— Мама, папа, а где всё? Уже на новой квартире? Можно поехать посмотреть?

— Дом ещё не готов, — сказал папа, поперхнувшись. — Пока всё хранится в контейнере. Мы наняли контейнер. Его привезут на грузовике и разгрузят.

— А на дом–то посмотреть можно?

— Свожу тебя, когда время будет. Да, самое–то главное! Дедушка получил права!

— Дедамоня? Во даёт! А вы с мамой?

— А мы пока завалили, но ничего, успеем.

— Это мои единственные права в этой стране, — мрачно заметил Дедамоня. — Но и их–то реализовать нельзя, ведь машины нет.

— Будет тебе машина, папа, будет!

— Как же! Будет! На том свете!

— Мальчики, не ссорьтесь. — вставила мама.

— Моня прав. Когда ещё она будет? И где? — неожиданно поддержала деда Бабарива.

Мишка вышел на улицу. Купил сосисок и поехал в Таиланд. Нашёл промокшего насквозь Таёзу, который на время гастролей был предоставлен сам себе, ловил мышей, пил из луж, а в дом заходил через лаз под полом. Таёза Мишке обрадовался, съел сосиски и замурчал страстно. Тут Мишка вспомнил булгаковского Бегемота и дал душевную слабину: сунул в замочную скважину записку: «Таёза у меня. Миша», посадил кота за пазуху, и отвёз домой. Объяснил:

— Взял на передержку ненадолго.

Дедамоня посмотрел на кота недоверчиво. Бабарива погладила гостя за ушком, угостила фаршированной рыбой и постелила в углу прихожей газеты. Папа равнодушно приветствовал кота кивком, не отрывая уха от «Спидолы». Мама говорила с кем–то по телефону:

— Ну, Люсь, сглупили. Теперь — только в июне. Чтобы был аттестат. Там это очень трудно. Оказывается. Ну, не подумали, кто же знал? И куда теперь? Досмотр, печати, таможня, всё сделано. А отправлять рано. Придержишь? Не разворуют? Вот спасибо! За мной не заржавеет, ты же знаешь. А месяца через три можно отгружать.

Таёза съел рыбу, пометил газеты и метнулся через стол в проём форточки. В проёме он посидел немного, решая — туда или сюда, и сиганул наружу.

— Третий этаж! — заорал Мишка.

— Кот, не убьётся! — воскликнула Бабарива, но внук уже ринулся по лестнице вниз.

Таёза сидел строго под кухонным окном и умывался. Мишка снова сгрёб его в охапку и повёз на трамвае обратно в Таиланд. Трамвай был почти пуст. В компостере торчал непробитый билет — кто–то забыл вынуть. Мишка пробил его и взял себе. На билете значилось: 230887. Это было сегодняшнее число. Кроме того, две восьмёрки и семёрка давали в сумме двадцать три. Мишка сунул билет в рот и принялся жевать.

На остановке «Городская больница» в трамвай зашли две женщины в болоньевых плащах, одна молоденькая, другая — постарше. Они сели прямо за Мишкой.

— Мама, ну не убивайся хоть из–за тёти Ани. И так было ясно, к чему идёт, — сказала молодая. — Она же не от горя померла, а от цирроза печени. Теперь хорони её. Алкашка. И сын у ней алкаш был. Я всегда Витьке говорила, что с такими друзьями, как Серёга, и врагов не надо. Вот и достукался. Нож в спину и сугроб.

— Это не из–за Серёги. И не из–за Ани, царствие ей небесное. Это из–за меня. Я не доглядела. Гоняла их. Пили бы дома — не замёрзли бы.

— Нет, мама! Мне тетя Аня призналась… Она в ту ночь на шум вышла и их увидела. Пьяная была. Обозлилась, что сын не с ней пьет и оставила их в снегу лежать.

Мишка почувствовал, как полегчало там, где в душе размещается совесть. Это не они с Таей, а мать–алкоголичка сгубила и сына, и его друга. Он решил, что обернётся и посмотрит матери Витьки Батурина в глаза. Если он выдержит её взгляд — можно будет считать, что она его простила.

Мать глаз не отвела. А сестра сказала Мишке:

— Что тебе, мальчик?

На конечной остановке он дожевал счастливый билет и сглотнул безвкусную кашицу. Таёза спал на его груди.

Ворота Таиланда были распахнуты, окна горели.

— Тая!

— Миша! Таёза!

— Как здорово, что ты приехала! Да, а почему ты прервала гастроли? Ведь ещё две недели, да?

— Ничего. Есть дублёрша. Ей предстоит звёздный период. Миша, ну–ка, сядь. Я, конечно, могла бы ещё некоторое время врать, но скажу тебе правду. Я беременна.

— Ты… Значит, ты выйдешь за меня замуж?

— С ума сошёл? Ты сам ещё мальчик. Я выбрала тебя в отцы именно потому, что ты мал и не сможешь претендовать на ребёнка.

— Что ты такое говоришь? Выбрала? Я думал — ты меня любишь! А ты — выбрала? Из каких кандидатур, позволь спросить?

— Остынь. Я люблю тебя. Но жениться мы не будем.

— А как же ты справишься одна? Театр придётся бросить! Хотя бы на время. А я тебе помогу. И у меня есть Бабарива и Дедамоня, и мама с папой, они ведь не чужие, они его полюбят. Они даже Таёзу почти все полюбили!

— Таёзу! Таёза–то от вас сбежал? А?

— Сбежал… Как Бегемот от Бездомного. Хорошо хоть — в трамвай не сам влез. А ты откуда знаешь?

— А он всегда так делает. Я когда записку увидела — сразу поняла, что скоро явитесь — вместе или по отдельности. Но то — кот. А ребёнок? Представляю, как обрадуется твоя мама, когда в тридцать семь лет станет бабкой. Даже предвкушаю!

— Тая, но я же — отец! Я хочу дать сыну свою фамилию!

— Миш, насчёт фамилии — считай, что ты уже её дал.

— Ой, чёрт! Забыл…

— Послушай, Мишенька, родной мой! Ты у меня — просто чудо. Другой бы на твоём месте уже не был бы на твоём месте. Сбежал бы. И не только десятиклассник. Даже взрослый. Вот давай договоримся — ты окончишь школу, институт. И тогда, если не передумаешь, — поженимся.

— Ага, как же! Ты к тому времени уже замуж выйдешь!

— Ради тебя — разведусь.

— Не говори так.

— Миша, успокойся. Давай чаю попьём. Усвой эту новость, переживи её. Не принимай поспешных решений. Смотри, что я из Ялты привезла! — и она выложила на стол горку персиков.

— Из Ялты! Как прямо Стёпа Лиходеев…

— Я смотрю, ты начитался «Мастера».

— Начитался. Больше всего на свете я теперь хочу поставить по этому роману спектакль. И чтобы ты играла Маргариту.

— Ладно тебе, Мишенька. Маргариту! Садись–ка чай пить.

— Нет, я обещаю тебе! Клянусь, ты будешь играть Маргариту.

Выпили чаю с персиками. Мишка захотел остаться на ночь.

— Лучше тебе сейчас домой, а завтра возвращайся на дачу. Я к тебе туда приеду. Хоть до тридцать первого. Хочешь?

— Да. Я буду ждать. — обрадовался Мишка.

— Я постараюсь быть десятичасовой электричкой. Высплюсь и приеду.

Утром двадцать четвёртого августа ветер разогнал тучи. Под предлогом возобновления лета Мишка вернулся на дачу. Он приехал рано утром, прибрал в доме, и побежал на станцию к приходу десятичасовой электрички. Тая десятичасовой не приехала. В следующей её тоже не было. Не было и еще в двух. Часа в три Мишка испугался — а вдруг пропустил, не узнал её в очередном наряде? Побежал на дачу. Пусто. Вернулся на станцию, заодно зашёл на переговорный пункт и позвонил ей домой. Номер не отвечал. Он совсем растерялся. Что делать — искать её в городе или ждать здесь? Решил ждать. Предпоследняя электричка пришла без Таи. Стемнело. Последняя должна была прибыть в полдвенадцатого. Мишка дождался и её, но Таи там не было.

Вернувшись со станции, Мишка увидел такси, из которого выходила Тая. Галина Петровна, разбуженная звуком мотора, стояла в розовой ночной рубашке на резном балкончике своей дачи. Чета Семёновых, не зажигая света, прильнула к окну веранды. Нюра наполняла ведро у колонки, свернув шею в сторону полночной гостьи. Вода лилась через край.

Мишке было плевать на соседей. В конце концов, она его жена и мать его ребёнка. Такси уехало. Они обнялись.

— Таюшка, что случилось? Я целый день на станции… Ждал…