— Песочек, — улыбнулся он, с блаженной улыбкой на лице зачерпывая горстью солёную морскую воду пополам с серым песком. — Скажи, а это уже морской песок или ещё речной, тот, что рекой нанесло?

— Отвали с глупыми вопросами, не до песка мне сейчас. Говори, зачем из подвала выдернул, и я пойду дальше работать. Реально времени мало. Да и не поверишь, здесь так хорошо, что боюсь нарушить самим же и установленные правила. Так и хочется плюнуть на грязный и сырой подвал и посидеть на бережку часок другой с удочкой, рыбку половить. И совершенно нет желания лезть обратно в подземелья в грязь и сырость.

— Так в чём же дело, — ухмыльнулся Димон. — Сейчас-то уже поздно, солнце высоко, клёв кончился, — поднял вверх он лицо, искоса глянув на стоящее в зените солнце. — А вот завтра с утречка, на утренней зорьке, я б с удовольствием тебе компанию составил.

Удочки твои, червячков я сегодня с вечера накопаю. Завтра на зорьке и порыбачим. Чего такому шикарному лету зазря пропадать, в самом-то деле. А то я постоянно в выгоревшей на солнце степи торчу, а ты в сырых подземельях прячешься. Так и лето зазря пропадёт, ничего не успеем.

— Ловлю на слове, рыбалка — наше всё, — слабо улыбнулся Сидор. — Завтра на зорьке и подъём. Только не забудь лечь пораньше, а то знаю я тебя. Сейчас ты горы готов свернуть, а утром за ногу с кровати приходится стаскивать.

Но это всё лирика, о рыбалке мы и потом поговорим, завтра, на зорьке, а сейчас ответь мне на один простой вопрос. Ты нафига его сюда притащил?

— Ну не бросать же было, раз спас, — виновато развёл руками Димон.

— Ты понимаешь, что Бугуруслан — это ходячая проблема? А в сочетании с Виталиком — так полный ужас. Нафига оно нам здесь такое добро?

— Ну не бросать же было, — снова развёл руками Димон.

— Я бы бросил. Или свернул бы с маршрута и доставил бы тех, кто выжил куда-нибудь в другой город, но не в Плёс. И желательно куда-нибудь отсюда подальше, где они благополучно и пребывали всё последнее время, пока мы их не видели. И пусть бы они там делали всё, что им угодно, но только без нас и не на нашей территории.

— Никак не простишь, — внимательно посмотрел на него Димон.

— А ты уже простил? — рассердился Сидор. — Да и не в прощении дело. Просто уже вижу, что с ними будут проблемы.

— В чём вопрос. Будут проблемы, будем решать, — безмятежно пожал Димон плечами. — Подлечатся, немного отъедятся, а то тощие какие-то уж больно, потом и выгоним из города. Всего делов то.

Такой подход парни наши поймут. А вот бросить в поле раненого товарища — нет.

— Они нам ни с какого боку не товарищи.

— Нам с тобой, — тяжело вздохнул Димон, — но не нашим парням. Они же практически все сплошь родня да кумовья через одного. Такого нашего поведения ребята точно не поймут. Выполнят, если прикажешь, но не простят и заподозрят во всех мыслимых грехах. Тут и нашей с ними дружбе конец. Или вообще откажутся такие приказы выполнять. Что ты тогда будешь делать? Не отдавай приказы, которые знаешь, что не выполнят. Это урон тебе, не им.

Да и нельзя так жёстко, Сидор, надо быть мягче, гибче, хитрее, если хочешь чего-то от них добиться.

— Сам знаю, что за контингент у нас под началом, — устало, проворчал Сидор, — но очень уж хочется помечтать об идеальном прусском солдате и о себе как о Фридрихе Великом. А тут как увидал, кого ты ввозишь в конюшню на телеге лежащим в беспамятстве, так внутри всё перевернулось. Еле себя остановил, чтоб там же на месте не прибить гадёнышей. Нельзя такое прощать.

— Нельзя. Согласен. Поэтому подлечим чуток и выгоним из города. Это уже будет по-нашему. В беде не бросили, но и привечать не собираемся.

— Вот такое поведение будет понятно для всех. Око за око, зуб за зуб, но против всего мира мы вместе.

— Так и поступим, — нехотя кивнул Сидор. — А то честно тебе признаюсь. Еле сдерживаюсь, чтоб не пойти и не приказать немедленно вышвырнуть их обоих из лазарета.

— Так ты только о Бугуруслане с Виталиком?

— А о ком же ещё? — непонимающе глянул на него Сидор.

— Я думал, обо всех кого привезли.

— А, — вяло махнул рукой Сидор. — На остальных бывших наших мне плевать. Их бы я просто выгнал, без затей и не заморачивался, а вот этих двоих — надо выгнать предметно, демонстративно, на глазах у всех. Если при том ещё бы и в перьях их извалять и в дёгте, а лучше в дерьме, совсем было бы хорошо.

— Ну, ты и басурман, — покачал головой Димон. — В дёгте понятно, а в дерьме-то за что?

— За всё, — отрезал Сидор. — За то, что было, за то, что есть, за то, что будет.

Думаю, ты и сам в том не сомневаешься, что будет. Наверняка каверзу какую гадскую нам придумают, как только в чувства придут. Не могут они без того, не те натуры, что одна, что другая.

— Говорю же, оправятся, выгоним, — начал понемногу сердиться Димон. — Не мог же я их там, в чистом поле бросить, без помощи, неправильно это.

Да ты и сам бы не бросил, — вдруг всем корпусом развернувшись к Сидору, ткнул ему в грудь указательным пальцем. — Ты! Ты бы сам точно так же поступил, а меня осуждаешь.

— Потому и ругаюсь, что ты на все сто процентов прав, — едва слышно буркнул Сидор, отворачиваясь. — Сам такой же и ничего не могу со своей гадской натурой поделать. Умом понимаю, что надо этих двоих побыстрее выкинуть за стены города, а рука не поднимается. Духу, наверное, не хватает, — тяжело вздохнул он.

Ну, у тебя и пальцы, — недовольный Сидор почесал ноющую грудь. — Как железным штырём потыкал. В другой раз давай аккуратней, без тычков. А то я тебя сам когда-нибудь так тыкну. Не пальцем, так кулаком в ухо. Understand?

— Understand-understand? Отвали.

— А с Бугурусланом и Виталиком, согласен, — мрачно буркнул Сидор, — подождём, чтоб на ногах уверенно стояли, а потом предложим убираться на все четыре стороны. А нашим так и объясним причину столь гуманного поступка. Что не верим тем, кто предал один раз и держать рядом с собой не намерены. Народ поймёт.

Заодно и уроком послужит для тех, кто попробует уши развесить под трели этого соловья разбойника, которые обязательно зазвучат, как только соловей этот очнётся.

С этим атаманом вообще всё не так, всё сложно. Думаешь, просто так его на тебя выгнали? Не-е-е-т, тут всё непросто.

— Объясни, — скептическая ухмылка медленно сползла с лица Димон. — Что значит выгнали? Хочешь сказать, что Бугуруслан сам это представление с собственным убийством подстроил, чтоб разжалобить нас и пристроиться возле нас, для каких-то своих тайных целей? Бред! Что это он сам специально так поломал себе руки, ноги, что ни ложку в руках держать не может, ни ходить. Думай что говоришь, — рассердился Димон. — Как-нибудь я могу разобраться, когда перед тобой людей на самом деле убивают, а когда спектакль устраивают. Не совсем ещё из ума выжил.

— Я тебе кое-что не досказал из того что мне говорил при встрече ящеров Посредник, — мрачно проворчал Сидор. — Сам тогда ничего сразу не понял, вот и не стал тебя грузить. Посчитал, что сам попозже разберусь. И только сейчас разобрался. Как до жирафа, только-только дошло, что хотел сказать тогда ящер.

А сказал он буквально следующее: "Было бы хорошо, если бы все вопросы по изумрудам мы решали бы с кем-нибудь одним. Лучше с вами. И лучше было бы для вас, как и для нас, чтобы вы были монополистами". Текст не дословный, но смысл где-то тот самый.

По изумрудам ящеры желают иметь дело с кем-либо одним и по большому счёту им без разницы с кем. Не будет нас — будет кто-то другой, тот же Бугуруслан, им по барабану.

А дальше смотри что получается. Не проходит буквально и пары недель после встречи с этим Посредником, и большой купеческий караван с грузами для нашей компании перехватывает в море специально нанятые для того князья Устьинские. И мы лишаемся практически всего купленного за наши деньги добра, которое бы обеспечило нам независимость от имперских ящеров и от Империи. Да и вообще практически ото всех. Не во всём, конечно, но в значительной мере.