Правда он не ожидал, что его поездка так затянется.
21 глава
В голове стучало. Равномерно. Монотонно. Заполняя все пространство.
Пять лет! Пять лет! Пять лет! Пять лет! Пять лет!
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Перед глазами расплывался серый туман. В ушах стоял гул. Ничего не осталось. Только в голове продолжало стучать.
Пять лет! Пять лет! Пять лет!
Какие-то тени скользили на грани восприятия. Какие-то голоса пытались пробиться через гул. Все перекрывал стук в голове.
Пять лет! Пять лет! Пять лет!
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Пытаясь сбежать от тумана и гула, уходила в темноту. Но и там продолжало стучать.
Пять лет! Пять лет! Пять лет!
Нарис вышел из комнаты, закрыл дверь и устало к ней прислонился. Уже вторые сутки Эллина находилась в каком-то полубессознательном состоянии. Она то теряла сознание, то снова приходила в себя. Но при этом ничего не слышала, и кажется, не видела. Он уже не помнил сколько успокоительного на нее извел. Его силы, еще раньше израсходованные на обожженную девушку, были на исходе. Но позвать на помощь он не решался. Вдруг в бреду Эллина проговорится. Он не знал чем ей помочь. Не ожидал, что случившееся так отразится на ней. Конечно, он чувствовал ее острое желание вернуться домой. Оно не ослабевало ни на минуту. Что бы она ни делала, о чем бы ни говорила, домой она хотела всегда. Даже когда, с таким энтузиазмом, устраивала им водопровод. Он знал, чувствовал, что это ее попытка чем-то отблагодарить их. Тем, что было в ее силах.
Нарис со стыдом признавался себе, что он обрадовался, когда королевский маг, сказал про пять лет. Он знал, что для нее это важно, но все равно, чувствовал щемящую тоску, когда думал, что она, войдя в Колдул, исчезнет из его жизни. И когда прозвучали слова про пять лет, в душе вспыхнули искры радости. Но теперь он стыдился. Видя, как она страдает, ему было стыдно, что он так эгоистично хотел того, что для нее было горем.
Он всю ночь не спал и сидел рядом с ней на стуле. Ему нужен был отдых, но оставить ее одну он боялся. Он уже подумал, не позвать ли ему Эрика, как самого молчаливого, когда услышал свое имя. Он быстро вошел. Эллина лежала на спине, устремив ничего не выражающий взгляд в потолок. У него сжалось сердце.
— Нарис, тебе надо поспать — произнесла она хриплым, безжизненным голосом.
— Я не хочу, я посижу…
— Ты забыл — все также без эмоций прохрипела она — я все чувствую. Со мной все будет хорошо. Ты иди спать.
— Может тебе принести поесть? — спросил Нарис.
— Нет. Уходи.
— Может ты…
— Я хочу остаться одна. Уходи — но поскольку тот продолжал стоять, она добавила — Не стой у меня над душой. Я устала от всех вас. Уходи. Нарис знал, что это правда. Это налетело на него волной когда он вошел сюда. Она никого не хотела видеть. Пожелав ей выздоровления, он вышел.
Ненавижу! Ненавижу!
Эта мысль ясно сформировалась, когда она пришла в себя. Ненавижу их всех. Не нужно было здесь ждать. Нужно было ехать за этим главным магом и заставить его открыть портал. В глубине души она понимала, что несет чушь, но остановиться не могла. Ей нужно было выплеснуть все, что накопилось в ней за этот месяц.
Все эти дни она мечтала попасть к себе. Мечтала опустить свое измученное тело в горячую, пенную ванну. И отмокнув в ней, жесткой губкой смыть под душем всю грязь параллельного мира. Затем долго отсыпаться на чистых белых мягких простынях. А утром, приготовить себе крепкий чай, и со смаком потягивая его, заедая любимым печеньем, поваляться перед телевизором. Не о чем не думая, тупо щелкая по всем каналам. Блажено провести полдня ничего не делая. Потом встряхнувшись, надеть любимые джинсы, удобную кофточку, влезть в кроссовки и поехать в город. А там, добравшись до парка, гулять по нему поедая мороженное, грызть фисташки и кормить голубей. А затем пойти в кино. На какой-нибудь новый блокбастер, и просидеть весь сеанс поедая попкорн. Хотя никогда себе этого не позволяла и не любила, когда это делали другие. Следующим на очереди было любимое кафе. Вкусно поужинав любимыми блюдами, она бы отправилась домой. И лишь на следующий день, приведя в порядок свои мысли и чувства, она собиралась встретиться с Русланом. И рассказать ему. Может правду, может выдуманную версию. И снова зажить счастливой жизнью.
Но королевский маг испепелил все ее мечты.
Ненавижу!
Пять лет!
Нет никаких шансов, что пять лет Руслан будет ждать ее. Сидевшая глубоко в подсознании мысль, что дома ее сочтут погибшей, теперь вылезла и показалась во всей красе. Если бы она появилась через месяц, это можно было бы объяснить, чем угодно. Заблудилась. Память отшибло. У любовника зависала. Но пять лет! За это время там многое изменится. Ее любимый, ее дом, ее работа… Ничего. У нее не осталось ничего!
Пять лет!
Вот, что чувствуют осужденные. Особенно безвинно осужденные. Но у осужденных в ее мире, по крайней мере, есть возможность перезваниваться, переписываться… А что оставили ей?
Ненавижу. Все что ей пришлось вытерпеть за этот месяц, заставляло ее сердце кричать «Ненавижу». Эта длинная юбка, когда хочется влезть в джинсы. Эта однообразная еда. Ведро с отходами жизнедеятельности, которое надо было каждое утро выносить. Утром по улице шел парень с бочкой на тележке, в которую жители выливали накопившееся за день. Канализация, блин. Эта вонь от бочки, от которой ее выворачивало. Не устроенность быта, отсутствие телевизора, книг… А еще она ненавидела их одежду. Или вернее сказать ее цвета. У одних бледные — не разберешь какого оттенка. У других режут глаза. Попугаи рядом с ними выглядят скромно. Эта манера богатых купчих одевать несколько юбок, одна короче другой. И каждая яркая режущая глаза. У них это считалось шиком. Туземцы. Ненавижу. Этот их город. По нему все время нужно ходить или в гору, или под гору. А у подножия, каждую осень и зиму у них прорвавшаяся канализация. Обладая силой взмахом руки проделывать огромную работу, они сидят и плачут. Вот такие мы несчастные. А раскинуть мозгами не хотят. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу!
Раздался стук в дверь и не дожидаясь от нее ответа вошел Эрик. Подойдя к кровати, он опустился на стул, на котором провел ночь Нарис.
— Актравис не помог? — спросил он. Она не отвечала, продолжая смотреть в потолок. Мелькнула мысль, что Нарис ему все рассказал. Мелькнула и пропала.
— Ты не с Туманной — не спрашивал, утверждал он. В душе что-то всколыхнулось.
— Откуда ты знаешь? — ее голос был безжизненным. Он пожал плечами.
— И откуда я, по-твоему? — спросила она, совсем не волнуясь о том, что ее тайну разгадали. Он снова пожал плечами, а потом сказал:
— Думаю, тебя послал Килах — он взял ее руку и погладил.
Он ушел. И до нее, сквозь отчаяние, обломки надежды, пепел мечты, всполохи ненависти, начало доходить то, что сказал Эрик.
Она вспомнила родителей. Они не были верующими. Но в последние годы стало модным ходить в церковь, носить кресты. Ее мать на пасху красила яйца, пекла кулебяки, ходила в церковь, ставила свечи. Но Эллина знала, что это не из-за большой веры, а из стадного чувства. Раз все идут, надо идти. А отец даже притворяться не стал. Не крестился, не молился. Только возмущался, что партработники, которые их раньше рьяно учили, что бога нет, сейчас столь же рьяно утверждали обратное. И на всех церковных службах стояли в первых рядах.
Зато бабушка, с которой Эллина провела большую часть детства, в бога верила. Но не напоказ. В то время церкви были не во всех деревнях. Да ходили туда не без особого энтузиазма. Но бабуля упоминала бога часто. И когда маленькая Эллина описывала бога, как белобородого строгого старика, сидящего на облаке, начинала ей объяснять, что он не всегда сидит наверху. Иногда, он может оказаться старушкой, переходящей дорогу, нищим с протянутой рукой, беспомощным котенком… Нужно помнить, что он может быть везде, и вести себя так, чтобы вызвать его улыбку. Потеряв бабушку в одиннадцать лет, Эллина не забыла ее поучения. Она верила в бога. Но, так же как и бабушка, не на показ.
