— Миша, а какие произведения Булгакова вы читали?
— Читал… «Морфий». «Дни Турбиных». «Жизнь господина де Мольера».
— Чудесно. Прочтите еще обязательно «Собачье Сердце», «Ивана Васильевича», «Дьяволиаду», «Театральный роман». Это для начала. Кроме того, «Новый Завет». Потом еще — «Фауст» Гете. Когда прочитаете все это — не раньше! — придете. А булгаковедов вы читали? Чудакову? Дневники Елены Булгаковой?
— Нет, не читал пока.
— А сами пытались письменно проанализировать текст?
— О, да! Я сейчас прочитаю, если хотите.
Я открыл свой блокнот, куда записывал мысли о романе. Мне казалось, что провалюсь сквозь землю от стыда. Тем не менее, я принялся читать вслух:
Мастеру, как и Иешуа, открылась Истина. Он написал правду. Правду эту зачитали до дыр и отринули, навесив советские ярлыки. Воланд явился в Москву не только затем, чтобы спасти Мастера и Маргариту, но и затем, чтобы восстановить справедливость и подтвердить истинность написанного Мастером романа.
«Мастер и Маргарита» — роман о Правде.
Воланд говорит, что квартирный вопрос испортил москвичей. И в романе есть тому подтверждение. Цитирую:
Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою–то
сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в которых содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течение двух часов Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки.
В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания произвести
ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и невозможность жить в одной квартире с бандитами. В числе прочего было потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей, уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире N 31, два обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной беременности.
Собственно, в этих доносах просматриваются все христианские смертные грехи:
Алчность, зависть — понятно, все хотят занять комнату покойного, каждый считает себя достойнее других, каждый будет завидовать тому, кто получит эту комнату.
Уныние — обещания покончить жизнь самоубийством
Гнев, гордыня — указания на невозможность жить в одной квартире с бандитами
Блуд — признание в тайной беременности
Чревоугодие — похищение пельменей
Среди еврейских десяти заповедей, начертанных на Скрижалях Завета, первые три относятся к почитанию Всевышнего, четвертая гласит о почитании субботы, пятая — о почитании родителей. Далее следуют: «не убий» (нарушена обещаниями покончить жизнь самоубийством), «не прелюбодействуй» (признание в тайной беременности), «не укради»(описание похищения пельменей), «не произноси ложного свидетельства на ближнего своего» (В письмах заключались кляузы и доносы), «Не желай дома ближнего твоего…»
(Все желают именно дома ближнего своего).
Но, поскольку среди испорченных квартирным вопросом москвичей не все евреи, то применим Ноев Завет, состоящий из семи заповедей:
1) Запрет идолопоклонства («не сотвори себе кумира») — в письмах содержатся мольбы, обращенные не к богу, а к Босому.
2) Запрет богохульства — то же.
3) Запрет убийства — обещания покончить жизнь самоубийством
4) Запрет прелюбодеяния — признание в тайной беременности
5) Запрет воровства — описание похищения пельменей
6) Запрет есть от живой плоти — слава Всевышнему, хоть до этого москвичи не докатились.
7) Обязанность создать справедливую судебную систему — нарушение налицо, ибо тут суд вершит один Босой, совершенно несправедливый.
Нарушения тех же заповедей и запретов происходят и на представлении в театре Варьете, но здесь неочевидно, что испортил москвичей именно квартирный вопрос.
Убийство –
— Голову ему оторвать! — сказал кто–то сурово на галерке.
— Как вы говорите? Ась? — тотчас отозвался на это безобразное
предложение Фагот, — голову оторвать? Это идея! Бегемот! — закричал он
коту, — делай! Эйн, цвей, дрей!
И произошла невиданная вещь. Шерсть на черном коте встала дыбом, и он
раздирающе мяукнул. Затем сжался в комок и, как пантера, махнул прямо на
грудь Бенгальскому, а оттуда перескочил на голову. Урча, пухлыми лапами кот
вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, в два поворота сорвал
эту голову с полной шеи.
Ложь –
— Разве я выразил восхищение? — спросил маг у Фагота.
— Никак нет, мессир, вы никакого восхищения не выражали, — ответил
тот.
— Так что же говорит этот человек?
— А он попросту соврал! — звучно, на весь театр сообщил клетчатый
помощник и, обратясь к Бенгальскому, прибавил: — Поздравляю вас, гражданин, соврамши!
Алчность –
Поднимались сотни рук, зрители сквозь бумажки глядели на освещенную
сцену и видели самые верные и праведные водяные знаки. Запах тоже не
оставлял никаких сомнений: это был ни с чем по прелести не сравнимый запах только что отпечатанных денег. Сперва веселье, а потом изумленье охватило весь театр. Всюду гудело слово «червонцы, червонцы», слышались восклицанья «ах, ах!» и веселый смех. Кое–кто уже ползал в проходе, шаря под креслами. Многие стояли на сиденьях, ловя вертлявые, капризные бумажки.
Гордыня –
Через минуту из–за занавески вышла брюнетка в таком платье, что по
всему партеру прокатился вздох. Храбрая женщина, до удивительности
похорошевшая, остановилась у зеркала, повела обнаженными плечами, потрогала волосы на затылке и изогнулась, стараясь заглянуть себе за спину.
— Фирма просит вас принять это на память, — сказал Фагот и подал
брюнетке открытый футляр с флаконом.
— Мерси, — надменно ответила брюнетка и пошла по трапу в партер. Пока
она шла, зрители вскакивали, прикасались к футляру.
Зависть –
И вот тут прорвало начисто, и со всех сторон на сцену пошли женщины.
Прелюбодеяние –
— Уй, мадам! — подтвердил Фагот, — натурально, вы не понимаете.
Насчет же заседания вы в полном заблуждении. Выехав на упомянутое заседание, каковое, к слову говоря, и назначено–то вчера не было, Аркадий Аполлонович отпустил своего шофера у здания акустической комиссии на Чистых прудах (весь театр затих), а сам на автобусе поехал на Елоховскую улицу в гости к артистке разъездного районного театра Милице Андреевне Покобатько и провел у нее в гостях около четырех часов.
Три эпизода московских глав показались мне взаимосвязанными:
— Очень, очень приятно, — писклявым голосом отозвался котообразный
толстяк и вдруг, развернувшись, ударил Варенуху по уху так, что кепка
