— Занято! — А потом блеснул дешевым юмором, посоветовав попытать счастья в киоске напротив: мол, в нем сидит такой добрый чувак…

Он доверчиво поплелся через дорогу, однако там не задержался — когда через пару минут я снова выглянул в окно, на заметенной и заснеженной улице никого не было.

Моя "хозяйка" пила как птичка, но я-то нет, и вскоре бутылка опустела. Тогда, невзирая на протесты новой знакомой, купил вторую.

Девушка пить отказалась категорически, а я выпил. А выпив, взял да и рассказал ей про "Чёрного Скорпиона" (естественно, в самом отредактированном и сокращенном варианте). Согласно этому варианту, я оказался просто случайным свидетелем неких заверченных вокруг загадочного бриллианта событий, произошедших прошлым летом в одном южном городе.

Замечу без ложной скромности: мой рассказ поимел успех. Хотя девушка вовсе не отличалась повышенной эмоциональностью, слушала она с большим интересом. Разумеется, я не сообщил ничего такого, что шапошным знакомым знать не полагается. Зачем? Да и вообще, этого не полагается знать ни-ко-му…

Потом беседа перешла на более нормальные рельсы. Я попёр о литературе, искусстве, музыке. А она, между прочим, — поддержала, и поддержала весьма толково: каюсь, даже не ожидал.

А потом…

А потом простучал-прогрохотал по рельсам первый трамвай. Следом — второй, третий… Замигали фарами маршрутки и машины. Заваленный снегом зимний город медленно, тяжело и неохотно просыпался…

Моя благодетельница посмотрела на часы:

— Наверное, вам пора. Я должна еще сделать уборку — скоро сдавать смену. И… действительно, лучше будет, если вас здесь никто не увидит.

— Да-да! — Я поднялся. — Конечно… — Мне вдруг безумно захотелось спать, и вместе с этим состоянием пришло отрезвление и похмелье. И в прямом смысле, и в переносном. Но вместе с тем еще и захотелось сказать моей спасительнице что-то приятное, и я ляпнул: — Слушайте. Если вдруг будет кто наезжать…

И понял, что сморозил глупость. Ее улыбка послужила лишним тому доказательством.

— Ладно! — Нахлобучил шапку, и внезапно до меня дошло, что даже не знаю ее имени. Вздохнул: — А меня, между прочим, зовут… — И сообщил, как меня между прочим зовут.

Она рассмеялась:

— Ну, слава богу! Наконец-то познакомились. Наташа…

Я полез во внутренний карман куртки и выудил авторучку. Оторвал от какой-то упаковки клочок бумаги и вопросительно посмотрел на девушку:

— Телефон?

Наташа вроде бы удивилась, но удивилась как-то серьезно:

— Зачем?

Я засуетился:

— Ну, тогда запишу свой. Вот. Пожалуйста… — И протянул обрывок.

Ее глаза внимательно смотрели в мои. После некоторой паузы она тихо повторила:

— За-чем?..

Еще пару секунд я глядел на нее как идиот. Потом смущенно кивнул:

— Да-да, конечно, простите… — Смял клочок и бросил в коробку для мусора. — Спасибо… — И вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, абсолютно хулигански чмокнул девушку в щеку и, толкнув дверь, вывалился на улицу. Махнул рукой, останавливая машину. Остановил, сел и назвал адрес…

Дней через пять я подъехал к тому киоску. Для чего? А пёс его знает! За стеклом сидела другая девушка. Я потоптался-потоптался и уехал.

И еще через неделю "вновь я посетил". Опять другая. Постоял, покурил и стукнул в окошко:

— Здравствуйте. А вы не скажете, когда работает Наташа?

Озорной прищур роскошной грудастой брюнетки:

— Я Наташа!

— Извините… — Я покачал головой: — Но мне нужна другая.

Манящая улыбка незарегистрированной проститутки:

— А другой Наташи здесь нет.

Я нахмурился:

— Две недели назад была.

Веселая красавица вздёрнула плечики:

— Не может быть! — Потом вдруг почему-то осеклась: — Ах, вон вы о ком… Ее нет. Уволилась.

— Уволилась?.. — тупо переспросил я. — А когда?

— Да дней десять уже.

— Ага… Спасибо… Простите…

Игривый смешок:

— А может, и я на что сгожусь?

Я побрел к машине. Не отвечать же ей согласно оригиналу.

А вечером (как раз собирался кормить Джона) раздался звонок в дверь.

— Иду! — Схватил своего вундеркинда за ошейник и щелкнул замком. Заученно пробормотал: — Не бойтесь, он не… — И замер.

— Вы-ы?..

— Здравствуйте.

Она шагнула через порог и, только сейчас разглядев мое сокровище, вдруг восторженно выдохнула:

— Ой, какой!

Я оттащил моментально завилявшего огромным как опахало хвостом Джона от двери: любит женщин, собака. И в кого только такой!

— Закрывайте! Закрывайте! — Потом: — Извините… — И, засунув Джона в комнату, запер на шпингалет. Растерянно повернулся…

Наташа как-то странно смотрела на меня.

И молчала.

Я смотрел на нее тоже как-то странно.

И тоже молчал.

Но наконец вздохнул как паровоз и сказал:

— Послушайте… Послушайте, я не знаю, зачем вы пришли, но… Я тут всякое передумал и… Знаете, если бы раньше… — А потом вдруг брякнул: — И вообще, извините, но я не педофил!

Глаза ее изумленно расширились. Через секунду она побледнела. А еще через секунду хрипло произнесла:

— Вы… Вы не педофил… Вы — дурак! — И мертвой хваткой обхватила меня за шею…

Ну? Теперь вам всё ясно?

И вот этому-то юному созданью я, мучаясь с бодуна, простонал:

— Слушай, выведи Джона, а? Не погуби! Христом-богом молю!..

Нет, что мне нравится в Наталье (хотя, конечно, и не только это), — она человек дела. За три месяца нашего знакомства я уже усвоил: сперва она сделает то, что важно и необходимо на данный, конкретный момент, а все разбирательства и сантименты оставит на потом. Но, впрочем, термин "сантименты" к ней подходит с трудом. Она очень спокойная, не по летам уравновешенная, а порою даже несколько холодная особа. А еще… А еще я время от времени просто диву давался — ну что она во мне нашла? Зачем я ей? И, естественно, в первую очередь — из-за разницы в возрасте. Нет-нет, душой-то и телом я еще как бы молод, однако вот паспортными данными и умом… Ёлки, да ведь эта девочка, встреть я, к примеру, лет двадцать назад и, так сказать, полюби ее мать, могла бы быть моей дочерью!..

Обычно, когда мною овладевают подобные мысли, я усиленно начинаю заниматься всяческим моральным самобичеванием, самоедством, посыпанием главы пеплом и прочим флагеллантизмом и занимаюсь, покуда не приходит она и не дает мне по шее. Когда образно, а когда и буквально. Но вернусь к тому, с чего начал: Наталья сначала сделает дело — помоет ли посуду, ежели я запустил кухню, либо еще что, а уж потом обращается к сфере духовной — вправляет мне мозги.

Вот и сегодня: вернувшись с Джоном и вытерев ему лапы (я как заяц прижух на диване), Натали разделась — в смысле сняла плащ — и, войдя в комнату, безо всяких прелюдий приступила к допросу.

Впечатав меня сильным бедром в спинку дивана — "Подвинься!", — она отбросила со лба волосы и ровным тоном поинтересовалась:

— И где же тебя носило?

Я "удивился":

— Меня?!

— Ну не меня же. Последний раз звонила в три — как дура набирала каждый час. Ты не отзывался.

Я грустно кивнул:

— Да-да. Не отзывался. В три еще не отзывался. Однако вот если бы ты позвонила в четыре, а лучше в начале пятого, то я бы уже отозвался.

Натали усмехнулась:

— Снова — "ностальгия"?

Я простонал:

— А ты как думала! Память сердца это, милая… Да, кстати, твой киоск почему-то снесли.

— Знаю. Проезжала там недавно, видела.

— Жаль, — вздохнул я. — Хороший был киоск. В нем я провел одну из самых лучших, хотя и самых аскетических ночей в своей жизни, честное слово.

Она склонила голову набок.

— Не подлизывайся.

— Вовсе и не подлизываюсь — серьезно! Замерзал как ямщик, а в результате отхватил такой приз… Но между прочим, ты как разговариваешь со старшим и по званию и по возрасту?! Равняйсь! Смирно!