— Ясно, — посочувствовал я и осуждающе покачал головой: — Эх, да разве же на таких женщинах экономят!.. — И вдруг обмер: — Что? Что вы сказали?!

Она растерялась:

— А что я сказала?

— Сигнализация?!

— Ну да. Если при неотключенной сигнализации кто-то перелезет через забор или войдет в дом, то у Вовика запищит такая маленькая штучка… Она у него всегда с собой, в специальном карманчике… Ой, вы чего?!

Я схватился за шишку.

— Ничего. — И пояснил: — К сожалению, уважаемая, я и перелез, и вошел, так что штучка у Вовика давно пищит. — Вскочил на ноги. — Вставайте. Скорее! Господи, да скорее же!

Она медленно поднялась.

— Но почему?

Я скрипнул зубами.

— Нипочему! Дайте-ка завяжу вам эту косынку.

— Да зачем?.. О-о-о, слушайте, неужели вы думаете, что Вовик будет вас ко мне ревновать?!

Но я уже развернул ее к бассейну передом, к себе задом и отобрал псевдоплаток.

— Меня к вам, может, и не будет, а вот вас ко мне — не исключено. Стойте смирно! — Торопливо сложил платок в несколько раз, заметно уменьшив тем самым его оптическую проницаемость, и: — Пардон… — жестом фокусника накинул на торс. — Не жмёт?

Татьяна Николаевна помотала головой:

— Нет-нет, не жмёт, очень хорошо, большое спасибо.

— Это вам спасибо! — Я завязал концы на золотисто-коричневой мягкой спине на два крепких узла. — Фу-у, вроде успели…

Она весело рассмеялась:

— И правда успели!

Со стороны ворот раздался не слишком злобный, однако достаточно серьезный лай Джона. Я устало рухнул обратно на стул и утёр со лба трудовой пот:

— Успели…

Татьяна Николаевна тоже присела на краешек своего шезлонга, но тут же поморщилась:

— Ой, а вот так жмёт… — И жалобно проговорила: — Слушайте, а кто же потом мне это развяжет?

Я сделал каменную физиономию и потянулся за газетой.

— Вовик…

Первыми возле бассейна появились быки Паука, однако, увидев меня, мирно и безмятежно читающего газету, а также сидящую напротив со стаканом в руке (я от спиртного, разумеется, отказался) хозяйку, нерешительно замерли и удивленно вылупились на нас.

И я отлично их понимал: парнишки прискакали по тревоге, готовые бомбить, стрелять, пулять, а тут нате — такая пастораль. Одного из этих троих я уже видел вчера в доме Маргариты, и, по-моему, именно он участвовал год назад в исторической передаче мне на здешней автостанции корзинки с будущим Джоном. Здоровенный ломовик, в огромной ручище которого двенадцатая "беретта" казалась детской игрушкой. Двух других лицезреть раньше счастья не имел: габариты этих были малость поскромнее, но тоже ничего, крепкие ребята.

Подняв голову от "Аргументов и фактов", я лучезарно улыбнулся всем троим и сказал:

— Привет.

Доброго ответа, естественно, не дождался, однако "ломовик", узнав меня, что-то буркнул и сунул "беретту" под полу просторного пиджака. Остальные последовали его примеру — в смысле не буркнули, а засунули то, что у них до этого было в руках, в карманы.

Четвертым и пятым (вернее, пятой) из кустов показались Джон с Гердой. Спасаясь от домогательств моего молодца, Герда подлетела хозяйке, Джон тоже, и Таня Николаевна замахала руками как мельница:

— Уйдите! Немедленно уйдите прочь, бессовестные!..

"Бессовестные" поскакали дальше, а я подумал, что, невзирая на некоторую экстравагантность и, по-видимому, хроническую простоту нрава, эта мадам мне, чёрт возьми, чем-то нравится, и при наличии свободного времени я мог бы даже конкретизировать — чем именно, однако… Однако времени-то и не было, потому что в этот миг на сцене появился шестой персонаж — сам Паук.

Первым делом он мрачно уставился на меня.

Я вежливо кивнул:

— Здрассьте.

Но Паук не ответил. Мне. Зато резко мотнул головой в сторону своих гвардейцев:

— Свободны!

Те оперативно удалились, и мы остались втроем на всем белом свете.

Я улыбнулся:

— Присаживайтесь, Владимир Евгеньевич. (А улыбнулся потому, что так и подмывало назвать старого таракана Вовиком.)

Паук сел. Посмотрел на супругу. Потом на меня. Потом опять на нее:

— Вы, гляжу, уже познакомились.

То был не вопрос, а констатация факта, однако, похоже, Татьяна Николаевна в подобных психологических нюансах не слишком рубила. Она тотчас же защебетала:

— Конечно-конечно, Вовик! А что, ты сердишься?! Ой, ну зря, дорогой, зря!.. И потом, ты же сам рассказывал мне про этого человека столько интересного. Помнишь?

Теперь я наградил "Вовика" трансцендентным взглядом, и он смутился.

— Ты не поняла, дорогая, я не о том… Просто… Просто ты могла хотя бы позвонить, что тревога ложная! (Ха! Я мысленно подкрутил прошлогодний ус — а ложная ли?)

Дорогая захлопала глазами как кукла:

— Ой, Вовик… Об этом я как-то и не подумала!

Паук с видимым усилием заставил себя улыбнуться:

— Ну ладно, ладно… Слушай, пойди распорядись насчет обеда, я проголодался как волк.

Татьяна Николаевна… (Да, решено: в присутствии мужа я даже мысленно буду звать ее Татьяна Николаевна, и никак иначе. Ну а в отсутствии?.. В отсутствии — поглядим.) Итак, Татьяна Николаевна растерялась еще сильнее:

— Обед?! Но Вовик, какой обед? Ведь Зина вернется только через час!

Паук поморщился:

— Ну хорошо, через час, так через час. Послушай, нам надо поговорить, а ты…

Она оскорбленно поджала губки.

— О-о-о! — Восстала во всей своей красе. — Мог бы сказать! — Холодно кивнула мне: — Извините.

— Пожалуйста-пожалуйста!

И торжественно и монументально прошествовала вдаль. Я невольно проводил ее взглядом насколько хватило радиуса действия шеи.

Паук тактично покашлял, и шея вернулась в исходную позицию. Потом Владимир Евгеньевич тяжеловато вздохнул:

— М-да-а… Такие вот дела…

Однако я протестующе рубанул рукой воздух:

— Слушайте, а вот этого не надо! Я всегда с пониманием отношусь к чужому горю… то есть, счастью, но не люблю, когда меня используют в качестве жилетки. Это ваша жена, вы с ней и возитесь. У меня же других забот полон рот, как, впрочем, и у вас тоже. Или я ошибаюсь?

Старик уронил голову:

— Да, конечно.

— Ну а коли "да, конечно"… — бросил газету на траву, — то давайте-ка быстренько обменяемся информацией и я побегу по делам. (Брехня, я до сих пор весьма смутно представлял, какие шаги предпринять дальше.) Что скажете?

Паук пожал худыми плечами:

— Да у меня, собственно, почти ничего. Где Рита… То есть, не Рита — все же ищут "какую-то" женщину, — так вот, где она, никто не знает. Ну а мои… м-м-м… коллеги озабочены собственной безопасностью и поднимают своих людей в ружье. Между прочим, в "Голубой поплавок" вам теперь не проникнуть даже на танке.

— Посмотрим, — дерзко заметил я.

Паук нахмурился:

— А нечего тут смотреть! Послушайте, Маргарита моя дочь, и вас я тоже прекрасно понимаю, но так нельзя. Да-да, нельзя! Даже в тех кругах, к которым мы с вами… э-э-э… принадлежим, существуют свои неписаные законы и пусть спорная, но мораль. Методы же, которыми собираетесь, — да нет, не собираетесь, а постоянно действуете вы, это даже не беспредел, а… а…

— Беспредел в квадрате? — предложил я.

Он зло засопел:

— Если не в кубе! И потом, чего вы добьетесь? Кучи новых трупов? Но ведь Рите это не поможет, потому что теперь и дураку ясно: человек, решивший завладеть "Чёрным Скорпионом", — не наш! Он залег на таком дне, с которого его не выцарапать ни вам, ни мне, ни моим… м-м-м…

— Коллегам?

Старик чуть ли не с отчаянием посмотрел мне в глаза:

— А ну вас!

Я похлопал его по плечу:

— Не переживайте так, Владимир Евгеньевич, не стоит. Зер гут, считайте, что ваше красноречие меня убедило. На чужом несчастье своего счастья не построишь, не рой другому яму, и так далее. Ладно, Владимир ибн Евгеньевич, можете передать своим коллегам, что ультиматум аннулирован, пусть спят спокойно и видят только добрые, розовые сны. А вот чего не передавайте, но имейте в виду сами: ежели кто из этой братии, случайно там, не случайно, попадется мне под ноги — уж не обессудьте: право на жизнь закреплено в главном законе страны, и коли кто из этих ребят нарушит в отношении меня Конституцию…