Дженнифер закатила глаза.
— Ладно, забудем. Скажи мне, ты любишь Робина? Только честно.
Талли смотрела на тень Дженнифер в темной комнате.
— Мне бы не хотелось потерять его, — сказала она. — Это можно назвать любовью?
— Талли, ты любила хоть кого-нибудь из тех, с кем была?
Талли не задумалась ни на секунду.
— Нет, — быстро ответила она, — не любила. Ни одного. Даже самую малость.
— Поэтому ты никогда не плачешь в конце «Истории любви»? — спросила Дженнифер. — Потому что не можешь представить, что значит любить кого-нибудь?
Талли легонько шлепнула Дженнифер по ноге.
— А кто тебе сказал, что я не плачу в конце «Истории любви»?
— Талл, я ни разу за двенадцать лет не видела, чтобы ты плакала.
Талли показалось, что в груди у нее сейчас что-то надломится.
— Я… редко плачу, — сказала она, помолчав.
— Даже передо мной?
— Конечно, — резко ответила Талли, но потом смягчила свои слова. — Иногда я пытаюсь представить, что полюблю кого-нибудь так же сильно.
— Как Оливер любил Дженни?
— Нет, — сказала Талли, ущипнув ее за ногу. — Это-то я понимаю. Потому что я тоже люблю Дженни. Я представляю себе, как можно любить Дженни. — Талли улыбнулась. — Мне бы хотелось понять, как это — любить Оливера.
Дженнифер прижала подушечки пальцев к глазам, крепко-крепко, и Талли захотелось сделать то же самое, чтобы выдавить из глаз изображение Дженнифер, пропадающей в неравной борьбе с одолевающими ее демонами.
Они сидели в темноте и молчали. Тик-так, тик-так, тик-так. Тик. Так. Тик.
— Я пойду домой, Джен, — сказала Талли.
— Поднимись со мной наверх, — попросила Джён, — пожалуйста.
Талли поднялась по лестнице и ахнула, увидев царивший в комнате Дженнифер беспорядок. Талли не могла поверить, что это комната чистюли Джен.
— Господи, Дженнифер! Кто здесь живет? Не может быть, чтобы ты!
— А-а, это… У меня не было времени на уборку.
— Не было времени. Ну, ясно, — сказала Талли.
Они сели рядышком на незаправленную кровать. Дженнифер смотрела в пол, потом снова с силой прижала пальцы к глазам.
— Все будет хорошо, Мандолини, — произнесла Талли, чувствуя себя отчаянно беспомощной, злясь, что все ее бессмысленные утешения бессильны против неукротимых и недосягаемых чудовищ, которые, скаля зубы, обступили Дженнифер со всех сторон. Она говорила, прекрасно сознавая бесполезность своих слов. — Забудь все это… забудь, его, Дженнифер Линн Мандолини, — шептала Талли. — Пожалуйста. Забудь его.
Но про себя она думала: «Господи, неужели все это из-за него? Ведь целая жизнь рушится. Целая жизнь, будь она неладна».
Откуда-то издалека раздался голос Дженнифер.
— Какое стихотворение ты тогда написала, Талли? Помнишь?
— Нет, — быстро ответила Талли, — я написала два стихотворения. Летнее?
— Я не знаю летнего стихотворения, — сказала Дженнифер. — Безутешное.
Талли помолчала и медленно начала читать.
Была свободна я тогда,
И одинока, и грустна.
Теперь, когда душа моя
Попалась в сети навсегда,
Как запоет теперь она?..
Дженнифер закрыла глаза.
— Хорошее стихотворение. А теперь прочти летнее.
Талли чуть-чуть отодвинулась.
— Может, в другой раз, Джен?
— Хорошо, Талли.
От прерывистого дыхания Дженнифер сердце Талли рвалось на части. Коротенькая испуганная мысль промелькнула и спряталась в глубинах ее сознания, как таракан, застигнутый врасплох вспыхнувшим светом. Как же Джен станет жить, если даже несчастное стихотворение способно вывести ее из равновесия?! Джен всегда подозревала, что столкновение с настоящей жизнью окажется ей не под силу. «Нет, — говорила я ей, — не болтай чепухи. Не будь дурочкой. Все, что происходит с тобой, делает тебя только сильнее. Помнишь, что говорил Толстой? «Все, что не может тебя убить, делает тебя сильнее». И вот она сидит рядом со мной, слабее, чем когда бы то ни было, а я не могу найти нужные слова».
— Я пойду домой, Джен, — произнесла наконец Талли.
Дженнифер разрешила Талли сесть за руль «камаро».
Они опустили стекла и впустили мартовский ветер, прохладный, с запахом весны, будто говорившим о том, что вот-вот все должно расцвести.
У твоего «камаро» очень легкий ход, — заметила Талли.
— Талли, ты никогда не водила другой машины, — сказала Дженнифер. — Откуда тебе знать, какой у нее ход?
— Неправда, — ответила Талли. — Робин давал мне поездить на «корвете».
— Ну да, на автостоянке, — усмехнулась Дженнифер. — Не сомневаюсь, что на стоянке ты гоняла, как черт.
На Гроув-стрит девушки поднялись на крыльцо и встали, глядя друг другу в лицо.
— Дженнифер, — сказала Талли, — я хочу тебя кое о чем спросить и, прошу тебя, ради Бога, ответь мне. Дженнифер, ты взываешь о помощи?
Ей было слышно, как тяжело дышит Дженнифер.
— Какой смелый вопрос, Талли, — ответила она наконец.
— Дай мне такой же смелый ответ, Дженнифер, не тяни время, скажи мне прямо сейчас: ты взываешь о помощи?
— Нет, Талли, — ответила Дженнифер, — нет.
— Честно?
— Клянусь тебе нашей дружбой.
Они стояли лицом к лицу, и несчастная от своего бессилия Талли смотрела на похудевшее лицо Дженнифер. И вот правая рука Талли обняла Дженнифер за шею. Талли притянула к себе голову подруги и крепко поцеловала в губы, потом немного отстранила и поцеловала снова.
— Мандолини, я люблю тебя, — сказала Талли, сердце ее разрывалось от боли.
И я люблю тебя, Талли.
Двадцать третьего марта, в пятницу, Талли, Дженнифер и Джулия вместе обедали в школе — это случалось так редко, что стало своего рода событием. Дженнифер обычно ела с приятелями-болельщиками, хотя футбольный сезон давно прошел. Талли подумала, что сегодня Дженнифер выглядит получше. И тоска немного отступила. Тем же вечером все три вместе посмотрели «Охотника на оленей».
— Его признают лучшим фильмом года, — предсказала Дженнифер, когда они шли домой.
— А я думаю, победит «Возвращение домой», — сказала Джулия.
— О-о, ты шутишь! — рассмеялась Талли. — Фильм такой жестокий и тяжеловесный, что дальше уж просто некуда. Как будто тебя привязали к столбу и бьют по голове саперной лопаткой, приговаривая: «Война — это пло-о-о-о-о-хо…»
— О, а это убийство Ника в последние пять минут перед концом фильма, когда мы все думали, что все уже хорошо, — это что, а? Это не жестоко?
— А я, например, не думала, что все уже хорошо, — ровным голосом произнесла Дженнифер, не отрывая глаз от асфальта. — Я с самого начала знала, что он умрет. Он хотел быть сильным, таким же сильным, как Майкл, но не смог, ему это было не по силам, как бы он ни старался, а он очень старался. И в конце фильма он просто утратил веру.
— Да, но у Стивена сил хватило, — возразила Джулия, — а ведь он был самым слабым из них.
— Стивен никогда и не старался быть сильным, — сказала Дженнифер, — для него это было не так важно, как для Ника. Для Стивена Майкл был далеко, где-то в стратосфере. Конечно, он его уважал, но Майкл был недоступен его пониманию. А Ник хотел быть таким, как Майкл, и в конце был уничтожен собственной слабостью.
Джулия на заднем сиденье замахала руками.
— Я не считаю, что Майкл был таким уж сильным. По- моему, вся его сила — просто рисовка.
Дженнифер покачала головой.
— Нет. Он был сильным всегда и во всем. Он был неуязвим.
— Не бывает неуязвимых людей, Джен, — глухо сказала Талли. — Это миф.
— По-моему, Джен, ты прочитала в сердцах героев гораздо больше, чем вложили в них авторы фильма, — заметила Джулия.
— Да, но в отличие от «Возвращения домой» здесь действительно есть что прочитать, — сказала Талли. — Я согласна с Дженнифер. Победит «Охотник на оленей».
