— Как поздно! Время пролетело незаметно… Вы можете идти, Нарын. Дома вас, наверное, ждут, тревожатся. А я поработаю еще немного. Мне пришла одна мысль, как бы не забыть…
Нарын послушно поднялась с табуретки и стала снимать халат, но движения ее были медленны, казалось, она все делает с неохотой. У двери она так же медленно переобулась и, не попрощавшись, вышла. В коридоре звучали ее неторопливые шаги.
Догадаться, почему, несмотря на столь поздний час, девушка с такой неохотой покидает лабораторию, было нетрудно. Вугар устыдился, что отпустил ее одну. Время близилось к полночи, трамваи и троллейбусы ходили редко. Черный город давно погрузился в сон. Как она пойдет по пустынным улицам? Выбежав в коридор, он окликнул ее:
— Подождите! Я тоже ухожу!
И без того медленные шаги Нарын совсем замедлились, она остановилась. Вугар вернулся в лабораторию и стал торопливо собирать бумаги. Ему было досадно. Он надеялся после ухода Нарын немного отдохнуть, а потом поработать часок-другой. Можно было открыть окно, и ночная прохлада пришла бы в душную, нагревшуюся за день лабораторию… Но что поделаешь! Он взял портфель, выключил свет.
Шаги гулким эхом отдавались по всем этажам опустевшего института. Они долго шли по длинным коридорам. У выхода вахтер с упреком сказал Вугару:
— Опаздываете, молодой человек! Не разрешено так долго задерживаться на работе.
Голос вахтера звучал сердито. Вдруг он прищурился, многозначительно улыбнулся и, пропустив вперед Нарын, задержал Вугара. Отведя его в сторону, зашептал:
— Я понимаю, молодость… Но в институте… Нельзя так, молодой человек!
Вугар не понял его намеков, еще раз принес сторожу извинения и догнал Нарын.
По безоблачному, светлому небу медленно плыла луна. Приятная свежесть, словно водяная пыль от фонтана, овевала их разгоряченные лица. Воздух был прозрачным и легким. Они недолго постояли на безлюдной трамвайной остановке. Дождаться трамвая надежды не было.
— Может, пешком пойдем? — спросила Нарын, просительно поглядев на Вугара. Ей так хотелось пройтись с ним по тихим улицам!
Вугар внимательно поглядел в одну сторону, потом в другую, прислушался — трамвая не предвиделось. Он, словно между прочим, спросил:
— Вы далеко живете?
— Да нет, не очень! — Не могла же она сказать Вугару, что готова идти с ним хоть на другой конец города!
Они пошли. Вугар шагал хмурый и молчаливый. Нарын, обиженная его равнодушным молчанием, не выдержала.
— Я все на свой аршин меряю, — сказала она, замявшись. — Может, все-таки подождем трамвая? Вы устали…
Обернувшись, Вугар через плечо взглянул на трамвайные пути, — пусто и тихо.
— Лучше идти, чем зря терять время, — сказал он.
Снова некоторое время шли молча.
Нарын подняла голову и долго смотрела на небо, отыскивая что-то среди бледных, мерцающих звезд.
— Я ведь о вас беспокоюсь, а мне что?.. Я могу и в десять раз больше пройти… — Она хотела добавить «с вами», но последнее слово замерло на кончике языка.
Вугар еще раз с надеждой поглядел на убегающие вдаль рельсы. Нет, его не пугало расстояние, он боялся другого — услышать те, не сказанные ею слова!
— А я знаю, вы любите ходить пешком! — лукаво сказала Нарын. — На работу пешком ходите. Я из своего окна видела…
— Из вашего окна?
— Ну да. Наши окна выходят на улицу, а живем мы на первом этаже.
Вугар удивился:
— Вот странно! Вы видите, как я иду на работу, а я, приходя, уже застаю вас в лаборатории. Как это получается?
— Очень просто! Вы идете задумавшись, медленно, я обгоняю вас, а вы не замечаете…
Нарын бросила на Вугара испытующий взгляд, — кажется, подходящий момент, чтобы начать откровенный разговор.
— Первое время, когда мы начали работать, продолжала она, — несколько раз случалось: я здоровалась с вами, а вы не отвечали…
— Этого не может быть!
— К сожалению, может. — Она чуть-чуть подпрыгнула и заговорила быстро, красуясь, как ребенок перед новым гостем: — Я обижалась, думала: ну и пусть! Не буду с ним разговаривать! А потом поняла: во время работы вы ничего не замечаете. Вы и сейчас такой!
Вугар невольно улыбнулся.
— Вот и молодец, что прощали меня. Таить обиду — не хорошо!
— Разговаривать — это не значит простить!
— Это как же?
— А так! Работа требует. А у сердца свои законы.
Смущение, отступившее было, снова охватило Вугара. Разговор, как назло, кружился вокруг того, что он так боялся услышать. И Вугар быстро переменил тему:
— Проклятый трамвай, словно в воду канул! Ни слуху, ни духу!
Нарын весело махнула рукой:
— А пусть не приходит! Какая в нем нужда! Мы уже дошли.
Вугар твердо решил больше не говорить ни слова. Но, очевидно, его молчание не смутило Нарын, и она бойко продолжала:
— Наш двор и дом неказисты! А шумно так, что порой голова кругом идет. Но мне нравится здесь жить. И до института и до работы близко… В прошлом году мама подыскала хороший обмен. А я не разрешила меняться. Кончу институт, тогда пусть меняется с кем хочет! Права я?
Вугар не отвечал, но Нарын была настойчива:
— Я вас спрашиваю, я права?
— Вам виднее, — нехотя сказал Вугар. — Вы свои дела лучше знаете.
— Я считаю, что поступила правильно! После занятий приходится поздно возвращаться, случается, встретишь собаку или волка в человеческом обличье. Пристает, говорит глупости, от страха сердце замирает… А когда дом близко, все не так страшно. Я вам говорила, где учусь? — вдруг неожиданно спросила она.
— Кажется, говорили…
— А вот и не говорила! Во всяком случае, я этого не помню. Да и вы не помните! Ну, ничего, повторение — мать ученья! Послушайте еще раз и больше не забывайте… Не то, чем аллах не шутит, а вдруг у вас спросят… Надо же знать биографию своих помощников.
Вугар покраснел. Нарын права. До сих пор не поинтересовался, как живет человек, который самоотверженно трудится рядом, помогает. Стыдно!
— Учусь я на четвертом курсе вечернего отделения института нефти и химии, на факультете технологии, — отчеканила Нарын. — Мама давно настаивает, чтобы я перешла с вечернего отделения на дневное. Но мне ее жалко, она у нас слабая, больная. Сколько можно жить на иждивении?
— У вас нет отца?
— Нет.
— Умер? Нарын нахмурилась, ее бойкость погасла.
— Бросил нас, ушел к другой женщине! — В голосе задрожали слезы.
Вугар расчувствовался. Недаром говорят: сердце сироты слышит чужое горе.
— И давно?
— Очень… Я тогда только в школу пошла.
— Он помогает вам?
— Нет! — Нарын до боли прикусила губу, стараясь этой болью заглушить боль сердца. — Пьет он! Все деньги оставляет в ресторанах да в барах. Никогда трезвый-то не бывает, где ему о детях помнить! — Она вздохнула. Когда он ушел от нас, мама поначалу сама не своя ходила, потом слегла и четыре месяца пролежала в больнице. Я тогда на почту устроилась, надо было сестренку кормить. Сама маленькая, а сумки во-от такие огромные таскала…
Вугар глядел на девушку сочувствующим взглядом и думал: вот, оказывается, у этой веселой, жизнерадостной девушки на душе такое горе! Как умело она таила его…
— Вот почему я всегда так быстро хожу. Не хожу, а бегаю! Привыкла, когда почтальоном работала. Иногда сама себя останавливаю: «Иди нормально!» Забудусь на секунду, глядишь и опять побежала. Привычка — вторая натура… — Нарын засмеялась, повеселев. — Теперь мы в его помощи не нуждаемся!
С весны сестра работать пошла. У меня зарплата хорошая, денег хватает. Через два года окончу институт и заставлю маму уйти с работы. Хватит, потрудилась, пускай отдыхает. Подлечиться ей надо…
Несколько шагов они прошли молча.
— Есть у меня на душе один грех. Мама узнает — расстроится…
— Что за грех? — озабоченно спросил Вугар. Дела Нарын уже всерьез интересовали его.
— Экзамены за третий курс не сдала!
— Ни одного?
Нарын кивнула головой.
— Почему?
Девушка замялась.
