Снегг искренне смеялся. Маргарет давала точные характеристики каждому преподавателю, всего в нескольких словах описывая его отличительные особенности.

— У вас намётанный глаз, мисс Поттер, и вы тонкий психолог. Любопытно, Что вы думаете обо мне?

— В том то и дело, сэр, что я не могу сказать ничего определённого. Вы всё время разный, какой‑то многослойный. Вы строгий и придирчивый в классе, вы добрый и внимательный, когда мы с вами разговариваем вот так, вы серьёзный и чуть–чуть напуганный, если разговари–ваете с профессором Дамблдором. Вас как будто несколько в одном человеке.

— Вот значит как… И вариант Снегг–на–уроке вам определённо не нравится?

— Нет, отчего же. Мне нравятся ваши уроки, они мои любимые. Просто у вас такой вид, как будто вы хотите сказать Я заставлю вас себя уважать. Вам нравится быть зловещим профес–сором Снеггом, великим и ужасным. Но я‑то знаю, что настоящий вы совсем другой, а остальные не в курсе. Они вас бояться. Почему на уроке вы не такой, как когда разговариваете со мной, когда вы добрый и понимающий?

— Отвечу вашими же словами, мисс Поттер. Вы – это вы, а все остальные – это все остальные. Нельзя ко всем относиться одинаково. Всё равно есть любимчики и те, кого терпеть не можешь.

— Вы хотите сказать, что ваш любимчик – это я, а всех остальных вы терпеть не можете?

Снегг расхохотался:

— От скромности вы явно не умрёте. Что ж, можно и так сказать. В чём‑то вы, несомненно, правы. Вы тоже другая, не похожи на других. Такая маленькая, а уже яркая индивидуальность. И очень умная и развитая для своего возраста. Удивительно… Хотел бы я знать, кто вас всему этому научил… Это явно не ваш братец и его дружки–шалопаи.

— А можно ещё вопрос?

— Валяйте, пользуясь своим положением любимчика.

— Вам нравится преподавать?

— Если уж быть до конца откровенным, то нет. Но у меня нет другого выбора. Я был морально не готов к такой работе. Я был честолюбивым, видел себя великим учёным, чьи откры–тия в области зельеварения потрясут мир. Но для этого нужна своя лаборатория, деньги на ингредиенты… да много чего ещё. У меня этого не было. И я, отучившись на Высших Курсах Магии, написав и защитив какую‑то заумную теоретическую работу, съездив с длительными практическими командировками в Индию, Египет, Мексику и Тибет, поработав там, вернулся к тому же, с чего начал. Мне нужна была лаборатория и средства на научные изыскания. Я уже успел натворить порядком глупостей, и всё закончилось бы крайне плачевно, если бы профес–сор Дамблдор не взял меня на работу. Знаете, как много в жизни значит незапятнанная репута–ция? Нет, ещё не знаете… И желаю вам никогда этого не узнать… Правда, я хотел быть учителем Защиты, да и вакансия была, но он отчего‑то мне отказал, сказав, что у меня гораздо лучше получится быть преподавателем именно по Зельеварению.

Я не знал, что учить так сложно. Я не умею обращаться с детьми, не умею объяснять про–стыми словами сложные вещи и давать поблажки. Дети меня раздражают. Я терпеть не могу тупых, ленивых и неспособных. У меня не хватает терпения, понимания, спокойствия и выдержки. Я отношусь к детям как к взрослым. Я просто не воспринимаю детей.

— Но это же совсем просто! Просто вспомните, как вы сами были ребёнком, поставьте себя на наше место, и будет гораздо проще.

— В том то всё и дело, что я никогда не был ребёнком. Я всегда был взрослым. С взрослым восприятием жизни, взрослым разумом и взрослой душой. Поэтому мне так сложно. В то время, как остальные играли в плюй–камни или заколдовывали снежки, бегали по коридорам и влюблялись в однокурсниц, я читал книги и разучивал новые заклинания. Мне это нравилось. Я чувствовал себя чужаком среди них, да ещё и гордился этим. Меня не понимали, не любили, со мной не хотели дружить. Меня считали заумным, зубрилой, всезнайкой и букой. Таким я, в общем‑то, и был. У меня никогда не было друзей. Вам трудно это понять, потому что вы общи–тельны и постоянно окружены толпой друзей и приятелей. Меня же избегали, меня чурались, как прокажённого. Про меня даже шутка была. Когда кто‑то начинал усиленно учить к экзамену, ему говорили: Тебя случайно Снегг не покусал? Я был что‑то вроде бешеной собаки… В итоге я решил отомстить всему миру и доказать, что я – лучший. Вроде как непризнанный гений! Это плачевно закончилось, не буду вдаваться в печальные подробности. Так я и оказался в школе, спрятался здесь от всех. От людей и от себя. Правда, я и здесь чувствую себя чужим. Но таким же чужим я себя ощущаю и в любом другом месте. Из всех зол надо выбирать меньшее. Так я и стал учителем. Правда, я постепенно привык к этой работе. Но, как это ни печально, я не научился любить детей. А это в работе учителя самое главное.

— Наверное, мне не надо было задавать вам этот вопрос, сэр…

— Да, наверное… Идите к себе, Маргарет, уже поздно.

— Спасибо за чай, сэр…

— Спасибо за разговор, Поттер. Ещё один вопрос. Зачем вы собирались стать блондинкой, тогда в детстве?

— Ах, это… Ну, мне один человек очень нравился, а у него все девушки были блондинками, как на подбор. Вот я и решила: может, я ему тоже понравлюсь, если в блондину перекрашусь?

На прощанье профессор скривил губы в подобии улыбки, и видение исчезло.

Снегг вздохнул. Он выглядел каким‑то подавленным и расстроенным. Старые раны от–крылись и начали кровоточить.

— Смешно, но она одна меня понимала. Мне нравилось с ней разговаривать. Такая маленькая, но уже способная дать совет взрослому человеку, посочувствовать, понять… Я всё недоумевал, как она могла оказаться сестрой того самого Джеймса Поттера, которого я знал по школе и просто ненавидел. Он был эгоистичным и самовлюблённым, обожал повыставляться и поиграть на публику. Он и его дружки превратили мою жизнь в ад. И вот появилась эта кроха, его сестра, и буквально вернула меня к жизни. Я многим ей обязан, хотя она этого до сих пор не подозревает… – Снегг подавленно вздохнул. – Она была совершенно необыкновенной девочкой. Стоило ей улыбнуться, и словно солнце выглядывало из‑за туч… Я не хотел признаваться себе в том, что нуждался в ней как в наркотике. Мы вместе пили чай пару раз в неделю, и я ждал этих вечеров как ребёнок ждёт Рождества. Я жутко завидовал Джеймсу и всей его шайке в том, что они пользуются её безграничной любовью, такой, какой они вовсе не были достойны, по моему мнению. Маргарет не задумываясь отдала бы за любого из них жизнь – за брата, за Блэка, за Люпина и даже за эту мразь – Петтигрю. Лишь общаясь с ней, я впервые в жизни понял, что такое дружба, как она важна и нужна в жизни. Я же всегда был один. Маргарет стала связующим звеном между мной – никому не нужным угрюмым затворником и одиночкой – и внешним миром. Наша с ней короткая дружба – это единственное, чем я когда‑либо дорожил в жизни, единственное, чего мне не хватает и по сей день…

— Как много секретов хранит порой чужая память… – философски заметил Дамблдор с улыбкой. – Сегодня каждый из нас узнал о себе и об окружающих много нового… Но, кажется, это ещё не всё. – Да тише вы, – прикрикнула на них на этот раз Тонкс. – Там что‑то ещё, смотри–те, а то что‑нибудь интересное пропустим.

Зеркало вновь замигало. В нём отразился школьный холл, полный ребятни и чемоданов. Видимо – было первое сентября. Мэгги резко обернулась – изображение крутанулось на сто восемьдесят градусов вправо – и сразу же попала в объятья Чарли. Он был коренастым, веснуш–чатым и с рыжим вихром на лбу. На вид ему было лет четырнадцать.

— Привет, Рыжик! Как отдохнул?

— Отдохнёшь тут! У меня очередной братик родился. Орёт всё время как ведьма–банши, спать по ночам не даёт.

— А у меня племянник родился, правда здорово! Он такой славный, я его Гарри назвала, я сама. Он очень хорошенький: волосы чёрные, а глаза зелёные, как трава. У него такие ресничищи, мне бы такие!!!

— Ха! Это всё ерунда. Вот ты когда‑нибудь видела младенцев в веснушках? Вот! А у Рона они уже есть! – гордо заключил Чарли.

— Жалко, что Рон не девочка, а то мы могли бы их поженить с Гарри, ведь правда же?..