заблокировать дверь, чтобы не сбежал.

Так, все правильно, Ева, — уговаривала она себя. — Успокойся. Дыши.

Вдох-выдох.

Выражение скучающего разочарования на лице мужчины сменилось толикой уважения. Полные красивые губы дрогнули в улыбке. Он видел, как маленькая девчонка-подросток вместо того, чтобы плакать и умолять, убегать и прятаться, прямо перед ним собирается с духом до последнего защищать себя. Дрожит, а глаза горят отчаянной, злой решимостью. Давно он не видел таких глаз. Тем более у современной молодежи. И, уж, конечно, не у молоденьких девчонок.

Жалко ее. Но если он уйдет, не простит себе.

Паника накатила на Еву с новой силой. Слишком долгое ожидание выводило из равновесия. Чего он ждет? Чего пялится? Она слышала собственное громкое прерывистое дыхание, чувствовала, как грудь ходуном ходит.

— Мне жаль, — казалось, искренне сказал мужчина. — Лучше бы ты позволила той пуле убить себя.

«Пуле?»

Тихий ужас прокатился ледяной волной по ее спине.

К панике примешалась звериная тоска и глухое непонимание. Почему она? Почему это должно было случиться именно с ней?

И дураку понятно, что она не сможет себя защитить, только не против такого хладнокровного здоровяка.

— Что Вам от меня надо?! Убирайтесь отсюда!

Убийца поморщился. Пора было заканчивать.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть кто-нибудь придет и спасет меня! — взмолилась Ева, почувствовав страшную для себя перемену в настроении человека. — Пусть кто-нибудь услышит меня и вызовет настоящую полицию!»

Идиотка. Никто не услышит и никто не придет. Не успеет. Даже сопротивляясь, шансов на спасение ничтожно малы.

Простой факт, простая констатация.

И какой вывод?

«Хочу ли я умереть быстро или буду цепляться за призрачный шанс выжить?» — спросила себя Ева жестко.

И почему-то в этот страшный момент она подумала о маме. О том, как же больно ей будет потерять своего ребенка. Что может быть хуже?

Будут ли они с отцом винить во всем Исаию и Илью? И самим братьям каково будет знать, что где-то недалеко от них убили их сестру?

Перед ее мысленным взором предстала вся немногочисленная семья: высокая голубоглазая мама, вечно серьезная и вся в делах; отец лишь чуть ниже ее, но здоровый и крупный, в своем кресле перед телевизором, занятый разгадыванием кроссворда; Исаия и Илия — братья-близнецы, так обманчиво похожие друг на друга: высокие, спортивные, с такими же серыми глазами, как и у Евы.

«Не хочу, чтобы они все страдали».

Ева смотрела на своего убийцу.

«Да плевать, если этот урод переломает мне кости! Я вцеплюсь в него зубами. С ножом или без я не дам ему навредить моей семье».

— Не дам. Ни за что.

Стиснув уже влажную от пота рукоять, Ева бросилась на защиту не своей, но жизней всех тех, кого так любила.

Это было странно и совершенно неправильно — вот так бросаться на того, кто заведомо сильнее и опытнее тебя. Мужчина недоумевал, откуда у девчонки взялся этот отчаянный, бешеный напор?

Он отступил на шаг или два, ошеломленный. Правой рукой он хотел отобрать у девочки нож, но Ева врезалась в него левым плечом и левой рукой оттолкнула его руку. Она направила нож ему в грудь, но он исчез, и она просто упала, порезав себе запястье о лезвие.

«Как? Куда он делся?»

Едва Ева поднялась на колени, как ее что-то сбило с ног. Сбило так сильно, что вышибло весь воздух из легких. Она покатилась по полу, выронила нож и врезалась в угол стены плечом и виском.

Голова и плечо взорвались болью.

Она упала на спину и попыталась разглядеть сквозь брызнувшие слезы, кто у нее за спиной.

Убийца шел к ней, оскалив зубы. И клыки.

«Вампир! — в ужасе поняла Ева. — Самый настоящий гребаный вампир! Мне конец».

Кое-как перевернувшись на живот, она лихорадочно стала искать на полу нож. И в тот момент, когда вампир склонился к ней, она нащупала рукоятку и, не думая, полоснула его по ноге — там, где должны быть сухожилия.

Он вскрикнул, отшатнулся и упал, и Ева, не помня себя от ужаса и накатившей ярости, бросилась на вампира. От резкого движения ее повело, голова закружилась и накатила тошнота, но девушка выставила ногу и оттолкнулась, чтобы упасть прямо на своего убийцу.

Он выставил руки, и она ударила по ним ножом и в следующее мгновение вогнала кривое лезвие ему в основание шеи.

В лицо ей брызнула кровь. Ева хотела выдернуть нож и ударить снова, но вампир отшвырнул ее от себя одной рукой. Тряпичной куклой она отлетела к столу, расшибла спину об одну из ножек, едва сумев уберечь голову. Но встать уже не смогла. Все тело страшно болело, ныло, мышцы сковывало тугими узлами онемения.

Оглушенная, Ева едва могла дышать. Не сумев даже остановить падение, она повалилась набок на такой прохладный, заляпанный кровью пол. И с пола она видела, как вставал вампир. Прямо на ее глазах он вытащил из горла нож, отбросил его в сторону, покачнулся, прижав ладонь к ране.