Он даже вздремнуть не вздремнул, а так, слегка покачивался в состоянии невесомости, между сном и явью, видел и не видел реку и песок. Встрепенулся от какого-то внутреннего толчка, когда взглянул на соседку, взгляды их встретились. Она первая отвела глаза. Он теперь все время украдкой следил за ней: интересное лицо — встретишь и запомнишь, — может, из-за прямых, чистых линий высокого лба, прямого носа; гибкая фигура.

Соседка держит в руках шариковую ручку и учебник английского языка — тот, по которому учатся студенты от первого до третьего курса, на сжатых коленях лежит толстая тетрадь в клеенчатой обложке и маленький карманный словарик. Встретив в тексте незнакомое слово, соседка сначала записывает его в тетрадь, затем снова углубляется в учебник. В маленьком словарике всех нужных слов не находится, и тогда она недовольно морщит лоб, что-то отмечая в тетради. Наверное, ставит против таких слов вопросы.

Девушка упрямая: прошло десять минут, двадцать, полчаса, а она по-прежнему перелистывает словарь, не поворачивая головы к соседу.

Высоцкий подсел ближе. Соседка сделала вид, что не заметила, а может, и впрямь не заметила. Пальцы ее правой руки в чернилах, маленькое чернильное пятно на прямом высоком лбу — испачкалась, когда поправляла волосы. Возникло доброе чувство к ней, желание ей помочь. А может, и другое было в неожиданном порыве — стремление отплатить за невнимание, возвыситься в ее глазах.

— Дайте учебник, — попросил он.

Она недоуменно взглянула на него.

— Дайте учебник.

Девушка осторожно отдала ему книгу.

— Так вы языка не выучите. Надо понять предложение, а потом записывать слова. Можно вообще не записывать. Лучше два-три раза повторить текст.

Он прочитал несколько строк, сразу же переведя их.

Она, видимо, поняла, что перед ней преподаватель, — по интонации чтения, неторопливой уверенности, поучительному тону. Сидела притихшая, послушная.

А он почувствовал, что несколько перебрал.

— Я в этом городе жил, — сказал с доверчивой улыбкой, — До войны и после войны. Можно было купаться в Припяти, а я зубрил латынь.

— Зачем вам нужна была латынь?

— В университете ее преподавали. Я учился заочно.

— На каком факультете?

— На филологическом.

Она встрепенулась, на лице пробился румянец.

— Я тоже любила литературу, а пошла на геологию, — сказала с огорчением. — Руковожу тут студенческой практикой.

— Нефть разведываете?

— Соль, — соседка оживилась. — Под городом запасы пищевой соли. Огромные, на сто лет хватит.

— Кажется, где нефть, там и соль? — несмело спросил Высоцкий.

— Тут нефть особенная. В отложениях между солевыми пластами. Поэтому долго не могли найти.

— У вас очень современная специальность. Если бы окончили филфак, стали бы учительницей, ходили на уроки, проверяли тетради...

— А так сижу в кабинете. После университета оставили лаборанткой на кафедре. Решила хоть английский язык изучить.

— Вы Гомельский университет кончили?

— Гомельский. Поступила туда, как только открылся.

— Странная вы, — сказал Высоцкий, с интересом разглядывая молодую женщину. — Геолог — профессия века. Могли в поисковую партию пойти.

— Было бы то же самое. Торчала бы в конторе, описывала керн, составляла сводки...

— Это, конечно, зимой. Летом — снова в экспедицию.

— Хочу в газету, — вдруг заявила девушка. — Немного поработаю и попрошусь. Думаю — возьмут...

Высоцкий от неожиданности смутился.

— Вы любите писать? — спросил он.

— Люблю быть с людьми. После школы работала в комсомоле. Пять лет, поэтому университет закончила поздно.

Только теперь Высоцкий заметил, что его соседка уже не юная девушка. Ей, очевидно, за тридцать, в характере что-то решительное, властное.

— Я тут в газете работал, — сказал он. — Сразу после войны. Немного знаю, что такое газета.

Она как бы спохватилась:

— Вы в институт приехали?

— В институт. Пригласили прочитать спецкурс.

— Я вас в гостинице видела, — вдруг призналась молодая женщина. — У вас отдельная комната. А наши доцент и преподаватель в комнате вдвоем. Тоже руководят практикой.

— Вы с ними?

— С ними. Но живу в палатке. Со студентами. Лаборантов в гостиницу не пускают.

Дальше — полная неожиданность. Они познакомились, молодую женщину зовут Галей, и — главное — она из местечка, где он родился, бегал мальчишкой, учился до шестого класса.

У него даже мелькает мысль, что Галя посланец судьбы. Приехать в город, где прошла молодость, и вдобавок встретить человека, который ходил теми же, что и он, тропками, помнит березняки, дубняки, сосновые боры на песчаных взгорьях — он недавно повидал их снова, и они все чаще встают перед глазами. Высоцкий, не обращая внимания на то, что наступил вечер, расспрашивает о жителях местечка, об учителях, которые его учили, рассказывает, что знает о местечке сам, вспоминает различные истории, которые приключались с его жителями. Воспоминания взвихрили чувства, он говорит увлеченно, вдохновенно, шутит, сыплет остроумными словцами — хочет ей понравиться. Она тоже оживилась, по каким-то ниточкам установила его родословную — несколько его дальних родственников и теперь живут в местечке. Он еще рассказывает ей, что недавно там был — знает, что в окрестностях местечка открыли нефть, и хотелось посмотреть, как она течет. Они расстаются друзьями, условившись встретиться завтра, на этом самом месте. Галя придет с учебником, и они позанимаются английским языком.

Вечером, когда Высоцкий блуждает по улицам городка, сталкиваясь с группами молодежи, студентов с транзисторами, портативными радиоприемниками в руках, будто показывающих этим, что они минуты не могут прожить без музыки, он не осуждает их, не насмехается, как прежде; его самого как бы подхватила волна, звеневшая в душе неслышной музыкой. Он будто почувствовал себя молодым, сильным, беззаботным, как вот эти студенты, у которых все впереди.

Ему хотелось побыть одному, и, дойдя до моста через Припять, он перешел его, спустился с высокой шоссейной насыпи, лугом побрел вдоль реки. По шоссе мчатся машины с зажженными фарами, сверкает огнями город, кажущийся отсюда, с левого берега, огромным и многоэтажным.

Высоцкий поймал себя на ощущении, будто давным-давно знаком с молодой женщиной, которую встретил в парке и доверие которой с такой страстью стремился завоевать. Ничего еще не случилось, нет никаких особенных признаков близости, а в душе будто поют соловьи. Может, он и ехал сюда, предчувствуя эту встречу, надеясь на нее, и поэтому с такой легкостью окунулся в водоворот неосознанных, но сильных и заманчивых влечений.

Он блуждает до полуночи. От реки направляется к сосняку, который в полумраке, вырисовывается темными купами, и, пройдя лугом версту или две, снова поворачивает к шоссе. Тепло, тихо, пахнет отавой, аиром, другими запахами тронутой осенним увяданием земли; нескошенная трава, на гривки которой он иногда набредает, сухая, неросная, мягко шелестит под ногами; в неярком свете сентябрьских звезд причудливыми кажутся приземистые стожки и копны недавно скошенной отавы.

Он снова ловит себя на чувстве, будто в какой-то другой жизни вот так же блуждал по лугу под сентябрьским небом, вбирал в себя запахи привядших трав, слушал приглушенный, смягченный расстоянием гул машин, проносившихся по шоссе, издалека смотрел на огни вечернего города. Он знал, что не забудет этого вечера. Что-то с ним происходило — будто вырастало из глубины существа, из тайных уголков души, сливаясь с землей, звездным сентябрьским небом, огнями заречного города.

Вернувшись на шоссе, Высоцкий дошел до деревушки, на остановке сел в автобус и вернулся в город.

Высоцкий едва дождался четырех часов — на это время было назначено свидание с Галей, — ходил из угла в угол по комнате, брал книгу, тотчас же откладывал ее в сторону, курил, наблюдал за плодоовощной базой.