— Ну что, в чём дело? — спросил я у ЗВЕРЯ. — Пойдём, посмотрим, где мы находимся и куда двигаться дальше. Дорога, знаешь ли, настраивает нас на позитивно-философский лад. Куда идёшь, Путник, зачем? Где конец пути, а где его начало? Как говорил когда-то один умный человек: «Тема вечных странствий — одна из основных тем бытия».

Пёс продолжал задумчиво созерцать песок. Я подошёл ближе, дотронулся до него, ощутил какую-то лёгкую вибрацию, насторожился.

— Так вот, сейчас нам надо всё-таки идти, — громко и бодро продолжил я, обращаясь к ЗВЕРЮ. — Не будем же мы вечно здесь торчать. Место, конечно же очаровательное, но не более того. Да и к тому же, честно говоря, пора перекусить.

Мне вдруг действительно остро захотел есть. Я огляделся вокруг. Нигде поблизости, как я и ожидал, не оказалось, к сожалению, ни одного куска печённого мяса, ароматно пахнущего и томящегося над костром, ни даже ломтика, пусть и несколько заплесневевшего, сыра, или хотя бы краюхи зачерствелого хлеба. Увы, увы, как жаль, как жаль…

ЗВЕРЬ в это время закончил рыть песок, вдруг поднял башку к небу, как-то отрывисто и коротко то ли рыкнул, то ли тяжело вздохнул, странно взглянул на меня. Ну что там, Пёс? Я наклонился над свежевырытой неглубокой ямой, посмотрел в неё. Моё сердце вдруг бешено забилось. Жар охватил тело, голова закружилась, руки неожиданно задрожали. В кончиках пальцев возникло покалывание, потом онемение. Страшный холод пронзил меня, гася пламя, охватившее до этого мою сущность. Сердце замедлило свой ритм. Невесть откуда взявшийся вибрирующий и всепоглощающий звук пронзил ткань мироздания и ушёл неведомо куда.

Я слился с ним, окунулся в него. Меня вдруг поглотили самые разнообразные чувства и ощущения, которые перемешались внутри, забурлили, как в невидимом гигантском котле. Я наполнился и переполнился тревогой и радостью, холодом и жаром, эйфорией и болью, счастьем и горем, светом и тьмой. На меня накатывались то горячие, то холодные волны, хаотично перемешиваясь между собой, и в апогее новых, неизведанных и всё переворачивающих внутри меня, ощущений, я провалился или превратился во мрак, приняв его, как избавление.

— КХА, КХА, КХА…

Где-то я это уже слышал, однако… В очередной раз, сбрасывая с себя остатки чёрного беспамятства, я поднялся с песка, огляделся вокруг. Всё тот же пляж, море, горы… ЗВЕРЬ сидел неподвижным каменным изваянием передо мною, смотрел на меня тяжело, тревожно и пронзительно. Я чувствовал себя трижды измочаленным, выжатым и опустошённым. Жаркий воздух густо обволакивал моё бедное, обессиленное тело.

Я тяжело встал, поднял голову вверх. Ощущение было таким, как будто кто-то откуда-то с небес внимательно и безжалостно рассматривает меня, разбирает на составные части, ломает, перекручивает, собирает вновь, испытывает на прочность. Зачем, почему, с какой целью? Ну что ты от меня хочешь, ты, там, — в очень и очень далёкой вышине!? Я снова опустился на песок, опёрся на руку, посмотрел в небо. Оно было ясным, безмятежным и прозрачно-голубым. Наваждение пропало. Но что было до этого, почему я потерял сознание?

Неожиданно моя рука прикоснулась к чему-то твёрдому, гладкому, холодному. Я резко вскочил на ноги, тревожно и обречённо посмотрел вниз. Между мною и Собакой во впадине в песке лежал предмет, который, как я понял, с этого момента должен был определять, направлять и решать мою судьбу, то есть — дальнейшую жизнь. Он переполнялся таинственной, невидимой и неведомой силой, которая готова была вот-вот выплеснуться наружу. Неизвестный предмет слегка вибрировал. Я был поглощён и заворожен этой вибрацией, моё тело задрожало и стало накаляться, как железо на огне, а потом словно окунулось в бодрую истому холодной колодезной воды.

Ко мне вдруг пришло осознание чего-то пока непонятного, но важного и огромного, всеобъемлющего, того, что я уже когда-то знал, но почему-то забыл и никак не мог вспомнить. И я неожиданно обрёл уверенность в том, что этот предмет с данного момента принадлежит мне и предназначен он для чего-то очень значительного и необычного.

ПУТНИКУ нужен ПОСОХ! Какой ПУТНИК без ПОСОХА?! Это как рыцарь без меча, как пахарь без плуга, как женщина без косметики и духов, как поэт без пера, как кузнец без горна и огня, как ангел без крыльев!!! Ангел, Ангел, Ангел… Кто такой Ангел!? Причём тут Ангел!? Непонятно, абсолютно непонятно… Ах, да! Вспомнил!

Я осторожно прикоснулся к ПОСОХУ, слегка сжал его древо, ощутил его потаённую сущность. Моя рука сначала онемела, затем кровь бешено забурлила в жилах, заструилась по ним с невиданной мощью, и я почувствовал себя всемогущим и вечным, и на пике этой сумасшедшей мысли я снова потерял сознание.

— КХА, КХА, КХА …

Очередной раз я очнулся или проснулся ночью. Небо было безоблачным, надо мною висела огромная белая и полная луна. Она освещала своим невероятно ярким, таинственным и магическим светом пляж, горы, море и Пса, сидящего, как изваяние, передо мною. В лунном свете он казался вычеканенной из её тела мраморной и мёртвой статуей, но это были лишь первые впечатления. Глаза ЗВЕРЯ смотрели на меня вполне осмысленно, пронзительно и внимательно, ловя каждое движение. Странное зрелище — камень, в котором живут глаза…

Я вспомнил о ПОСОХЕ. Моя рука непроизвольно дёрнулась в сторону и, конечно же, наткнулась на Него. ПОСОХ был холоден, как лёд, но, когда я дотронулся до него, он вдруг осветился каким-то тёплым неярким светом, завибрировал в моих руках, стал нагреваться. Его температура сравнялась с температурой моего тела, и я почувствовал, как мы поглотили друг друга и перетекли друг в друга, и стали единым целым.

Я вдруг неожиданно и остро понял, что мы с ним, с ПОСОХОМ, как и со ЗВЕРЕМ, связаны и слиты навеки, не до смерти, а именно навеки, навсегда. Но почему именно навеки? Кто я такой, кем был раньше, какова моя судьба? Может быть, я всего лишь ничтожный раб, а может быть и знатный господин!? Возможно, я — жалкий осколок от разбитой в пылу ссоры между Богами драгоценной, а может быть, и дешёвой вазы!? А возможно, — я вовсе и не осколок, а один из тех, кто разбил вазу!? Возможно, — я человек, а может быть, и нет!? А вдруг я являюсь некой бестелесной, но мыслящей сущностью, и мир вокруг меня — всего-навсего навязанная мне извне, а может быть и сотворённая мною самим иллюзия!?

Как я оказался в этом месте, кто я таков, каково моё предназначение? А может быть всё значительно проще? Я — всего лишь нищий сумасшедший, юродивый, дурачок, забредший случайно на этот пустынный пляж. Наступило у меня вдруг какое-то временное, неожиданное просветление. Сижу, рассуждаю, размышляю?! Или нет!? Или да!?

Эти совершенно безумные и лихорадочные мысли беспорядочно метались и переплетались некоторое время в моей воспалённой бедной голове. Я обречённо прижал ПОСОХ к своему телу, как прижимают к себе перед смертью последнюю и самую любимую возлюбленную, и мгновенно заснул тихим спокойным сном…

— КХА, КХА, КХА…

Господи, опять и снова, всё одно и тоже… Я тяжело и обречённо открыл глаза. Надо мною укоризненно возвышался ЗВЕРЬ. Солнце медленно преодолевало горы, воздух был кристально чистым, ароматным и горьким на вкус. Я процеживал его сквозь губы и зубы, как хорошую сигару или изысканный коньяк. При чём здесь «сигара», какая «сигара», что это, вообще, такое?! «Коньяк, коньяк…». Ах, да. Сигара, сигара! Коньяк, коньяк! Вспомнил!

Всё, хватит! Больше никаких размышлений по поводу понятий, которые для меня вроде бы естественны, но одновременно абсолютно, или не совсем, или частично, и не сразу ясны! Никакого анализа, никаких сомнений, никаких раздумий! Хватит!!! Надо двигаться, что-то делать, идти вперёд! Вперёд и только вперёд!

Я сел, осмотрел ПОСОХ, который крепко сжимал в правой руке. Он был с меня ростом, сверху идеально обхватывался пальцами, к низу древко постепенно сужалось. Холодный на ощупь материал, сотворённый, скорее всего, не из дерева. Очень твёрдый, прочный и абсолютно гладкий. Я прикоснулся к нему лбом, не знаю, почему, и вдруг снова почувствовал какую-то глубинную внутреннюю вибрацию и исходящую от него мощь и силу. Сущности вокруг стали терять свои очертания, земля задрожала, небо вдруг соединилось с нею, всё стало единым, втягивающимся в страшную черную пустоту. Я молниеносно отдернул голову от ПОСОХА, сразу же пришел в себя. Мир был таким же, как и прежде — прекрасным, спокойным, понятным и, очевидно, — вечным.