Вообще, Борька как–то слишком серьезно воспринимает их брак. Наутро после свадьбы она гуляла по городу с Дино Паолино. Борька с ними не пошел, зато потом устроил сцену ревности. А они даже не целовались, ничего такого! Итальяшечка ехал из Милана в их глухомань, пер коробку с платьем, все эти дни был предоставлен сам себе. Ходил, срисовывал деревянные узоры–разговоры с резных наличников сохранившихся в центре города бревенчатых домов, чтобы применить эти орнаменты в работе.

Со Степаном Орловым и вовсе попрощались по телефону. Он позвонил сообщить, что отец принят в джаз–оркестр, и родители могут на законных основаниях переехать в Москву.

До самого отъезда она жила у Левитиных. Кроме родителей, у Борьки оказалась еще старая бабка, которая ее, Катерину, Барби — Эйнштейна, королеву красоты и большую умницу, называла не иначе, как «ашиксэ». Точно так же она прокомментировала и портрет Фелишии, попавшийся ей в журнале.

Больше всего на свете Катерина боялась, что и на Земле Обетованной придется жить впятером в одной квартире. Она надеялась воспользоваться израильским паспортом и безвизовым режимом как можно скорее, через несколько недель. А там — замотаться по делам в Милане навсегда. Вид на жительство и рабочая виза у нее есть. Она просто физически ощущала, как день ото дня тропа, протоптанная ею по миланским подиумам, зарастает. И не трын–травой, а молодыми, наглыми длинноногими девахами со всего мира.

И еще Катерина пыталась ответить себе самой на вопрос — ради Милана она вышла за Борю, или все–таки ради Мишки. Ей не терпелось увидеть его, вспомнить свою любовь, очиститься в ее тепле от скверны последних лет.

Последние годы она мстила всему миру за свои детские прыщи и жирный живот. Но никто, ни ее родители, ни Борькины, не заподозрили, что чистая душа справедливой отличницы умерла. Она продолжала, как учили, жить для других. Половину денег, заработанных в Милане, вбухала в свадьбу, половину отдала родителям на квартиру в Москве. Нежно ухаживала за Борькиной бабушкой, пропуская «ашиксэ» мимо ушей. Как проклятая, со всем семейством упаковывала контейнеры всякой дрянью, которая не стоит того, чтобы тащить ее сначала на поезде, а потом на корабле, за тридевять земель. Один бог видит, как ей хотелось послать все это к чертовой матери!

В аэропорту их встречал, конечно, Натик с подружкой. Подружка при виде Катерины как–то напряглась. Сама–то она была невзрачная, с красным пятном от скрипки на шее, — вечным засосом великого музыкального искусства.

Расположились, естественно, у Ломброзо. Изабелла Евсеевна, стройная, помолодевшая, с ребенком на руках, тоже напряглась, заметив, как ее благоверный любезничает с гостьей по–итальянски. К вечеру приехали Мишка с Талилой. Талила, как ни странно, Катерине понравилась. Невысокая, с тяжеловатым задом, но с тонкой талией и изящными ногами, она излучала женскую силу и уверенность в себе. Черной гривой волос, затягивающим зеленым взором она походила скорее на цыганку, чем на еврейку. Она, единственная из женщин равнодушно прореагировал на появление Катерины. Той даже обидно стало. И за себя, и за Мишку.

Мишка возмужал, даже вырос. В десятом классе он был ниже Катерины, а теперь сравнялся с ней ростом. Глаза все те же, любимые, знакомые с малолетства. А вот скулы, шея — как у мужика. Щетина. Надо же…

Но Мишка, осторожно поздоровавшись с Катериной, крепко обнялся с Борькой. Потом они сели за столик под дубом, и Мишка принялся обмениваться опытом абсорбции. Катерина не слушала ни про «корзину», ни про квартирные, ни про ульпан. Вовсе она не собиралась тут впитываться в среду. Вот бы сбежать в Милан с Мишкой! А не получится с Мишкой — тут есть отличный итальянский папик, не старый, способный к деторождению.

И вновь, как и в прошлом году, на исходе Судного Дня мы сидим с Булгаковедом у него на балконе. Уже год, как мы работаем над сценарием фильма. В полтора часа умять роман невозможно. И даже три часа двухсерийного фильма тут не подходят. Мы решили написать сценарий на семь часовых серий. Это будет вариант многосерийного телевизионного фильма. Кинематографический вариант займет три с половиной часа. Если честно, я не верю, что мой фильм когда–нибудь увидит свет.

Многие эпизоды фильма будут снабжены тем, что я называю «титры для умных». Например, в первой сцене, отображающей порядок появления членов свиты Воланда в нашем мире, когда вода отделяется от суши и рождаются два демона, они будут подписаны «морское чудище Левиафан» и «земное чудище Бегемот». Титры будут даны как бы дымком по небу.

Сценарий готов примерно наполовину. Булгаковед, тем не менее, не устает отговаривать меня от моего замысла. Но пока до его осуществления очень далеко.

На рабочем месте рисовать этот псевдофильм я не собираюсь. Для начала я сделал такую штуку: подсоединил к своему рабочему компьютеру второй винчестер и перенес на него все свои рабочие программы.

Этот винчестер я установил дома. Чтобы начать работать, у меня нет необходимого объема памяти. Нужно купить еще десяток таких винчестеров. Но денег нет.

Домашний компьютер помогает мне и в исследовании романа «Мастер и Маргарита». Пока все мои находки только подтверждают взгляд Булгаковеда.

Я делаю поиск по тексту романа. Булгаковед отметил, например, что в ершалаимских главах романа не употребляется слово «крест». Вместо этого мы видим «столб», в лучшем случае «столб с перекладиной». Слово же «крест» употребляется в главах московских. Крестятся четыре человека: Никанор Иванович Босой, буфетчик Соков, Аннушка и кухарка.

В ершалаимских главах два раза употребляется слово «окрестности», и два раза — «перекресток». Думаю, только слово «перекрестили» вместо «перевязали» употребляется намеренно, точно так же это слово употребляется и в одной из московских глав. Но и в московских главах мы видим «накрест», «перекрестки», лишенные религиозного смысла. А вот цитаты, где он присутствует:

В руках никогда не держал и не подозревал, какая

такая валюта! Господь меня наказует за скверну мою, — с чувством продолжал Никанор Иванович, то застегивая рубашку, то расстегивая, то крестясь, — брал! Брал, но брал нашими советскими!

Кровь отлила от лица Никанора Ивановича, он, дрожа, крестил воздух, метался к двери и обратно, запел какую–то молитву и, наконец, понес полную околесицу.

Крестясь и что–то бормоча, пролетел печальный

человек, без шляпы, с совершенно безумным лицом, исцарапанной лысиной и в совершенно мокрых штанах.

Буфетчик что–то буркнул и быстро пошел вниз. Голове его почему–то было неудобно и слишком тепло в шляпе; он снял ее и, подпрыгнув от страха, тихо вскрикнул. В руках у него был бархатный берет с петушьим потрепанным пером. Буфетчик перекрестился.

Аннушка перекрестилась и подумала: «Да, уж действительно квартирка номер пятьдесят! Недаром люди говорят! Ай да квартирка!»

Аннушка забыла уже про цель своего похода и осталась на лестнице, крестясь, охая и сама с собою разговаривая.

Кухарка, застонав, хотела поднять руку для крестного

знамения, но Азазелло грозно закричал с седла:

— Отрежу руку! — он свистнул, и кони, ломая ветви лип, взвились и

вонзились в низкую черную тучу.

Слово «черт» в романе почти всегда надо понимать не привычно фигурально, а буквально. В двух местах это подчеркнуто намеренно. В главе «Беспокойный день»: