— Послушай, Трейси, — начала Талли, твердо решив больше не полагаться на случай. — В следующий раз, когда ты будешь уезжать больше нем на двадцать четыре часа, лучше бери Дэмьена с собой.

— Вот это мне нравится! — взорвалась Трейси. — И кто же будет заботиться о нем в дороге, а? Кто?

— Не знаю, — сказала Талли. — Давай подумаем. Может быть, м-м… ты?

— Я уже говорила тебе, — зашептала, почти зашипела Трейси, — я бываю в барах, в клубах. Я не могу брать его туда.

— Он твой сын, а не мой, — возразила Талли. — Ты хочешь, чтобы за десять баксов в день я стала ему матерью вместо тебя, но это невозможно. И я не хочу. Я хочу вернуться к условиям нашего соглашения. Ты сама должна найти правильное решение, Трейси.

— Да-а? И что же это, черт возьми, за решение? — воинственно спросила Трейси.

Талли устала спорить.

— Слушай, я больше не собираюсь смотреть за ним целый день, — сказала она.

— Если ты не собираешься смотреть за ним, тебе здесь делать нечего, — отрезала Трейси.

— Прекрасно, — согласилась Талли, — ты все нам очень упростила. Я больше на тебя не работаю.

Трейси поспешила извиниться. Дескать, Талли сама спровоцировала ее разгорячиться и устроить бурю в стакане воды.

— Конечно, ты можешь здесь жить. И присматривать за ним только по вечерам. Прости меня.

Талли была вынуждена остаться. Семь дней подряд она уходила из дома в девять утра и не возвращалась к шести, когда наступало время смотреть за Дэмьеном. Семь дней Трейси Скотт сама заботилась о ребенке, а Билли дремал в спальне, курил, или ходил куда-нибудь один.

Через семь дней, проведенных с Дэмьеном, Трейси Скотт пошла посмотреть на выступление Билли и не пришла ночевать. Ну теперь уже все, — подумала Талли. — Теперь уж, черт возьми, все! Как только она вернется, я уйду отсюда. Прошел день, за ним второй, третий. Прошло четыре, пять, шесть дней.

Через одиннадцать дней Талли начала подозревать, что, возможно, Трейси Скотт уехала так далеко, что уже не сможет найти дорогу назад. И все эти одиннадцать дней Талли в каком-то нервном ступоре ждала ее возвращения. Она думала: «Мне больше нечего делать. Мне. Больше. Нечего. Делать. И смотрела на маленького мальчика и думала: Я больше не могу ничего делать. Так что же я буду делать с ним?»

Через тринадцать дней она вспомнила, как ее мать лет десять назад взяла на воспитание ребенка, чтобы легче было оплатить счета. Ребенка семи лет. Штат Канзас выплачивал Хедде деньги, в том числе на питание и одежду, и семилетний воспитанник жил с ними около восьми месяцев. Через восемь месяцев родители ребенка заявили, что берут его обратно, и Хедда, которой теперь материально стало легче благодаря приезду тети Лены и дяди Чарли, больше никого брать не стала.

Программа штата Канзас «Воспитание неблагополучных детей в семьях»[18]. Талли вспомнила о ее существовании как раз вовремя.

И вот она оставила Дэмьена на несколько часов у Анджелы Мартинес и поехала в суд — он находился напротив здания законодательного собрания штата. На четвертом этаже она разыскала социально-реабилитационную службу. В приемной ей указали на дверь, табличка на которой гласила: «Агентство по набору семей, желающих взять детей на воспитание», и посоветовали поговорить с Лилиан Уайт.

Сидя за огромным столом, скрестив на груди большие руки, Лилиан Уайт выслушала рассказ Талли и спросила:

— Ну и чего вы от меня хотите? Чтобы я вернула его мать?

— Нет, — сказала Талли, обеспокоенная таким вопросом. — Я бы хотела, чтобы вы подыскали ему подходящую семью.

— Мисс, это учреждение, где занимаются набором семей и их лицензированием. Мы не занимаемся поиском подходящих семей, просто определяем детей в семью. Если вы хотите найти какую-то особенно подходящую, вам следует обратиться в агентство по усыновлению. И кроме того, — добавила Лилиан, — его мать скорей всего вернется. Они почти всегда возвращаются и требуют своих детей обратно.

Талли была ошеломлена.

— Но о нем некому позаботиться, пока его мать не вернется!

— Ах, но это же неправда, — возразила Лилиан Уайт. — У него есть вы.

— Я? Мне восемнадцать лет. Я гожусь для этого еще меньше, чем она. И кроме того, я не могу, — беспомощно сказала Талли, чувствуя, как эта огромная недружелюбная женщина вынуждает ее принять решение, которое может перевернуть всю ее жизнь. — В этом месяце я поступаю в Уэшборн.

Лилиан подняла брови.

— Да? И что вы будете изучать?

— Детскую психологию, — сказала Талли, вдруг вспомнив кое-что из своей прошлой жизни, той, что была до двадцать шестого марта.

Лилиан пристально смотрела на Талли.

— Так, значит, вы едете в Уэшборн?

— Да, — сказала Талли уже спокойнее, — я поступала в Стэнфорд, но меня не приняли. Поэтому я собираюсь в Уэшборн. Восемнадцать зачетов. К тому же я нашла работу, — без остановки говорила Талли, — у Карлоса О’Келли. Это мексиканское…

— Я знаю, кто такой Карлос О’Келли, — оборвала ее Лилиан. — И я знаю, где находится Стэнфорд. Ладно, давайте посмотрим, что мы можем для мальчика сделать. Вы можете побыть с ним хотя бы до тех пор, пока мы найдем ему семью?

Талли кивнула.

— Сколько лет должны отсутствовать родители ребенка, чтобы его можно было отдать на усыновление? — спросила она.

— Восемнадцать, — отозвалась Лилиан, и Талли, поднимаясь, чтобы уйти, подумала, что она вовсе не шутит.

«О Господи! — мысленно вскричала она, выйдя на улицу. Кошмар. И этой доверили программу воспитания в семьях!»

Сказав Лилиан Уайт про Уэшборн, Талли и для самой себя сделала эту мысль реальнее. Раз она сказала этой женщине, что поступает, — значит, должна держать свое слово.

Ей понадобилось меньше часа, чтобы съездить в Морган Холл — приемную комиссию университета и заполнить бланк заявления о приеме, завернуть в Топику, отыскать в школе свои экзаменационные результаты и снова вернуться в Уэшборн. Покончив с этим, она поехала к Карлосу О’Келли, солгав, что уже работала официанткой, и получила работу. Через четыре дня ее приняли на первый курс при условии, что за позднюю регистрацию она внесет дополнительную плату. Ей потребовалось всего две минуты, чтобы откопать припрятанные в сумке деньги, и еще две, чтобы выбрать по каталогу предметы по обязательной программе. Английская история, религия, средства коммуникации.

— Вы уже подумали об основной специальности? — спросил ее секретарь-регистратор.

— Детская психология, — бесстрастно ответила Талли.

Это имело мало значения. С тем же успехом она могла бы сказать «внутренняя экономика».

Штат Канзас очень быстро подыскал Дэмьену место — некую семью Бакстеров на Индиан Хиллз Роуд. Биллу и Розе Бакстер было за пятьдесят, их собственные дети уже выросли, создали свои семьи и уехали из дома. Бакстеры сказали, что хотели вырастить счастливым еще одного ребенка, прежде чем у них появятся внуки. Но что-то в них настораживало Талли. «Их дом слишком мал для четверых, — подумала она. — И никаких фотографий. Никаких фото с бегающими по двору или плескающимися в бассейне детишками. Ничего».

— Дэмьен, — сказала Талли мальчику в этот вечер. — Пока не вернется твоя мама, ты будешь жить с тетей Розой и дядей Билли, хорошо?

Дэмьен нахмурился.

— А где моя мама?

Талли мысленно поблагодарила Бога, что ему всего три года.

На следующее утро она отвезла Дэмьена, всю его одежду, игрушки и машинки на Индиан Хиллз Роуд. Талли попыталась рассказать Бакстерам, что он любит и как с ним нужно обращаться, но столкнулась с почти полным безразличием. «Интересно, сколько им будут платить за Дэмьена?» — с болью думала Талли, обнимая мальчика и обещая часто-часто навещать его. Включив зажигание и помахав ему в окно, Талли увидела в зеркальце заднего вида свое отражение. Ее лицо было таким же маленьким и исстрадавшимся, как у Дэмьена.