И все это время перед глазами Талли, заслоняя камень на могиле Дженнифер, стояло лицо Джека Пендела.

У Дженни была очень высокая температура, и весь остаток утра Талли носила ее в нагрудной сумке. Горячая головка и частое дыхание малышки болезненным звоном отзывались в груди матери. На остаток дня Талли отпустила Милли. Ей хотелось самой сготовить обед и без посторонних переговорить с Робином. Она чистила картошку в раковине, а Дженни спала у нее на груди беспокойным сном. Талли чистила картошку и плакала. Плакала и вытирала лицо мокрыми руками. Она открыла холодную воду, и в доме были слышны только шум воды и плач Талли.

В полдень пришел Робин.

— Нет, я не ушла с работы, — ответила Талли на незаданный вопрос. — Дженни заболела.

Робин потрогал горячий лобик. Талли посмотрела на него — он был в рубашке и при галстуке, — вдохнула запах одеколона «Пако Рабанн». Ей хотелось, чтобы Робин обнял ее.

— Ты отвратительно выглядишь, — сказал Робин, взглянув на Талли. — Нам через пятнадцать минут выходить. Ты разве не собираешься привести себя в порядок?

— Робин, — сказала Талли, вытирая салфеткой лицо и руки. — Я не хочу идти в суд.

— Что ты хочешь этим сказать?

Талли с Дженни на груди подошла к Робину и взяла его за руку.

— Робин, — очень тихо, но спокойно произнесла она, — я не хочу идти в суд.

Он стоял неподвижно, глядя на нее. Потом попытался высвободить руку. Она не отпускала.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он.; — Ты же покончила со мной. Что тебе от меня нужно?

— О нет, я не покончила с тобой, Робин Де Марко, — сказала Талли. — Совсем не покончила. — Она хотела привлечь его к себе, но он не поддавался. Она сильнее потянула его за руку — он остался на месте. Они оба посмотрели в окно на двор, а потом друг на друга.

— Робин, — медленно произнесла Талли, — я хочу, чтобы ты вернулся.

— Талли, — сказал он, высвобождая руки, — я не хочу возвращаться. Мне хорошо там, где я сейчас.

Она покачала головой.

— Робин, я не верю тебе. Вернись.

— Талли, — сказал он спокойно, — поверь мне. У меня все в порядке.

— Робин! Возвращайся к нам! Ведь твоя жизнь — это мы! Зачем ты притворяешься, что мы для тебя ничего не значим?

— Нет. Я притворяюсь только, что ты для меня ничего не значишь.

— Но зачем? — спросила она. — Ведь ты меня всегда так любил?

Робин быстро попятился от нее, из его груди вырвался короткий сдавленный звук, отдаленно напоминающий смех. С Дженни на груди она шагнула к нему и остановилась у дубового кухонного стола, окруженного дубовыми стульями.

— Робин, не уходи от меня. Я прошу тебя, вернись. Вернись. — Талли посмотрела на головку Дженнифер — все слова и чувства Талли застряли где-то в горле, рядом с этой головкой.

— Вернись, Робин. Я останусь с тобой, — сказала Талли.

— О чем ты говоришь, Талли? Я уже начал отвыкать от тебя.

— О чем говоришь ты?! — закричала Талли. — Как ты можешь отвыкнуть от меня? Ты ушел к своей парикмахерше? Так ты отвыкаешь от меня? Ты с ней теперь?

— Не надо, Талли, — тихо сказал Робин. — Она любит меня.

— Я люблю тебя! — закричала Талли. — Я люблю тебя!

Робин Де Марко стоял у стены, глядя на Талли в упор.

— Ты любишь меня? — наконец произнес он.

Талли не смогла выдержать его недоверчивый взгляд, она отвела глаза.

— Да, — прошептала она. — Я люблю тебя.

— Я не верю тебе, Талли Мейкер, — произнес Робин дрогнувшим голосом. — С каких это пор?

— Талли Де Марко, Робин. Я всегда любила тебя, — Талли погладила головку Дженни. — Только я раньше не понимала этого. Я ведь была не в состоянии оставить тебя?

— Ну, раньше у тебя не было таких веских причин для ухода, — сказал он.

— Но ведь я и сейчас все топталась на месте. Сначала я думала, что не могу уйти, потому что не могу бросить мать. Потом, когда она умерла, я думала, что не могу оставить мой дом, мою работу, моих друзей. Не говоря уже о Бумеранге… Но, Робин, когда ушел ты, все это оказалось неважным, и я поняла, что не могла уехать не из-за матери, не из-за работы, не из-за дома, и даже не из-за сына! Я не могла уехать из-за тебя, — прошептала она. — Уехав сейчас, я бы потеряла только тебя и я не могла, не смогла тебя потерять.

Он внимательно наблюдал за ней, все так же стоя у стены. Он очень долго и пристально смотрел на нее, а потом, качая головой, медленно произнес:

— Я не могу, Талли.

Она устало, но решительно кивнула.

— Можешь. Все будет хорошо.

Он покачал головой.

— Ты не понимаешь. Я не могу. Во мне теперь пусто.

— Но мне ничего и не нужно. Кроме тебя.

Робин старался держаться от нее как можно дальше — насколько это позволяли размеры кухни.

— Разве ты не видишь, Талли? Ты сломала мою основу.

— Я дам тебе другую, — попыталась ободрить его Талли.

Робин снова покачал головой.

— Нам дается только одна основа. Я убежден в этом.

— У тебя тоже она только одна, но она… — Слова давались ему с трудом. — Она сделана из чего-то очень прочного, прочнее, чем железо. А я уже не такой сильный, каким был, Талли. Я уже не могу заботиться о тебе так, как раньше. И так, как это тебе нужно.

Талли обогнула стол и сделала шаг к Робину. Словно пытаясь защититься, он выставил вперед руки. Она остановилась.

— Тебе необязательно теперь быть сильным, Робин, — прошептала она. — Тебе больше не нужна основа.

— Это с тобой-то? — Он беззвучно рассмеялся. — Ты, должно быть, шутишь.

— Робин, пожалуйста, — сказала Талли. — Не заставляй меня умолять тебя. Ты сам сказал, что мне это не идет. Пожалуйста, я прошу тебя, останься с нами. На каких угодно условиях. Только останься.

Робин по-прежнему стоял у стены и качал головой, и тут Талли увидела, как у него начали дрожать ноги. Он с трудом подошел к столу, сел так, чтобы стол разделял их, и принялся смотреть на свои руки.

— Смотри, что ты со мной сделала, — прошептал он. — Ты сломала меня.

— Пожалуйста, прости меня, — тихо сказала Талли, обхватив руками спящую Дженни. — Я знаю, ты и сейчас меня любишь. Пожалуйста, постарайся простить меня.

Робин молчал, упорно глядя на свои руки.

Талли стояла напротив, одной рукой опираясь на спинку стула, а другой прижимая к себе Дженни.

— Талли, я не знаю, что у тебя на уме, — наконец выговорил он, — но я не могу поехать с тобой.

Талли попыталась улыбнуться, но это ей не удалось.

— Я хочу только, чтобы ты приехал домой. Я не еду в Калифорнию.

— Ты это решила так вдруг? В эти три дня?

— За эти три дня без тебя я представила, как я буду жить без тебя, и у меня было такое же чувство, как когда умерла Дженнифер, и я поняла, что буду жить теперь без нее: мне было невыносимо одиноко. Робин, я не хочу скорбеть о тебе тоже. Я больше ни о ком не хочу скорбеть.

— Кроме нее, — добавил Робин.

— Робин, послушай меня, — сказала Талли. — У меня никогда не было своей жизни. И я о ней никогда и не мечтала. Я вообще ничего не хотела. Когда ты полюбил меня, я отвернулась от тебя. Не потому, что это был именно ты — просто у меня вообще не было желаний. — Талли еще крепче прижала Дженни к себе. — Мне было все равно, потому что я не знала другой жизни на железной дороге, жизни, состоящей из блужданий и тоски, кошмарных снов и серого неба над головой. Жизни сироты. Я хотела уехать отсюда и забыть все то, что не давало мне спать по ночам, забыть очень многое, — ты ведь понимаешь, о чем я говорю. Это единственное, чего я по-настоящему хотела. Забыть. Уехать прочь и забыть. Забыть мать и отца, забыть Дженнифер. Робин, я хотела прожить жизнь, которую не прожила Дженнифер. Я хотела жить так, как мечтала она. Но я забеременела и уже не смогла осуществить свои желания. Но, поверь, Робин, я уже повзрослела настолько, что мне начинает нравиться моя жизнь. — Она грустно улыбнулась. — Да, теперь я повзрослела, и мне начинает нравиться моя жизнь. Я не выбирала ее, не выбирала эту жизнь. Кто выбрал ее для меня, не знаю, — Бог ли, черт ли, а может быть, ты? Так или иначе ее выбрала не я и поначалу восставала против нее. Но теперь я сама хочу сделать свой выбор. Я выбираю тебя, — сказала Талли, стараясь прогнать стоявшее у нее перед глазами лицо Джека. — Я выбираю тебя, потому что без тебя у меня ничего бы не было. Ты дал мне все, что я хотела. Позволил мне делать все что угодно. Ты всегда гордился мной. Ты был рядом тогда, когда меня было трудно даже назвать живым человеком, ты был рядом и тогда, когда меня трудно было назвать твоей женой. Ты посадил меня в лодку, а сам стал якорем, и я ничто без тебя, Робин. — Талли глядела на него, и глаза ее все больше и больше наполнялись слезами, и эти слезы смывали с ее сердца огромную тяжесть.