Пожалуй, Ларису трудно было назвать красавицей в кондово-общепринятом смысле. Нет, тут было нечто иное: от нее словно исходили флюиды — да какие, к лешему, флюиды! — она вся была точно окутана убойно-притягательным облаком, от макушки до пят излучала такую, гм… ауру, что…
Да-да, под бесстрастным выражением лица и внешне ленивыми повадками таились, боюсь, такие внутренние дали и выси… Да еще и гипнотические черные глаза, и шелестящий голос… В общем, одним из первых побуждений любого нормального мужика при встрече с ней, полагаю, было бы желание взяться за нее покрепче и поволочь в какой-нибудь темный угол. Но не исключаю, что если бы ей того захотелось, то она и сама, безо всякой там ложной скромности и девичьей стыдливости, взялась бы покрепче да и поволокла бы в какой-нибудь темный угол любого нормального мужика.
К тому же Ларису совершенно не смущало ее облачение, которое гораздо более показывало, нежели скрывало, и в то время как я пыжился изо всех сил, стараясь не глазеть туда, куда по моим консервативным понятиям глазеть не след, единственное, что старалась она, — делать вид, что деликатно не замечает, как я пыжусь изо всех этих самых сил.
Но довольно! Довольно мистики и лирики! К делу! Я схватил себя в руки и голосом твердокаменного революционера произнес:
— Послушайте, Лариса, а Рита не говорила, что вызвала меня телеграммой?
Женщина покачала головой:
— Нет, не говорила. Во всяком случае, мне.
— Ага… — И замялся, не зная, о чем спрашивать дальше. Делиться тревогами по поводу возможного похищения пока не стоило — кто ее разберет, что за птичка? Но ведь коли Маргариту и в самом деле похитили, зная, чья она дочь, то эти люди не могут не понимать, что старик ради ее вызволения способен поставить город на уши и в прямом смысле и в переносном. Неужели она так им нужна?.. Хотя позвольте, почему именно она? Дьявол, да ведь им нужен я!..
Знакомо засвербило под ложечкой. Так-так-так, начинается работа, а посему все побочное, в том числе и гиперсексуальные кондиции сидящей напротив дивы, должно — нет, просто обязано отойти на самый-самый задний план…
— Извините, — сказала вдруг Лариса и, восстав из кресла, медленно и вальяжно выплыла из комнаты.
Я проводил ее внимательным взглядом.
Всю. Снизу доверху. И обратно.
Вскоре она вернулась с подносом, на котором дымились две чашки и стояла сахарница.
— Чай. Кофе не пью.
Я похвалил:
— Правильно делаете. Огромное спасибо. — И без перехода: — Скажите, а незадолго до моего появления вам не звонил отец Риты?
— Звонил.
— И что старик хотел?
— Попросил позвать Маргариту, но я сказала ему то же, что и вам: ушла утром и не вернулась.
— И он?
— Положил трубку.
Я отхлебнул из чашки. Горячо!
— А во сколько вы видели Риту в последний раз?
— Да я ее вообще сегодня не видела. Слышала сквозь дрему, как она встала, ходила в ванную, на кухню. А потом крикнула, что пойдет за сигаретами.
— Но она же почти не курила?
— И почти не курит. Как и я. Но, значит, захотела, а сигарет нет. Я же ужасная лентяйка и люблю поваляться подольше.
— Ну, ясно, — согласился я. — Поваляться — это хорошо. — И тут же, чтобы она не успела уловить в этой фразе скользкий подтекст, спросил: — А вы, конечно же, не работаете?
Лариса посмотрела на меня как на маленького дурачка. Или большого.
— Конечно же.
— Да-да… — пробормотал я. — Слушайте, а не знаете, к кому бы Рита могла вот так внезапно, ни с того ни с сего отправиться?
— Не знаю! — неожиданно резко ответила она, но тотчас же, уже гораздо мягче, пояснила: — Понимаете, мы знакомы не так давно, чтобы я была в курсе всех ее знакомств и…
— Увлечений? — помог я.
Лариса медленно кивнула:
— Ну-у, пусть будет "увлечений".
Сдержанная мужская усмешка:
— Не волнуйтесь, я не ревнив (вранье). Да и, в общем-то, не имею на ревность никакого права (а вот это сущая правда). Ладно, — поднялся я с кресла. Не без сожаления. — Но ведь кто-то — вы понимаете, о чем я, — кто-то у нее был? Или есть? Поверьте, я не из пустого любопытства. Не исключено, что у нее серьезные неприятности. Видите сами — ее ищу я, ищет отец… Вы, кстати, знаете, кто ее отец? — произнес с легким нажимом.
Ответила Лариса не сразу. Но ответила.
— Догадываюсь.
— Вы догадливая, — похвалил я. — А как насчет предыдущего вопроса? Кто-то у Риты был? Или — есть?
Она прищурила свои диковатые глаза:
— Был… И есть…
— И вы, разумеется, с ним не знакомы?
— Разумеется.
В общем, я задавал вопросы, Лариса отвечала. Или не отвечала. Вела себя она абсолютно естественно и непринужденно, а отнюдь не настороженно или вызывающе. В принципе, все наше общение протекало на уровне некой довольно отстраненной констатации фактов, но в то же время и вид и взгляд ее были порой настолько гипнотичными и притягательными, что мне в какой-то момент захотелось вдруг снова вернуться в кресло, а может, и не только в кресло…
Внезапно я осознал, что вот уже с минуту молчу как пень и просто таращусь на нее.
И я испугался. В равной степени того, что сейчас либо может, либо не может произойти. И — поспешно сказал:
— К сожалению, мне пора. Значит, добавить вам больше нечего?
Лариса пожала округлыми плечами:
— Увы.
— До свиданья, — вздохнул я у порога. — Спасибо.
Она улыбнулась:
— Да не за что. — И вдруг улыбка исчезла с ее полных губ. — Поверьте, я и в самом деле хотела бы помочь, если с Ритой действительно случилась беда, но… Я не знаю, я правда ничего не знаю.
— Ага, — глуповато кивнул я. — Спасибо-спасибо.
— Подождите! — Она назвала номер своего телефона. — Когда что-нибудь выясните, позвоните.
— Обязательно, — пообещал я. — И вы тоже, если что-то узнаете или Рита объявится, сообщите хотя бы ее отцу.
— Конечно!
Я натянуто-дежурно улыбнулся и вышел.
Она на этот раз не улыбнулась даже так. Видимо, была выше всяких там светских условностей.
И может, правильно, что была.
Глава десятая
Я спускался по лестнице и думал о том, что несколько часов назад Маргарита вышла из этой квартиры и больше в нее не вернулась.
Не вернулась она и домой, по крайней мере, до самого недавнего времени. Хотя кто знает, а вдруг она просто взяла да и единым махом решила отправиться к этому… моему, так сказать, преемнику и последователю? Это, кстати, тоже информация, спасибо чуткой Ларисе. "She says she loves you…" Да нет, хрена: she уже не loves you, дубина, she уже loves другого и правильно делает.
В общем, такие вот мысли — не больно веселые, однако и не особенно, знаете ли, убийственные. Во-первых, все же время прошло и замена нашлась, а во-вторых — мне-то кто виноват? Из неких "высших" побуждений я вбил тогда в башку, что этот город и эта женщина для меня табу — ну и всё, теперь утрись и сопи в тряпочку. Она же не высокоидейная Пенелопа, чтобы ждать до седых волос! Да и сам ты, парень, ежели честно, не Одиссей, а так, дерьмо на палочке…
Но тут я вышел во двор, в рожу дохнул всеми своими запахами, ароматами и феромонами весенний южный город, и я с обидой подумал, что и в этом тоже есть какая-то несправедливость. Ну почему, чёрт побери, одним посчастливилось родиться и жить там, где уже вовсю колобродят и цветы, и запахи, и краски, в то время как другим… Я вот выехал из дома в едва ли не зимней куртке, а теперь она валяется в машине как сброшенная за ненадобностью старая змеиная шкура. Здесь-то, поди, уже и купаются…
Нет, после посещения этой Ларисы я распустил сопли как баба. Но причина-то для такого морального насморка была! Я понятия не имел, куда направляться. Прочесал через зеленый двор, вышел на еще более зеленую улицу и закурил.
Я курил и молча крыл и этот долбаный алмаз, и неизвестных сволочей, ухитрившихся таки сковырнуть меня с насиженного гнезда, но главное — себя. За то, что позволил сковырнуть и как осёл понесся к чёрту на рога, даже не проверив подлинность телеграммы. Ну неужели же трудно было позвонить и только потом ехать? Ан нет, захотел сделать сюрприз. Вот и глотай теперь свой "сюрприз", идиот!..