Вся земля в светлом полумраке. Небо темное. И звезды на небе расположены не так, как там, в родных местах. Необычным представляется ковш Большой Медведицы. Яркая точка Полярной звезды чуть ли не над самой головой.

В оккупации Сергей читал книги Кнута Гамсуна. И словно приобщался к мягкой, неброской поэзии северного края. Не предполагал, что попадет в этот край на войну. Не знал, что Гамсун живет в порабощенной Норвегии и как будто даже ладит с фашистами.

В небе — самолеты. Звук нудный, надсадный: так гудят моторы немецких самолетов. Наконец свистят и взрываются бомбы. Ночную бомбежку Сергей видит впервые.

Самолетов несколько — пять или шесть. Делают один заход за другим. Отбомбится один, за ним второй, третий. Бомбы падают приблизительно на поселок, туда, где арка, штаб, ближние тылы. Но ни одна зенитка не отзывается.

Ночная бомбежка разведчикам помогает. Как только отрывается со свистом бомба, делают бросок вперед. Обдирая руки о камни, карабкаются наверх, на бугор. И замирают, если самолет отдаляется.

Кто-то невзначай наступил на камень, сорвал с места. В одно мгновение целая каменная лавина устремилась вниз. Разведчики прижались к земле, затаили дыхание. Но поздно! Сверху ударила пулеметная очередь. За первым пулеметом застучал второй, через несколько мгновений — третий. Огненные вспышки, кажется, вырываются из середины темной горы, нависшей над разведчиками, пули секут по валунам, рикошетя, выбивая из них искры. Каменные брызги сыплются на спины разведчиков.

Рядом с Сергеем тяжело дышит Мерзляков.

— Погуляет «язычок». На засаду напоролись...

По цепочке команда: отходить...

Самолеты уже не гудят. Пулеметы смолкли. Тихо, тепло, даже парко средь сосен. Звенят комары. На лицо налипает натянутая меж деревьев паутина. Ночь перевалила на вторую половину, но становится словно бы темнее. Звезд не видно, небо затянуто облаками. Начинает накрапывать дождь.

В плащ-палатках, неслышно ступая, бредут по чужому, вражескому лесу разведчики. Наконец выбиваются на дорогу, ведущую к нашей передовой. Сразу натыкаются на боевое охранение. Под валуном двое бойцов: один постарше, другой — молодой. Тот, кто помоложе, наверное, спал: спохватившись, излишне громко окликает разведчиков.

— По вас стреляли? — спрашивает старший по возрасту, с заметной стерней щетины на узком, худом лине.

— По нас.

— Наверное, дот у него там. Головы не дает поднять.

За дорогой, за сосняком, большая поляна, густо усыпанная камнями. Дорога вьется вверх, темнеют мыски сосняков, поднимающихся по уступам. На самой седловине холма тоже островки леса.

Разведчики вновь на ничейной территории. Вновь карабкаются на гору, только с другой стороны. Младший лейтенант не отстает от Кислякова, Смирнова. Есть что-то грациозное в том, как своей тонкой, гибкой фигуркой он, точно ящерка, приникает к земле, бесшумно по ней скользя.

Разведчики взбираются на уступ, который точно опоясывает гору. Но дальше не продвигаются. Лучшего места для наблюдения не найти. Младший лейтенант, Кисляков, Смирнов подолгу смотрят в бинокль, передавая его друг другу. Наверное, рассматривают дот. Напрягая зрение, Сергей тоже всматривается в вершину горы, но ничего не видит.

Уже светает. По-прежнему моросит тихий дождь. Укрывшись удобной плащ-палаткой, под однообразный шелест дождинок Сергей незаметно для себя переносится в иные края — в местечко, на станцию, окруженную раскидистыми тополями. И видит: никакой не дождливый день там на станции, а теплый, солнечный. Под легкими порывами ветра шелестят серебристой листвой высоченные тополя.

Когда Сергей покидал местечко, то лишь отцу позволил себя провожать. Помнится, садился он в вагон, а тут развязался вещевой мешок и выпало несколько книг. В их числе немецко-русский словарь, который Сергей счел необходимым взять с собой. Книги подал ему в вагон отец.

Но теперь Сергей видит на перроне не отца, а Галю. Она в своем коричневом пальтеце, на голове вязаный белый платок. Подавая Сергею словарь, Галя удивленно спрашивает: «Зачем он тебе? С немецкими девушками собираешься разговаривать? Если так, то я тебе писать не буду. Ни разу не напишу». — «Скажешь, немецкие девушки... — оправдывается Сергей. — Я только о тебе и думаю...» — «Все равно не напишу».

Поблизости раскатывается взрыв, Сергей просыпается, но ему так приятно быть с Галей, он так верит в сон, что он закрывает глаза, надеясь вновь заснуть. Это, может, уже не сон, а так, полуявь-полудрема. Галя не заставляет себя долго ждать, приходит сюда, на усыпанный камнями, поросший можжевельником уступ горы. Она в военной форме, под новой гимнастеркой заметно выделяется полная грудь, из-под пилотки выбивается русая прядь волос. На ногах у Гали не кирзовые, а хромовые, начищенные до блеска сапожки.

«Я пошла в армию после тебя, — говорит Галя. — Потому тебе не писала. Искала тебя. И вот теперь — нашла...»

Сергею радостно, что Галя рядом. Он знает: она в санитарной роте. Но и тревожно ему: рвутся снаряды, мины. Галю могут убить. Что будет, если Галю убьют?..

«Тебя могут отпустить из армии?» — спрашивает Сергей.

Галя хитровато посмеивается:

«Могут. Но я не поеду. Здесь много девчат, какая-нибудь тебе понравится...»

Взрывы столь частые, что сон исчезает окончательно. Разведчики отходят. Утро серое, хмурое. Дождь моросит по-прежнему.

Мгновение назад Сергей видел Галю, слышал ее голос. Странно: она привиделась, а чувство такое, будто стоит перед Сергеем живой человек. Но что странного, если Галя постоянно с Сергеем, во всех его мыслях! И теперь, когда снаряды, мины, пули грозят смертью, Сергей еще острее чувствует цену жизни, в которой главная радость — Галя.

Он видит кровь, грязь, мерзость, да только стоит ему вспомнить о Гале — как все это отступает на задний план, расплывается, исчезает. Он преодолевает усталость и страх, ходит рядом со смертью, как бы добиваясь всем этим Галиной любви.

Война будет продолжаться до победного конца. В этом Сергей убежден. И, пожалуй, это и рождает высокий, романтический настрой его мыслей и мечтаний. Мир близко.

В той жизни, которая наступит после мира, Сергей найдет Галю, и тогда начнется счастье.

Начинается атака. Дым от снарядов низко стелется по земле. Обстрел вражеских позиций учащается. На дороге, петляющей у подножия горы, чуть в стороне, меж камней и кустов можжевельника, вырастают фигурки пехотинцев. Бойцы бегут, падают, поднимаются снова.

Оживает невидимый дот. Точно из самой середины горы хлещет огнем пулеметов, скорострельных пушек. Фигурок бойцов не видно: залегла пехота.

За соседним валуном лежит Мелешка. Заявился с утра. Голова забинтована, марля в кровавых пятнах.

— Сбежал из медсанбата, — сообщил Лебедю. — Ты помалкивай. Без меня вам этот дот не взять.

Пулемета в отделении нет. Мелешка с автоматом. И весь увешан «лимонками». Даже большую противотанковую тарелку, мину, держит на боку.

Опять атака. Грохот пушек, черный, дегтярный дым. Фигурки бойцов на дороге. Кинжальный огонь с горы.

Василь Лебедь теряет счет атакам. Точно вечность прошла и всю жизнь он был солдатом, бежал и полз, приникал к каменистой, неласковой земле, сжимался в комок, если рядом рвались снаряды и мины, расслаблялся, наполнялся мгновенной радостью, когда проходила опасность. Василю кажется — он все знает о войне. Что надо знать? Слышится команда, ее выкрикивает командир роты Чубуков: он первый, кривя черный рот, набычив голову, с наганом в руке выскакивает из-за валуна, бежит вперед. Подхватываются, бегут бойцы. Некоторых не так легко поднять с земли. Есть и такие, что ловчат на войне. Подхватываются для блезиру в тот момент, когда те, кто раньше бросился в атаку, залегают под огнем на землю. Вставай, беги, падай, приникай к земле. Вот и вся наука войны!..

Если начать отсчет с позавчерашней разведки боем, только три дня прошло. А уже так много Василь повидал.