Я поспешно встал:

— Пойдем пожрём?

Он тоже встал:

— Спасибо, уже пожрал. Это… Я, знаешь ли, в твои суперсекретные замыслы лезть покуда не собираюсь. (Про себя я отметил слабоутешительное "покуда".) Но скажи хотя бы — что мне делать? В смысле — чем заняться?

Я кивнул:

— Скажу. До особых распоряжений главная твоя задача — вместе с Джоном охранять владелицу этого шалаша.

— От кого охранять?

Я вздохнул:

— Господи, да от всех и вся. От любых форм и видов опасности, понял?

— И от тебя тоже?

— Эй, полегче на поворотах! — испугался я. — Моя скромная, но очень важная персона здесь на совершенно особом положении.

— От слова "ложить"?

— От слова "класть", деревня!

Профессор кротко пожал плечами:

— Понял. Иди жри.

Я же не на шутку заволновался:

— Постой-постой, и больше ты ничего не скажешь?!

— Ах, извини! — Он шаркнул ножкой. — Приятного аппетита!

— Но-но! — задёргался я. — Разве ты не должен мне что-то показать?

— "Показать"?! — Он задумчиво потер нос и: — А-а, это… — И медленно-медленно (вот змей!) полез во внутренний карман куртки, идиотски при том приговаривая: — Где же она есть?.. Неужели я ее потерял?..

Наконец мучитель извлек на свет божий маленькую фотокарточку.

— Держи, маньяк.

Лицо на фотокарточке я разглядывал секунд десять, а потом сунул ее в карман.

— Мерси боку.

— Ну и? Поможет это тебе в твоих аферах?

На "аферы" я решил не обижаться и лишь сдержанно произнес:

— Поживем — увидим.

И вдруг…

И вдруг он решил слегка хлопнуть мне пяткой по лбу…

Дудки. По лбу хлопнул ему я. Слегка.

Он почесал малость ушибленное место и сказал:

— Да, ногами ты всегда работал лучше.

Я возразил:

— Не ногами, а головой.

Мы обнялись и…

И в этот момент скрипнула дверь.

Я оглянулся — на пороге стояла Маргарита, и взгляд ее был весьма и весьма странным.

— Слушайте, — растерянно проговорила Маргарита. — Слушайте… Сейчас звонили из милиции…

Внутри у меня всё напряглось как перед приступом диареи. Н е у ж е л и…

— Ну? — точно резиновым языком с трудом проговорил я. — Звонили из милиции, Маргарита Владимировна, и что дальше?

Ее прекрасное как обычно лицо чуть-чуть исказила трудноописуемая словами гримаска. А после она пожала своими не менее прекрасными, чем лицо, плечами:

— Сидите тут и ничего не знаете. Похоже, уважаемые, ваш третий мушкетер пребывает в данный момент в вытрезвителе аэропорта.

Мы с Профессором сперва очумело уставились на Маргариту, потом еще очумелее — друг на друга, а потом… заржали как жеребцы.

Однако же лично я ржал и думал: нет, ну что за скотина этот Кузнец!..

Особых препятствий при вызволении узника из темницы, слава богу, не возникло. Меня в течение всей дороги волновало, не наломал ли в аэропорту Кузнец дров… то есть, ментовских челюстей, — но оказалось, что нет, не наломал.

— Да он как труп был, — неизвестно чему радостно ухмыляясь, сообщил дежурный — молодой лопоухий младший сержант.

— Но-но, сержант, поаккуратнее в выражениях! — окрысился я.

Он удивился моей борзости, однако залупаться, извиняюсь, не стал. Хмуро буркнул:

— Ну как бревно.

Против "бревна" я ничего не имел и потому лишь спокойно поинтересовался, сколько с нас причитается за "услуги".

Сержант сообщил, сколько, и у меня глаза полезли на лоб.

— Эй, командир, вы его что, на золотых носилках из самолета вытаскивали, а потом в верблюжьем молоке купали?

Сержантские уши-локаторы начали багроветь.

— Да ты…

— Да я! А ты — щенок. Так, звоню! Сейчас по-другому запоешь, последние лычки слетят…

Естественно, я брал его на понт (не Мошкину же жаловаться, в самом-то деле), однако не из жадности. Людям мне денег не жалко, мне их жалко ментам. Плохим. А нормальным — тем самим в падлу шакалить. Вообще-то у меня имеется на сей счет даже некая теория. Не вполне собственная, скорее плагиаторско-компилятивная. Это же еще у Гумилева было, что в солдаты, как правило, идут пассионарии — настоящие мужики, воины, оскаленные на чужих. А так называемые суб- (под) пассионарии — хапуги, мародеры и трусы — рвутся в опричники и жандармы. Бить по головам свой народ куда безопаснее, да к тому же выгоднее, нежели воевать с настоящим врагом. Нет, разумеется, это не ко всем ментам относится, далеко не ко всем, но… Но покуда в стране мусоров больше, чем солдат, и покуда живут они гора-а-аздо лучше.

Ну а данный мл. сержант в конечном итоге менжанул. Поверил, что я собрался жаловаться какой-нибудь местной шишке, и почти прошептал:

— Не надо! Не надо никуда звонить.

— Так сколько? — грозно повторил я, и он назвал сумму вдвое меньше исходной, и даже с копейками.

Копейки я милостиво округлил до рублей и рассчитался с ушастым, не забыв напомнить:

— Квитанцию, пожалуйста.

— Пожалуйста.

Я сунул ее в карман — вручу потом Кузнецу на память о южном трезвяке.

Сначала в "зал ожидания" внесли спортивную сумку, а следом и ее хозяина. Вообще-то зря я наезжал на ушастого: Кузнец и впрямь был как труп, только вот разило от него как от живого. Я принял все его походное имущество согласно описи, пока он дрых на скамейке. Ну, вещи вроде целы, деньги тоже…

Точно угадав мои сомнения, младший сержант горячо заверил:

— Честное слово, ничего не взяли!

Я усмехнулся:

— Посмотрим: — И приказал: — В машину.

Скользя по гладкому аэропортовскому шоссе, я крутил баранку и, время от времени оборачиваясь, чтобы поглядеть на импозантно распластанного на заднем сиденье Кузнеца, время от времени обзывал этого труженика дорожного сервиса всеми известными мне словами полового значения и звучания.

Когда мы с Профессором, отогнав взволнованного появлением в доме живого покойника Джона, бросили Кузнеца на диван в малой гостиной и закрыли за собой дверь, я спросил:

— Звонки были?

Он кивнул:

— Один. Только говорить не пожелали, подышали в трубку и всё.

Я скребанул затылок.

— Чёрт! — И полез за телефоном.

Профессор махнул рукой:

— Посижу в библиотеке…

После четвертого гудка в ухе раздался певучий женский голос:

— Алло-о!

— Алло, — отозвался я и, поразмыслив, добавил: — О! — Назвался: — Это я.

— А это я, — проворковала Татьяна Николаевна и невинным тоном полюбопытствовала: — Всё в порядке? Сопли не мучат?

— Вашими молитвами, — заверил я. — А у вас всё в порядке? Гости не мучат?

— Гости?.. — Она чуть запнулась, из чего я сделал потрясающий по глубине вывод: когда мачеха младше падчерицы, проблем, как ни скрывай их от посторонних, все равно не скроешь. Однако тотчас же звонкий голосок мадам Тани снова надел свою обычную невинно-шаловливую маску: — Что вы-что вы! Всё прекрасно! Только их сейчас нет.

— Почему нет?

Таня Николаевна вроде как даже печально вздохнула:

— Уехали.

— Куда это? — насторожился я. Уж не к сестре ли и тете?

Оказалось, что нет.

— На ранчо. — Татьяна Николаевна рассмеялась и пояснила: — Знаете, у Вовика за городом есть чуть ли не целый хутор, он там собачек своих держит. Так я называю его ранчо…

Гм, понятно. Бывали, бывали и мы на этом "ранчо". И видали, видали Вовиковых "собачек"…

— И что, все уехали? — осторожно поинтересовался я.

— Почти. Девочки, Вовик, мальчики его. Дома остались только мы с Ларисой и Витя, охранник.

— А Герда?

— Герда с нами, — сказала Татьяна Николаевна. — Тоскует по вашему красавцу. — Помолчала — и: — Да между прочим, я и сама тоже…

— Что — "тоже"? Тоскуете по Джону?

(Ох, как же тяжело иной раз прикидываться дураком! Особенно с женщинами. А особенно — с теми, кои понимают, что ты прикидываешься. А уж особенно — с теми, кои не только понимают, что ты прикидываешься, но и понимают, что и ты понимаешь, что они понимают… Нет, стоп! В первую очередь — служба.)