«Какая мне разница, какой священник сделает это?» — лениво подумала Талли, но вслух ничего не произнесла.
Линн, недолго раздумывая, записала Талли католичкой. Почему бы и нет? Талли и ее мать годами не посещали церковь. Когда отец еще жил с ними, семья ходила на службу два раза в год — на Рождество и Пасху. Тетя Лена говорила Талли, что Билл Раст был баптистом. Но это было в Оклахоме. В Топике Хедда перешла к методистам. Но они не нравились Талли. Ладан и псалмы католической службы, ее торжественность и величественность гораздо больше утешали и ободряли ее душу.
В Вичите Талли не сказала, какую религию предпочитает, хотя не раз жалела об этом. В кошмарах, посещавших ее еще много месяцев спустя, ей неизменно представлялся католический священник в полном облачении и с Библией в руках. Она болталась в петле, а он стоял перед ней и повторял снова и снова:
— Так какую же религию ты исповедуешь, Талли? Я не смогу помочь тебе, если ты не обратишься к Господу. Как можно помочь тому, кто не верит в Бога, Талли?
И до сих пор временами она просыпалась по ночам и подолгу сидела, вцепившись руками в одеяло и глядя в темноту широко раскрытыми глазами, а в ушах звучал негромкий ласковый голос, убеждающий ее обратиться к вечной жизни.
Талли открыла глаза и слабо улыбнулась Робину, который стоял и с беспокойством смотрел на нее.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Абсолютно, — ответила Талли, снова обращая свой взор к алтарю. Больше она не стала закрывать глаза. Передав букет Робину и взяв на руки Бумеранга, Талли направилась к священнику, чтобы принять причастие. Талли никогда не спрашивала мать, крестили ли ее в детстве, но это не имело значения. Хорошо, что они крестили Бумеранга, думала она, склоняя голову к чаше с хлебом и вином. Через него и она была причастна теперь к этому таинству. «Все мы дети Божии — думала она, крестясь и целуя руку отца Маджета. — И все заслуживаем спасения».
После мессы Талли передала Бумеранга Робину и пошла на кладбище. Там, присев на старый порыжевший стул, Талли воткнула в снег свой букет так, чтобы головки цветов касались надгробной плиты. Цветов на фоне снега было почти не видно, резко выделялись только ярко-зеленые стебли и листья. Талли не стала долго задерживаться. Было холодно, а ее ждали Робин и Бумеранг. Летом сидеть здесь было гораздо приятнее, и Талли брала с собой Бумеранга, а тот ползал в траве у ее ног.
Талли, уходя, обратила внимание, что ее цветы были здесь не единственными, — опять, как и в прошлое Рождество, кто-то заботливо принес сюда белые розы. И как в позапрошлое тоже. Иногда Талли приходила пораньше и бродила по свежему снегу, надеясь, что этот кто-то объявится. Талли хотелось думать, что она его знает.
Дженнифер так любила цветы.
После мессы Робин и Талли отправились в гости к Фрэнку и Шейки в их новый дом неподалеку от озера Шоуни. Шейки выглядела необычно грустно. В глазах подруги Талли прочла затаенную боль.
— Шейки, я собираюсь снова пойти учиться в следующем месяце. В Канзасский университет. Я хочу закончить образование за полтора года.
Шейки, казалось, не слышит ее. Лицо ее было напряженным и хмурым, губы плотно сжаты. Талли тяжело вздохнула и покачала головой.
— Что случилось, Шейки? — спросила она.
— Талли, ты должна помочь мне. Джек здесь, он вернулся. Что мне делать?
— А ты как думаешь? — громко спросила Талли, затем, оглянувшись вокруг, понизила голос и наклонилась к уху подруги. Они стояли посреди кухни. — Да что делать-то? Будешь работать, готовить обеды. Пойдут дети. Наверное, это все и называется добрым браком. О чем теперь говорить?
Шейки покачала головой.
— Ну, что ты трясешь головой? — рассердилась Талли. — Ради чего? Ради какого-то бродяги, который появляется раз в год, морочит тебе голову и исчезает? Опомнись, Шейки, проснись. Что ты делаешь?
Талли казалось, что резкость ее слов отрезвит Шейки, но, увидев муку, написанную на ее лице, поняла, что любые слова тут бесполезны. Талли отлично знала, что Шейки ждет от нее сейчас не столько совета, сколько сочувствия. Талли стиснула зубы.
— О чем это я говорю? Поступай как знаешь. Не мое это дело — учить тебя жить. Ты сейчас скажешь Фрэнку что уходишь, или когда соберешь вещи? Боже, неужели же Джек стоит таких жертв? Неужели он стоит того, чтобы ты все бросила? — взволнованно спрашивала Талли.
Чувства, написанные на лице подруги, были красноречивее всяких слов. Махнув рукой, Талли резко развернулась и ушла, оставив Шейки одну посреди кухни.
Спустя несколько дней Талли отправилась навестить Шейки в магазин. Она подумала было по дороге завернуть к мистеру Мандолини, но не нашла в себе сил ни видеть его мрачное лицо, ни расспрашивать о Линн, ни, тем более, слышать его ответ.
Увидев Талли, Шейки со всех ног устремилась ей навстречу.
— Спасибо, что пришла. Я боялась, что теперь ты нескоро захочешь меня видеть.
— Я не могла не прийти.
Они стояли возле витрины с драгоценностями. Талли слушала Шейки и разглядывала ценники на разложенных под стеклом обручальных кольцах, украдкой бросала взгляды на мерцающие камни и снова смотрела в лицо подруги.
Шейки, не замолкая, говорила, но Талли думала о своем, почти не слыша ее. «Мое кольцо гораздо лучше, чем все, что выставлено здесь», — подумала она.
— Талли, пожалуйста, помоги мне, — просила Шейки. — Сегодня вечером. Поможешь?
Талли молча смотрела на подругу.
— Что? — испуганно переспросила та. — Ты не хочешь мне помочь?
— Нет, — спокойно произнесла Талли. — Я помогу тебе. Ты моя подруга. Но, Шейки, можно, я задам тебе один вопрос? Зачем ты вышла замуж? Мне известно и понятно, зачем это сделала я, но что заставило тебя? Какая причина?
— Ох, Талли, ты так наивна… — лишь вздохнула Шейки.
Талли моментально забыла про украшения.
— Шейки, что ты несешь? Какая наивность? Думаешь, я не понимаю, в какую игру ты играла? Отлично понимаю, и даже лучше, чем ты можешь себе представить, — говорила Талли, желая в одно и то же время и прекратить этот разговор, и высказаться до конца. — Бьюсь о заклад, что не Джек добивался встречи.
— А вот здесь ты совсем не права, Талли Де Марко, — сказала Шейки. — Ну да. Понятно.
«Остановись, остановись же», — твердила себе Талли, но не могла сдержать раздражения.
— А, так значит, — продолжала Талли, — этот парень, который решил бросить Топику и тебя заодно, который уехал, не взяв тебя с собой, ни с того ни с сего вдруг затосковал и не может прожить недели, чтобы не примчаться домой и не повидать свою бывшую подружку, которая, кстати сказать, уже замужем за другим. Шейки, кто же из нас наивнее?
Шейки сказала уже совсем спокойно:
— Черт побериѵТалли, можешь ты хоть на минуту снять свою судейскую мантию и выслушать меня? Плевать мне, видишь ты смысл в моих поступках или нет. Я совсем не поэтому сказала, что ты наивна.
— Тогда почему? — спросила Талли.
— Потому что ты не даешь себе труда представить, что я чувствую. Тебе все кажется ясным, как Божий день.
Талли молчала. «Где-то я уже слышала все это раньше, не правда ли?» — подумала она, но вслух сказала:
— Какое тебе дело, что я думаю? Я только хочу знать, зачем ты вышла замуж за Фрэнка, если не любишь его?
— Кто сказал, что я не люблю Фрэнка? Я люблю его. И вовсе не собираюсь крутить роман с Джеком. Сегодня — последний раз. Правда. Я хочу лишь поговорить с ним, вспомнить прошлое. Только увидеть его. — Шейки умоляюще посмотрела на Талли, коснулась ее руки. — Пожалуйста, Талли. Ведь ты поможешь мне?
Шейки получила приглашение к Де Марко на ужин. Они пришли вместе с Фрэнком, и Робин приготовил ростбиф с жареным картофелем. После ужина Талли, извинившись, поднялась наверх, чтобы уложить Бумеранга. «Не хочу делать того, что она просит, — думала она, покачивая ребенка и слушая его довольное чмоканье. — Не хочу прежде всего рани нее самой».
