Оставшаяся колонна снова становится шеренгой.

— У кого среднее образование — три шага вперед!..

Сергей перешел в десятый. Можно считать: у него среднее или почти среднее образование.

Из шеренги выходит хромой учитель Демяшкевич. Ехали в одном вагоне, и Сергей знает: он окончил два курса педтехникума. Вслед за Демяшкевичем смелей выходит из шеренги Сергей.

На двести человек их только двое таких нашлось. Остальные — в колоннах, направленных в другие полки. Демяшкевича и Сергея сразу назначают временными писарями. Выдают чернильницы, ручки, разграфленные книги для учета рядового и сержантского состава. В графы нужно вписать год рождения, образование, военную специальность и другие сведения о людях, которые вливаются в действующую армию.

Когда Сергей, примостившись на пеньке, уже кончал переписывать бойцов, за его спиной вдруг остановился перетянутый портупеей, опрятный с виду старший лейтенант. Лейтенант осуществляет общее руководство: распределяет бойцов по батальонам и ротам.

— У тебя красивый почерк, — говорит он Сергею. — Ты где учился?

— В школе.

— Пойдешь в первую роту. При случае заберу в строевую часть. С командиром договорюсь.

Вот что может значить почерк! До пятого или шестого класса Сергей царапал неуклюжие каракули, в которых иной раз сам не мог разобраться. Все началось с конторы «Плодоовощ». Половину отцовской хаты уступили этой конторе. В ней работал молодой бухгалтер, который на удивление красиво писал. Сергею очень хотелось писать так же. Сознательно или бессознательно старался он перенять почерк бухгалтера — и в девятом классе заметил, что его собственный почерк решительно изменился...

Село, в которое пришли, называется Воронино. Как и весь батальон, первая рота тоже размещается в нем. Сергей попал в большую хату — на постое в ней двадцать человек, почти весь взвод. Командир отделения — моложавый сержант-сибиряк с безволосым бабьим лицом. Трижды он был ранен — два раза легко и раз тяжело. Об этом говорят нашитые на вылинявшую гимнастерку две красные и одна желтая полоски.

Сержант — добрый, безобидный человек, к Сергею, как и к другим новичкам, относится доброжелательно. Он даже немного диковатый: часто задумывается, в самые неожиданные моменты разражается смехом.

Сергей получает ППШ, два запасных диска — круглый и рожок, противогаз, саперную лопатку.

С первого дня — полевые занятия. Учат лучше, основательней, чем в запасном полку. Тема занятий — рота в наступлении. Бойцы бегут по грязи, по полю из-под картофеля, падают, поднимаются, снова падают, ползут по-пластунски. Шинель, штаны, ботинки — в грязи.

Весь вечер Сергей чистит обмундирование. После отбоя валится на пол, на солому, спит как убитый.

Занятия — каждый день. Даже полчаса не вырвешь, чтобы побродить по околице села, поискать товарищей, которые, верно, в соседних деревнях.

Вместе с Сергеем немного диковатый, с вытаращенными глазами семиклассник Кора-Никорай и Семененко — невысокий, щупловатый, с нездоровым, словно вымоченным лицом паренек из Галиной деревни.

Необычное произношение Коры-Никорая заприметили, — после ползанья по грязи, в перекур, кто-нибудь просит:

— Коля, скажи «люблю».

— Рубру...

— Скажи «милая».

— Мирая...

— Ты, наверно, в письме своей девчонке так пишешь. Во радуется.

Только однажды Сергею встретился хлопец из его местечка — Костя Русакович. Идет вслед за незнакомым младшим лейтенантом, месит уличную грязь. Не больше минуты постояли, поговорили. Местечковцы, оказывается, в соседнем полку, большая половина самых молодых даже в одном взводе.

Может, и хорошо, что друзья-товарищи на расстоянии. Армия, служба — не гулянки по улице. При хлопцах Сергей чувствует себя неловко. Ведь живет в душе ощущение и своей причастности к великой войне, которой охвачен весь мир. А знакомые хлопцы ежеминутно напоминают, что ты желторотый местечковец и, кроме школы, ничего не видел. С чужими людьми проще.

Когда выдается свободная минутка, Сергею приятно поговорить с Семененко. Он интересен для Сергея тем, что два года, в течение которых Сергей был разлучен с Галей, мог видеть ее каждый день. Только мало Семененко о Гале знает. Сергею даже странно, что он Галей почти не интересовался.

— На вечеринки Галя ходила? — спрашивает Сергей.

— Сдается, ходила.

— У вас часто были вечеринки?

— Не знаю. Зимой у меня нога болела. Я никуда не ходил.

— Ты хоть раз с Галей говорил?

— Может, и говорил...

Семененко — парень не очень компанейский. Может, потому, что болезненный. Его, видать, положат в медсанбат.

Больше всего Сергею нравится время, когда все укладываются спать. В доме, где стоит взвод, на кровати спит лишь один старшина. Кровать никелированная, с блестящими прутьями. Старшина — понурый, молчаливый, неприветливый, недобрый. Кипит от злости. Но, зная, что впереди отправка на фронт, причинять кому-нибудь серьезные неприятности побаивается.

Во взводе успели появиться верховоды. Есть уже и такие, на ком верховоды катаются.

Улегшись на пол, бойцы с минуту только шелестят соломой: примериваются, как лучше лечь, укрыться. В комнату льется свет месяца, синеватой полоской тянется от окна к стене, у которой стоит постель старшины. В полосах света время от времени вспыхивают блестящие прутья кровати.

Начинается обычный спектакль. Зюзин — круглолицый, со взглядом исподлобья старший сержант. Зюзину лет тридцать; за какую-то провинность его перевели из артиллерии в пехоту. Свои выпады бывший артиллерист обращает в адрес бойца Филькина, недавно призванного в армию. Филькин имел броню, работал бухгалтером на оборонном заводе. Все знают — сам Филькин рассказывает и показывает фотокарточку — дома у него осталась красивая жена, а детей нет.

— Твоего помощника как фамилия? — начинает допрос Зюзин.

— Я говорил. Монахов...

— Ты был старшим бухгалтером, а он просто бухгалтером?

— Так...

— С тебя броню сняли, а Монахова оставили?

— У него слабые глаза.

— Не волнуйся. Что нужно, Монахов увидит. Говоришь, он неженатый?

— Неженатый.

— Занимает комнату в вашем доме?

— Через стенку живет. Дом барачного типа.

— Спит с твоей женкой Монахов. Как пить дать. Могу господом богом поклясться — спит. Такие ты условия ему создал: место тепленькое оставил, женку пригожую. Она молодая?

— Двадцать восемь лет.

— Самый цимес. Спит, брат, она с Монаховым.

Бойцы давятся от смеха. Комедия, которую каждый вечер разыгрывает Зюзин, нравится.

— Не пойдет она на такое, — рассудительно возражает Филькин.

— Почему не пойдет?

— Муж на фронте. Соседи могут заметить. Совестливая она.

— Почему писем не пишет твоя совестливая?

— Все может быть. Может, письма не доходят...

— Дурень ты. Хоть и старший бухгалтер. Давно женка твоя с Монаховым спит. Никогда красивая баба терпеть не будет. Поверь моему слову. У меня баб перебыло — пальцев не хватит пересчитать. Баба как кошка: кто погладит, для того спину выгибает...

В буднях войсковой подготовки самые желанные моменты — обед, ужин, минуты, когда приносят почту. Кормят лучше, чем в запасном полку. Хоть на второй категории — по ней теперь бойцы получают питание — тоже не очень разгонишься. Но Сергей научился беречь хлеб, сахар и голодным не бывает.

В роте он близко сошелся только с одним человеком — сержантом Решетниковым. Решетников — невысокий, щуплый, с густыми веснушками на худом некрасивом лице. Родом он из Казахстана, призван в армию сравнительно недавно.

Занятно они познакомились — сначала поссорились.

Сергей был дежурным по взводу. Вместе с другим бойцом принесли в плащ-палатке хлеб, сахар, табак и два термоса — с супом и чаем. Решетникову, находившемуся в наряде, суп оставили, про чай забыли.

— Только немцам привык ж... лизать! — накинулся сержант на Сергея. — О своих не думаешь...

Вот, значит, какие настроения живут. Отношение Решетникова к тем, кто был в оккупации, не лучше, чем у баб — торговок со станции Фаянсово.