— Ну-у-у… вроде четыре или пять…

— Хорошо, — кивнул я. — Так вот, иди и найди их. И проверь, все ли на месте, это важно. О результатах доложишь.

Маргарита наградила меня просто испепеляющим взглядом, однако же подчинилась. Неужто прониклась наконец серьезностью момента?

Вернулась она минут через десять, и лицо ее было растерянным.

Я напрягся:

— Ну?

Маргарита развела руками:

— Одного нет.

— Везде смотрела?

Она рассердилась:

— Говорю же — нет! Остальные четыре на месте, а этого…

— Ладно-ладно, — перебил я. — Что это был за парик? И как бы, к примеру, выглядел в нем мужчина?

Маргарита нервно рассмеялась:

— Да как хиппи, вот как!

(Подходило! И-эх-х, подходило!..)

— А цвет?

— Темный, почти черный.

Я вздохнул, уставясь на нее и включая воображение. Помотал головой — нет-нет, ко всем напастям еще и увидеть Маргариту брюнеткой я не хотел. Даже представить такого не мог!

Вот… Вот Ларису — другое дело.

Снова прости, Натали!..

— Алё, — сказал я в трубку. — День добрый, пан подколонель1. А у меня к вам еще парочка вопросиков.

Трубка взвизгнула:

— Вы идиот! Вы!..

— Тихо-тихо, — понизил я голос. — Так у вас тоже возникли вопросы? Вот и чудненько. Come together2. Увы, нам опять необходимо встретиться.

Мошкин рыкнул:

— Прямо сейчас?! Я-то, в отличие от вас, между прочим, на службе!

— Ах да, — понимающе просипел я. — На той, которая и опасна и трудна? А на пикнички в горы мотаться — это как?

— Сволочь! — сообщил он. — У меня был за-конный выходной…

— Ладно, завязали, — оборвал я замначальника ГУВД. — Жду вас в машине через час возле телеграфа. Там и обменяемся меморандумами Квиллера.

— Чего?!

— Ничего. Прощевайте пока, господин артист!

И бросил трубку. Потом перевел взгляд на насупленную Маргариту.

— Ты поняла? Я должен отъехать. Слушай инструктаж, и внимательно. Во-первых, постоянно держи при себе Джона. Оружие… Нет, оружие не дам — вроде ничего серьезного не грозит, но Джон пусть будет рядом.

Во-вторых… Извини, но вчера я без спроса вызвал сюда, гм… группу товарищей. Не морщись, одному мне не справиться, да "группа" и невелика: всего двое — не объедят. Они должны прибыть порознь, потому как живут в разных городах, но… кадры еще те, особливо Кузнец, так что не исключено — состыкуются в дороге.

Задача третья. Когда приедут, возьмешь Джона за ошейник — не бойся, его я тоже проинструктирую — и пару минут покапаешь на мозги: "свои", "фу", "нельзя", "дяди хорошие", ну и так далее.

А теперь четвертое, и главное. Касается Кузнеца: ежели явится трезвым — ни в коем разе не давай ему пить, если уже поддатым — тем более. И никаких там "за встречу", "за знакомство" и прочее. Кстати, ты его знаешь — года три назад заезжал к вам с женой. Тогда он еще был женат.

Маргарита медленно кивнула:

— Припоминаю.

Я тоже кивнул, только быстро.

— Ага, зовут Толиком. Со вторым ты не знакома, но учти: это — цвет, ум и совесть нашей команды, и я уже заранее ревную. Никаких разговоров "о делах" не заводи, а сами заведут — не поддерживай: мол, я не велел. Особенно с Профессором — хитёр, собака, как… В общем, другого такого я только одного знаю. — Скромно помолчал. — Ну ладно. Усекла? Короче, мне они нужны ясными и трезвыми, потому как, возможно, уже сегодня… Но впрочем, пока всё. А теперь пошли в сад.

Маргарита удивилась:

— Это еще зачем?

Я удивился тоже:

— Что значит — зачем? Буду делать из тебя маленькую хозяйку большого Джона. Да, чуть не забыл: когда уеду, покорми его, для быстрейшего взаимопонимания. Много не давай, полтаза, не больше. И он сразу полюбит тебя навек. Ну, как минимум — до нашего отъезда…

Эх, зря, конечно, зря я ляпнул про отъезд. Маргарита наградила меня взглядом совершенно неописуемым. Да-а-а…

Да-а-а, какое же это все-таки кошмарное изобретение Природы — женщины.

Точнее — бабы.

Ба-бы…

Малоприметная, серая как мышь "Волга" с паном Мошкиным во чреве едва бросила якорь у тротуара, а я был уже к тому времени в районе городского телеграфа своим человеком: купил у молоденькой продавщицы мороженого эскимо, покалякал с ней о том о сем, а точнее, ни о том ни о сем, съел эскимо, а потом приобрел в киоске местную газету и секанул ее на предмет наличия некой интересующей меня информации.

Информации не было. Ну да, газеты-то тоже ведь печатаются по ночам — знать, не успели, напишут завтра. Вот только буду ли я еще здесь завтра? Да и буду ли я… завтра вообще? Вопрос, сколь ни грустно, спорный.

Однако же, невзирая на грусть, я все эти полчаса — и вкушая мороженое, и листая газету, — ни на секунду не прекращал обозревать прилегающую к двухэтажному зданию телеграфа территорию, и посему, когда мошкинская "Волга" пришвартовалась, я словно чёртик из табакерки нарисовался возле ее багажника и, рванув заднюю дверь и одновременно вытаскивая на скаку последний трофей — "макаров", юркнул на пустое сиденье и, приставив ствол к стриженому квадратному затылку столь же квадратного, в белой футболке, под которой внушительно бугрились хорошо искусственно развитые куски мышц, паренька, восседавшего рядом с "рулевым" Мошкиным, попросил:

— Пожалуйста, никому не шевелиться, а то будет бо-бо.

Гора мышц, ощутив кожей черепа сталь, вздрогнула и растерянно попыталась посмотреть на руководителя, однако я слегка, не до крови, двинул рукояткой по полулысой голове:

— Кому говорю — смирно, Геракл хренов!

"Хренов Геракл" на этот раз, похоже, всё понял и головой крутить перестал. А я обратился к застывшему как в детской игре "замри — отомри" столпу местного общества. Обратился мягко и с укоризной:

— Вы очумели, недополковник? На кой ляд притащили с собой ребенка?

Бревнообразная шейка "Геракла" побагровела. Не то от обиды?

— Ладно, — вздохнул я. — Время — деньги, а потому контрольное напоминание: без команды не дёргаться. А теперь… Сперва ты, юноша. Ты, часом, не левша? А?! Не слышу!

— Н-нет… — как паровоз выдохнул парень.

— Прекрасно! Тогда залезь-ка, будь ласков, левой ручкой в правый карманчик и зацепи свою пушку мизинчиком и большим пальцем. Уловил? Только мизинцем и большим.

Не скажу, что этот шкаф моментально бросился исполнять мою просьбу — он все ж таки опять ухитрился искоса глянуть на Мошкина. Тот сидел словно наложивший в штаны Зевс-Громовержец. Но — наконец кивнул.

"Шкаф" чуть пожал необъятными плечами и сунул руку в карман. Левую — в правый, для чего ему пришлось принять в некотором роде позу штопора.

Когда оружие (не исключаю, что табельное) появилось на свет божий, я приказал:

— На пол.

— Кто?! — как дурак удивился он.

— Не "кто", а "что". Ствол на пол, дубина! А грабли — к стеклу.

Он подчинился, и я перешел к Мошкину:

— Та же самая медицинская процедура. Что вы не левша, мне известно точно.

Когда и вторая пушка (эта уж стопроцентная табельная) полетела на пол, Мошкин скривился:

— Довольны?

Я помотал головой:

— Совсем не доволен. Хоть убейте, не пойму, зачем вам вздумалось осложнять обстоятельства нашего рандеву. Не разъясните?

Подполковник молчал, и я обратился к амбалу:

— Ну а ты, Санчо-С-Ранчо, слушай в оба уха. Сейчас выйдешь из машины и потопаешь вперед, аккурат вон до тех старорежимных часов. Станешь под ними как обманутый влюбленный и будешь стоять, покуда не позовут. Понял? А мы с твоим славным командиром потолкуем о делах. Ну, пошел!

Когда он столбом замер под часами, я спрятал "макаров" в карман и полез за сигаретами, поглядывая то на Мошкина, то на его подчиненного, топтавшегося метрах в тридцати от нас. Прикурил.