— Нет, фильма я до прошлого года не видел.

— Обычно, до окончательного завершения монтажа режиссер проверяет фильм на нескольких зрителях. Он никогда не рассказывал вам, кто видел его фильм на стадии монтажа?

— Нет, никогда. Думаю, когда фильм запретили, он ни с кем об этом не говорил, особенно со мной.

— Существовал ли у вашего отца устойчивый коллектив съемочной группы? Если да, может ли кто–либо из этого коллектива дать свидетельские показания о факте съемок фильма «Мастер и Маргарита»?

— Конечно, коллектив существовал. Но, вы же понимаете, многие уже умерли. С кем–то потеряна связь после смерти отца.

— Пожалуйста, адвокат ответчика. Приступайте к допросу истца.

Сема повел свою партию.

— Благодарю, ваша честь. В семьдесят девятом вышел еще один фильм вашего отца. Возможно ли снимать два фильма одновременно?

— Не исключено, что он снял его раньше. В фильмографии отца есть перерыв с семьдесят третьего по семьдесят пятый год. Но я не помню, чтобы он делал перерывы в работе.

— В таком случае, снимавшейся в картине актрисе Майоровой было во время съемок пятнадцать лет?

— Ваша честь, прошу снять этот вопрос. Он некорректный и не имеет отношения к делу! — встрял юрист Лазарского.

— Вопрос снят. Продолжайте.

Судья стукнул молотком, а потом ткнул им воздух в направлении Семы.

— Назовите, пожалуйста, имя актрисы, исполнившей роль Геллы. — отозвался тот.

— Мне оно неизвестно.

— Прошу снять и этот вопрос! — блеснул очкамии поверенный.

— Снят. — стукнул молотком судья.

— Хорошо. Тогда скажите, кто изображен на этой фотографии. — продолжил допрос Белкин.

Пристав поднес фотографию Таи судье, а после отдал ее Лазарскому.

— Это моя покойная жена. Таисия Фрид.

— Но это же актриса, которая исполнила роль Маргариты. Вашей жене в семьдесят девятом было шестнадцать. А в семьдесят третьем ей исполнилось десять.

Судье представили кадр из фильма для сравнения. Он всмотрелся в обе фотографии. Затем распорядился вернуть в протокол вопрос о Гелле. Переждав, пока секретари за ноутбуками отстучат своими скоростными пальцами, судья позволил Семе продолжить допрос.

— Еще один кадр из фильма и еще одна фотография.

В ход пошел Цурило.

— Истец, знакомо ли вам это лицо?

— Это человек, сыгравший роль Афрания в фильме. Его внешностью также обладают все чекисты.

— Правильно. Возникает два вопроса. Знакомо ли вам имя этого актера? И каким образом ваш отец снимал группу энкаведешников с одинаковыми лицами?

— Эксперты предполагают, что в гриме были использованы маски.

— Отлично! И, раз уж мы упомянули экспертов. Вот заключение независимой экспертной комиссии, которое гласит, что фильм никогда не был снят никаким советским режиссером, а создан путем компьютерного синтеза. Поэтому, наряду с видными советскими актерами в нем играют Таисия Фрид, Цуриэль Цурило и Талила Ротштейн. Таисия вела в школе, где учился мой подзащитный, студию актерского мастерства. С Цуриэлем Цурило он много лет работал в одном коллективе. И с Талилой тоже был знаком. Господин судья, вот фотография Талилы Ротштейн, а это кадр из фильма с ее участием. Талила Ротштейн, если вам интересно, родилась в Израиле в семидесятом году. И, боюсь, не слышала ни о каком Мосфильме в свои девять лет.

Судья был дружен с покойным Ротштейном. Помнил фуршет, на котором Талила впервые была представлена обществу в качестве его супруги. Неуместная девица. И смерть такая нелепая. Но сходство с Геллой, действительно, стопроцентное.

Лазарский крикнул по–русски:

— Фрид, щенок! Ты, кажется, собираешься сознаться в подделке? В подделке и надругательстве над покойниками! Я же сразу понял, что это ты!

Он–то хотел бы судить Фрида за подделку, обман, кражу. Но юрист сказал, что посмертный образ актера никому не принадлежит. Никто не может унаследовать прав на лицо. И подделки тут нет. Если бы в титрах значилось «режиссер такой–то», тогда — другое дело. Но, поскольку никакого чужого имени не значится, то нет и состава преступления. А вот оспорить авторское право — пожалуйста. Тогда и отсутствие имени режиссера только на руку. Тут и пошли в ход папины раскадровки и заявки.

Судья застучал молотком, призывая истца к порядку. Пальцы секретарей вопросительно повисли в воздухе. Переводчица спохватилась, тряхнула локонами, перевела русскую тираду, и они снова застучли по клавишам. Судье не понравился выкрик истца. Подделка — это подделка. Авторские права — это авторские права. Разные обвинения.

— Ответчик, встаньте. Вы признаете, что подделали на компьютере фильм Евгения Лазарского?

— Ничего я не подделывал. Если вы обратили внимание, даже истец признает тот факт, что я обладаю собственным режиссерским стилем, отличным от стиля Евгения Лазарского. Я создал оригинальное произведение. Это мой фильм, понимаете?

Нет, судья не понимал. Когда–то американцы достали советский фильм, перемонтировали и выдали за свой. Досняли вместо комсомолок с горящими глазами голливудских старлеток с сиськами. Значит, этот Фрид нашел пленку и доснял сцены с Таисией, Цуриэлем и Талилой? Вполне возможно. Свидетель защиты, а скорее, соучастник, Авраам Чистопольский — профессиональный кинооператор.

— Ответчик, ответьте суду, можете ли вы доказать, что сцены с участием Цурило, Ротштейн и Таисией Фрид не были досняты вами в Израиле и вставлены в оригинальный материал Евгения Лазарского?

— Ваша честь, я не мог этого сделать. Допустим, я снимал Талилу и Цуриэля, с которыми ежедневно общался. Но с Таисией Фрид мы не виделись с тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.

— Господин судья! Таисия несколько раз проводила отпуск одна. Откуда я знаю, куда она ездила? — вставил Лазарский.

— Ответчик Фрид, вы можете доказать, что это ваш фильм? Целиком ваш?

Ответчик Фрид, подумав, произнес:

— Ваша честь! Царь Соломон, решая спор двух женщин, кому принадлежит дитя, грозился разрубить его пополам. Я же, в доказательство, что дитя мое, предоставлю вам его вторую половину. Даже не половину, а пять седьмых. Мой фильм состоит из семи часовых серий. Если пожелаете, можем устроить просмотр.

Сан Саныч Поляковский, улыбаясь, показывал кому–то жест торжества — поднятые над головой сцепленные руки.

Залы суда, пригодные для просмотра кино– и видеоматериалов все были заняты на много недель вперед. Затягивать тяжбу никто не хотел, и под напором суда с одной стороны, и Ломброзо — с другой, выездное заседание было назначено в Синематеке.

Накануне вечером Миша с Гаей и Бонни–младшим дошли до самого синего моря. Сидели на песке, делали ставки на высоту волн. Проверяли миф о девятом вале. Так и не проверили. Бонни ходил вокруг них, возя ушами по песку. Потом добежал до воды, отпрыгивал от волн. Осторожничая, вошел в воду. Поплыл. Позвали его — ушастая голова даже не повернулась на зов.

— Бонни — Бонни-Бонни — Бонни! Ко мне! Ко мне! Ко мне!

Голова всё удалялась и скрылась на фоне заката.

— Ну, что теперь делать? Ну, куда он уплыл? Ну, за что мне все это?

Гаю обуяла истерика. Миша ходил по берегу. Орал «ко мне, ко мне».

— Слушай, а кого из нас он считает хозяином?

— Пополам. — шмыгнула носом Гая.

— Крикни теперь ты.

Они орали вместе и по отдельности, на иврите и по–русски. Напрасно. Позвонили ветеринару. Тот велел идти домой. Сказал: «Это всего лишь собака». И разослал всем коллегам мейл, чтобы связались с его клиникой, если приведут Бонни Фрида, прошлого года рождения, адрес и телефон хозяев такие–то. Вся эта информация хранится в микрочипе, вшитом под шкурку собаки.