— Белый шаны. Съешь, на голодный желудок полезно!
Вугар давно знал этот сорт. В студенческие годы шаны с хлебом нередко заменял ему и завтрак, и обед, и ужин. Но такого вкусного винограда ему не приходилось пробовать. Прозрачный, как янтарь, сладкий, крупный — каждая ягода величиной со сливу. Подумать только, всего час назад сад показался ему жалким и скудным. А вот какие чудеса таились здесь! Есть в апшеронских' садах своя красота и прелесть, не поддающаяся описанию. А какой воздух!
Тем временем Ширинбаджи накрыла на стол на тенистом крыльце. Чего только не наготовила она! И каймак, и пирожки с зеленой начинкой, и лобио с яйцами и маслом, и еще какие-то замысловатые блюда, о существовании которых Вугар до сего дня и не подозревал. Очевидно, все было приготовлено заранее, в ожидании приезда Агариза-киши.
Ели долго, не спеша, а когда наконец завтрак подошел к концу, Агариза обратился к дочери:
— Арзу, доченька, посмотри-ка, где наши нарды, да принеси сюда, развлечемся немного.
Не смея ослушаться отца, Арзу принесла нарды. На крыльце появилась Ширинбаджи (она в кухне мыла посуду) и, увидев на столе нарды, категорически запротестовала:
— Нашел время в нарды играть! — Она с укоризной посмотрела на мужа. Гостю отдохнуть надо. Зачем ему эту трескотню слушать? Пусть в море искупается.
— Умные речи приятно слушать, — быстро согласился Агариза. — Самое время искупаться! Идем, сынок, на берегу сыграем.
Агариза взял нарды под мышку и уже собрался идти, но Ширинбаджи, улыбаясь, остановила его:
— Успеха тебе и удачи! Куда ты собрался?
— Как куда? — не понял Агариза. — На море, купаться!
— А меня одну оставляешь?
Агариза замялся, уразумев намеки жены, и смущенно спросил:
— Ты разве не идешь с нами?
Многозначительно улыбнувшись, Ширинбаджи покачала головой.
— Никуда я не пойду и тебя не пущу! — Она с упреком глянула на мужа: непонятливый!
Но Агариза уже все понял и, притворяясь, грустно вздохнул:
— Идите, дети! Нежданное препятствие возникло на моем пути, Ширинбаджи молодость вспомнила…
Шутка Агариза-киши рассмешила всех. Арзу поторопила Вугара, и они быстрым, легким шагом вышли за калитку. Поначалу шли молча, держась чуть поодаль друг от друга. Но вот дача осталась позади, — теперь их не могли видеть, и расстояние между ними само собой все сокращалось, они взялись за руки, и вдруг их словно бросило друг к другу, они остановились, тесно прижавшись. А потом опять шли молча, врозь, посмотришь и подумаешь — чужие или поссорившиеся… А на самом деле, может быть, никогда не были они так близки, как в эти минуты. И какие слова могли сейчас выразить их чувства? Наконец Вугар нарушил молчание:
— Как я истосковался без тебя…
— А я? Места себе не находила…
Снова молчание. Они остановились, чувствуя, как тяжелеют ноги, и долго глядели в глаза друг другу. Дыхание становилось все чаще, прерывистее. Как много могут сказать безмолвные взгляды! Не помня себя, Вугар обнял Арзу так крепко, что казалось, у нее хрустнули кости. Арзу смотрела на него счастливыми, понимающими глазами. Куда девались его терпение и выдержка? Они знакомы уже три года, виделись почти каждый день, и всегда он был спокоен, сдержан, даже, ей иногда казалось, холоден. И вдруг… Что случилось? Впрочем, Вугар и сам не мог бы ответить на этот вопрос. Может, сказалась тоска, накопившаяся за месяц разлуки? А может, расшевелило поведение Нарын, не скрывающей своих чувств? Кто знает?..
Еле слышный, ласковый голос Арзу нарушил напряженное молчание:
— Почему отпуска не берешь?
Вугуар ответил не сразу:
— Нельзя, милая, так много работы…
Арзу выскользнула из его объятий и медленно пошла к берегу. В голосе ее прозвучала плохо скрываемая грусть:
— Конечно, работа… Кто может против этого возразить? Но ты так похудел, осунулся…
— Худоба — не болезнь! — Вугар догнал ее. — Даже если бы я сейчас взял отпуск, все равно не знал бы ни покоя, ни отдыха. Не отпустит меня моя лаборатория.
— Есть ли польза от такой работы? Помнишь, в последний раз ты по телефону жаловался мне, что плохо себя чувствуешь, голова не работает, ничего у тебя не получается. Это все от усталости! Ты и в прошлом году не отдыхал. Нельзя так.
— Не могу, родная! К сентябрю опыты должны быть окончены, подведены итоги.
— До окончания аспирантуры еще целый год, зачем так торопиться?
— Разве в этом дело.
— А в чем же? Хочешь, чтобы люди говорили: аспирант Шамсизаде защитил диссертацию раньше срока? А кому это нужно? В твоих способностях и так никто не сомневается…
— Ах, Арзу, — с сожалением проговорил Вугар, — а я — то думал, ты понимаешь меня! Неужели это не так? — Он вздохнул, обиженный. — Разве я хочу отличиться? И ради славы, ради того, чтобы кто-то что-то сказал, я так редко вижу тебя, не знаю отдыха, забываю, где день, где ночь? Ты неправа. Клянусь чем хочешь! У меня одна цель — помочь людям… Приходилось ли тебе ранним утром смотреть из Нагорного парка на наш город? Сизый туман нависает над домами. Особенно явственно он виден летом, когда нет ветра. Знаешь, что за туман? Скопление ядовитых газов, исходящих от сотен и тысяч машин. Я хочу спасти от этой отравы людей, зеленые наряды наших городов. И конечно же, в первую очередь, тебя, шутливо добавил он. — Нет у меня других желаний, моя дорогая, право же, нет!
— Я понимаю, это очень благородно! Но ты хочешь продлить людям жизнь, а о своем здоровье думать не желаешь…
— Моя жизнь, дорогая Арзу, зависит от моей работы. Труд, увенчавшийся успехом, — вот лучшее лекарство, вот тот волшебный эликсир, что продлит мою жизнь…
Арзу молча кивнула, соглашаясь с ним.
— Знаешь, Вугар, — вдруг жалобно заговорила она. — Последнее время со мной что-то случилось. Я сама не узнаю себя. Я ревную тебя ко всему на свете, даже к твоей работе. Наверное, это потому, что мы редко видимся. Но если я на улице или в парке вижу молодую пару, я так завидую им! Раньше со мной этого не бывало…
Вугар засмеялся.
— Очень просто, родная, ты меня теперь любишь больше. Вот чем вызвана твоя ревность. — Он притянул ее к себе и стал целовать лицо, шею, руки…
Арзу не сопротивлялась его ласкам и только проговорила еле слышно:
— Это правда, я так люблю тебя, Вугар…
Ее искренность, ее любовь тронули Вугара. Он почувствовал себя виноватым перед ней, перед самим собой и стал говорить быстро, горячо, уговаривая то ли ее, то ли самого себя:
— Не тревожься, родная моя, ненастные дни скоро минуют. Вот закончу работу и ни на минуту не расстанусь с тобой.
— Ох, когда это будет?.. — с тоской прошептала Арзу.
…Пока они добрались до пляжа, обиды, упреки, ласки — все осталось позади. Они шли успокоенные, примиренные, любящие.
Пестрые автомобили — «Волги», «Москвичи», автобусы — беспорядочно громоздились по берегу.
Пляж, растянувшийся на несколько километров, был плотно усеян загорелыми телами. О том, чтобы занять место под пляжным зонтом, нечего было и мечтать. И в море тесно, множество бронзовых тел плескалось, кувыркалось, плавало. Головы — черные, светлые, в разноцветных купальных шапочках — покачивались на зеленых каспийских волнах, то исчезая в воде, то снова показываясь на поверхности. Веселый шум, смех, плеск стояли в горячем воздухе…
Арзу шла все дальше по берегу и тащила за руку Вугара. Кончился пляж, берег стал обрывистее, но и тут ни одного свободного местечка. Наконец они увидели одинокого старика. Он только что вылез из воды и с пыхтением обтирался мохнатой простыней. Выслушав их просьбу — расположиться возле него, — старик ничего не ответил, продолжая растирать волосатое толстое брюхо. Потом не спеша улегся на песке и покосился на Вугара.
— Чего стоишь, беспомощный? — ворчливо сказал он. — Быстрее раздевайся! Пользуйся, пока вода прохладная, скоро нагреется, как в бане. Он прикрыл лицо газетой и засопел еще громче.
Арзу бросила на песок узелок с полотенцем и ушла переодеваться. Вугар снял рубашку, украдкой взглянул на себя, потом на окружающих и снова торопливо оделся.
