Ещё бы ему не понимать, – подумал Гарри. – Ох уж мне этот Сириус!

Мелисса тем временем продолжала:

— Как‑то я возвращалась в замок уже затемно. И вдруг смотрю – огромный пёс. Я сначала испугалась, но он очень дружелюбно себя повёл и проводил меня до самых ворот замка. С тех пор я его иногда навещаю, подкармливаю, гуляю с ним. По–моему, он ко мне привязался!

К вам вообще трудно не привязаться, – прокомментировал про себя её слова Гарри.

За окном стемнело, в конце октябре ведь уже рано темнеет. Поднялся ветер. Они допили свой обжигающе горячий кофе – к неудовольствию Гарри горячего шоколада не было, а заказывать сливочное пиво при преподавательнице они с Гермионой не решились – и пошли в замок.

Гарри до позднего вечера писал сочинение для профессора Трелони о том, что он якобы видел в хрустальном шаре, хотя можно было и не мучиться, ведь она не являлась регулярной преподавательницей. Он долго фантазировал на тему победительниц конкурса, оставив в финалистках Чжоу и Гермиону. Он не решался присудить победу ни одной из них и тогда придумал написать, что Рон вывел его из прорицательского транса именно в тот момент, когда должны были объявить результаты. Весьма довольный своей выдумкой, он, наконец, отправился спать.

Но тут его поджидала неудача. Три чашечки кофе, выпитые у мадам Розмерты, давали о себе знать. Гарри провозился с полчаса и понял, что уснуть ему не удастся. Да ещё и мысли о видении не давали покоя. Почему Том Рэддл предлагал кольцо двум разным девочкам – ребёнку и подростку? И обеих, по странному стечению обстоятельств, Гарри знал, хотя Маргарет не помнил. Почему Тому в обоих случаях было шестнадцать лет, хотя Маргарет и Мелисса были приблизительно одного возраста и виделись с ним в разные годы? Что такого сказал Том Рэддл, что Маргарет разрыдалась и убежала?

Гарри безумно хотелось рассказать обо всём Мелиссе, но тогда пришлось бы рассказывать и о зеркальной чаше, и о том, что Снегг меняет ей память, а Дамблдор, кажется, в курсе. Что же делать? Что делать?

Внезапно Гарри принял решение. Он вскочил с кровати, мигом оделся, накинул мантию–невидимку и устремился в черноту потайного коридора.

Когда он проходил мимо ответвления в подземелья Снегга, какая‑то сила заставила его свернуть именно туда. Он и сам не знал, зачем идёт в подземелье, ноги сами несли его. Вот и потайная дверь за статуей Коротконогого Дьюи. Гарри услышал приглушённые голоса, доносящиеся из их учебного кабинета, и напряг слух. Он подкрался ближе и воспользовался ушками–подслушками, поистине незаменимым изобретением. Говорили двое.

СНЕГГ И МЕЛИССА!

Но он же обещал сеанс только через две недели! И у него нет крови единорога! – лихорадочно соображал Гарри, напрягая слух. – К тому же они в кабинете, а не в его комнате. Что ещё здесь происходит? Он стал внимательно слушать, стараясь ничего не упустить. Гарри отметил про себя, что голос у Мисс Найтингейл был нормальный, а не механический, как тогда, под воздействием Империуса. Мелисса говорила:

— Ну что, вам лучше?

— А что, по мне разве не видно? – саркастически отозвался Снегг.

— Извините, глупый вопрос. Выглядите вы неважно.

— А чувствую себя ещё хуже.

— Я иногда думаю, может быть, бросить всё это?

— Ни в коем случае! Не смейте сдаваться! Это же новое открытие! Оно изменит жизни многих людей. Возможно, мою тоже… Да я готов до конца жизни быть подопытной крысой, лишь бы у вас всё получилось. Не обращайте внимания на моё состояние, делайте своё дело.

Надо же, какой самоотверженный! – иронично подумал про себя Гарри. – Интересно, для кого же это он так старается, для человечества или для Мелиссы лично?

Мисс Найтингейл тем временем продолжала:

— Мы уже утвердили вех ядовитый, дягиль лекарственный и масло семян ивы. Но чего‑то ещё не хватает. Может, проверить пыльцу кувшинки?

— Думаю, да. Это действенное средство. Шиповник, по–моему, надо изъять. От него со–вершенно никакого толка.

— Вы так думаете?

— Я это на себе чувствую! – усмехнулся Снегг.

— Простите. Так я заливаю раствор в перегонный куб?

— Давайте, я зажгу огонь для нагревания.

Они помолчали, звякая колбами и ретортами.

— Как вы назовёте это зелье? – прервал молчание Снегг.

— Я над этим уже думала и остановилась на названии Один шаг.

— Как‑как? – переспросил Снегг.

— Один шаг. Я имею в виду фразу От любви до ненависти один шаг.

— О–о-о! – насмешливо протянул он. – Какая вы романтичная! Совсем такая же, как тогда, когда вы были девчонкой и учились на моём факультете. Вы всё та же девчонка…

— Неправда! – обиженно возразила Мелисса. – Я повзрослела, стала самостоятельной и опытной, я…

— Девочка, не обманывай себя, – мягко сказал Снегг в ответ на её гневную тираду. – Вы – всё та же хулиганка, сорвиголова, любительница приключений. Вам бы и в половину столько удовольствия не доставили наши опыты, если бы мы работали днём, открыто. Нам ведь ничего не мешает. Просто вам нравится делать всё тайно, секретно, под покровом ночи, воображая себя чёрной колдуньей, совершающей что‑то противозаконное.

— Может, вы и правы… – Голос у Мелиссы стал какой‑то тихий и грустный. – Всё это как тогда, давно. А вы вместо… ну–у..

— Не надо об этом, – оборвал её Снегг. – Вы же знаете, я не люблю вспоминать о той истории.

Гарри понял, что они говорят об истории с Чарли. Что же так досаждало в ней Снеггу?

— Что ж, уже поздно, – прервала затянувшееся молчание Мелисса. – Я, пожалуй, пойду. Всё равно состав будет готов только к утру. Провожать меня не надо.

— Да, вам пора идти, – голос у Снегга был убитый.

Гарри еле–еле успел отбежать на цыпочках от двери, как она распахнулась, и Мисс Най–тингейл вышла. Хотя она и была в мантии, на ногах у неё были не дневные ботинки, а тапочки. Те самые тапочки, на одной из которых не хватало помпона.

Так вот, как помпон оказался в кабинете Зельеварения! – догадался Гарри. – Значит, она сюда часто приходит, потому и не заметила, как помпон оторвался.

Он проводил девушку взглядом. Лицо у неё было грустное и усталое. Она как‑то разом подурнела – глаза потухли, уголки губ опустились.

Может быть, она тоже пьёт это своё зелье? Как там его? Один шаг, что ли? И это оно даёт такой эффект. Может, это новое зелье для временного подурнения? При чём здесь тогда любовь и ненависть? И зачем такое нужно, тем более – чуть ли не всему человечеству?

Снегг вышел из кабинета и запер его. Он тоже был каким‑то подавленным. Гарри странно было видеть такого обычно сдержанного, нечуткого и ни на что не реагирующего человека, как профессор Снегг, в растрёпанных чувствах. Он раздумал идти к Мелиссе и отправился спать. Гарри не заметил, что в один из коридоров отходит свежая цепочка следов.

Неделя, остававшаяся до Хэллоуина, пролетела как один день. Ничего знаменательного не случилось, за исключением дня рождения Хагрида. Гарри, Рон и Гермиона подарили ему маленького ворока, выдержавшего конкуренцию с криволапым ушаном, лопоухим хоботунчиком и бесхвостым трёххвостым двуххвостом. Пока ворок был маленьким и слабеньким, но со временем обещал превратиться в большущую красивую птицу с мощными лапами, тупым клювом и огромным размахом крыльев. В рекламном проспекте его называли домашним вороном размером с орла. Хагрид пребывал на седьмом небе. Он соорудил какой‑то гибрид люльки и клетки для птенца, чтобы перед сном ворона–великана можно было покачать.

Он бы ему ещё колыбельную спел! – хихикал Рон.

День рождения Хагрид отметил во Франции вместе с Мадам Олимпией.

Когда ребята собирали деньги на оплату заказа в питомнике, Рон вывернул карманы ман–тии в поисках наличности и рассыпал какие‑то сухие листья.

— Ой, у меня в кармане были такие же! – встрепенулся Гарри. – Ума не приложу, как они туда попали.

Рон взглянул на него искоса. Они так и не помирились из‑за того спора по поводу Волана‑де–Морта. Гермиона же неожиданно заинтересовалась, подняв почти целый засохший лист. Она внимательно его осмотрела, помяла в руках, растёрла и даже понюхала.