Хлопцы аж приседают от неожиданности. Так вот о чем думает Петро! Он как раз из тех, кто записал себе двадцать шестой год рождения, хотя родился в двадцать пятом. Его даже из запасного полка отпускали домой, но после Нового года мобилизовали снова, и снова попал он на станцию Фаянсово.

— За Полярный круг едем, — продолжает Костя. — Белых медведей увидим. Выучим географию...

Костя Титок не может без подкалывания. Всегда был таким. Сергей меж тем чувствует себя неважно. Он больше, чем кто-нибудь другой, старайся, чтобы школьные друзья-товарищи попали в одну маршевую роту. Теперь бередят душу сомнения: надо ли было?..

В запасном полку спайка помогала, выручала из беды. Сергей почувствовал это, когда попал в первый свой наряд на кухню. Кормили в запасном полку не очень. Оказавшись возле котлов с супом и кашей, Сергей сразу смекнул, что надо делать. Двоюродному брату Адаму, Петру Герасимовичу и другим хлопцам он шепнул, чтобы подбежали с котелками. У них по лицу светлый пух пошел — как у цыплят, которые только что вылупились из яйца. С того случая стало законом: если кто из их местечка попадал в наряд на кухню, все остальные в этот день были сыты. Так было. Как будет дальше?..

Наступает вечер, а эшелон и не думает двигаться. Не исключено, что на безлюдном полустанке придется простоять ночь.

Сумрак сгущается, на белой, снежной равнине, облегающей железную дорогу, хорошо видны какие-то черные точки. Они приближаются, можно уже разглядеть бойцов, которые катят по снегу бочки. Катят легко, едва притрагиваясь к ним носками ботинок.

— Где нашли? — спрашивает Титок.

— Там, — пожилой солдат неопределенно машет рукой.

В той стороне, откуда катят бочки, темнеет кустарник, кажется, даже какая-то постройка стоит.

Соблазн велик. Полустанок гол как бубен. Дров тут не найдешь. Но и риск есть. Документов у бойцов нет никаких, их только выкликают по списку. Что, если эшелон отправится? Однако хлопцы, раз-другой оглянувшись, идут по направлению к кустарникам.

Слежавшийся снег твердый, ноги не проваливаются. Под вечер взялся морозец. Как раз то время, когда хрупкая наледь приятно трещит под ногами. Сергей любит это время. Но теперь другое. Теперь то, что было дома, в местечке, кажется далеким, недосягаемым — навсегда ушло и никогда не вернется.

В вечернем сумраке можно разглядеть какие-то низенькие строения.

Возможно, это землянки. Тут и там поблескивают огоньки. Справа кустарник, за ним длинное, похожее на сеновал помещение. Оттуда выкатывают бочки.

На этом месте был, наверно, заводик. Торчит черная труба, стоят остатки обгорелых, закопченных стен, валяются кучи кирпича, мусора.

Каждый из хлопцев катит по одной бочке. На путях бочки разбивают, клепки бросают в теплушки.

Эшелон стоит как вкопанный; Николая в вагоне нет. Дядьки растапливают в котелках снег. Печурка уставлена котелками. Дядьки напьются чаю, снова залягут спать. Берегут силы. Даже в разговор лишний раз не вступят.

В теплушке, в которой едут Сергей, Василь и Николай, несколько мужиков из его района, из дальних деревень. Среди них есть партизаны, с двумя Сергей был в одном отряде. Рагомеда, полнолицего плечистого детину лет двадцати пяти, он очень даже хорошо знает — были в одном взводе.

Самым молодым сидеть в теплушке не хочется. Сергей с Василем расхаживают вдоль эшелона. Дивный вечер, чем-то он даже тревожит душу. Взошел месяц, висит круглым караваем над синеватой заснеженной гладью. Ничего похожего на пейзаж в их местечке. Однако ощущение такое, словно Сергей все это однажды уже видел, пережил.

— Жаль — карты нет, — говорит Сергей. — Поглядели б, как Сычовка, Вязьма, Гжатск расположены. Немцы отсюда перли на Москву.

Вязьму освободили в марте сорок третьего. Год назад. Но кругом словно пустыня. Такие разрушения...

Судьба хлопцев так сложилась, что места, о которых они столько думали, говорили, довелось увидеть самим. Осенью сорок первого под Брянском и Вязьмой шли большие бои. Из окружения выбрались два или три жителя их местечка, они рассказывали страшные вещи.

Ползли слухи: Москва захвачена. Месяц или два такие слухи ходили по местечку. И все это мрачное осеннее время хлопцы, что ни день, собирались в узенькой комнатенке-боковушке у Василя Лебедя. Тогда их, близких друзей, было, как и теперь в вагоне, трое: Сергей, Василь, Николай Прокопчик.

Вообще, удивительные случаи бывают в жизни. Сергей, Василь, Николай Прокопчик летом сорок первого, когда стало ясно, что местечко захватят немцы, решили эвакуироваться. Они добрались до какой-то приднепровской деревушки, устроились на ночлег в хлеву, но ночью из этого хлева, не предупредив друзей, Николай Прокопчик сбежал. Сергей и Василь весь следующий день бродили возле Днепра в поисках переправы; на рассвете, когда у деревушки началась неожиданная стрельба, они как-то чересчур поспешно приняли решение возвращаться в местечко. Поступок Николая, разумеется, повлиял на это решение. Если бы Николай был с ними, они, возможно, отыскали бы переправу, не были бы два года под немцем и вообще совсем по-иному могла бы сложиться их военная судьба.

Где Прокопчик? За бочками не ходил, и в вагоне его нет. Странный он: смелым, отважным не назовешь, и вместе с тем нет дела, в которое бы он не сунул свой немного синеватый нос. Наконец встретили Прокопчика: по другую сторону эшелона прохаживается с девчатами, с теми, что сопровождают вагон с подарками на фронт. Кавалеров возле них вышагивает, может, с десяток. Девушек только две, но разговор самый оживленный, словно знакомство завязалось давно.

Сергей и Василь ходят, наблюдают за веселой компанией, прислушиваются к беседе. Действительно, удивительный вечер. В запасном полку не было такого и не могло быть. Там дисциплина, сидишь как привязанный.

Какое-то особое, приподнятое настроение владеет Сергеем. С тех пор как надел шинель, так себя не чувствовал. Хочется что-то такое сделать, чем-то выделиться, обратить на себя внимание.

— Люся тебе пишет? — спрашивает Сергей у Василя.

— Пишет.

— Сколько писем получил?

— Четыре.

Сергей от Гали не получил ни одного. Перед его отправкой в запасной полк она приходила в местечко, в хате знакомой одноклассницы они просидели ночь. Но еще через день Сергей повстречал Галю на улице, она даже не остановилась, чтобы поздороваться, и только помахала рукой. Да просто не могла Галя остановиться, так как ее сопровождали два молодых лейтенанта в новых шинелях и ремнях, с блестящими погонами.

Мысли Сергея о жизни возвышенные, поэтому он не находит ничего необычного в поведении девушки. Галя красивая, кавалеров хоть отбавляй, а он не сделал ничего такого, чтобы она бросилась ему на шею. Нет у него командирской шинели, блестящих погон. Пусть пройдет через огонь войны, добудет все это, тогда и думает о любви такой девушки, как Галя.

Но где-то в глубине души живет и обида на Галю. Их дружба началась в школе, тянется более трех лет. Галя (она живет в соседней с местечком деревне) первая написала ему записку, предложив дружить. Сама, между прочим, странно дружбу понимает. От других девчат Сергей получает письма, от Гали — ни одного.

Эшелоны проносятся через станцию не останавливаясь. Может, где-нибудь намечается наступление, подбрасываются подкрепления. Куда только попадут они? На какой фронт? И почему их везут на север, а не на запад?

Неизвестность, неопределенность больше всего бередят душу, угнетают.

Прокопчик вышагивает навстречу. Компанию оставил. Откуда-то появился Костя Титок.

— Мы за дровами ходили, — говорит Сергей Николаю. — Ты у печки зад греешь, а про дрова забыл...

— Я возле девчат погрелся. Тепленькие, сибирячки. Вот только шайка большая собралась. Нельзя крепче прижаться.

— Скотина ты, Николай. О себе одном думаешь.

— Про кого мне еще думать? Если вы такие правильные, думайте о других.

Костя Титок вмешивается в разговор:

— «Прокопчик» и «прохвост» — синонимы: «про» — в том и в другом слове. «Копчик» означает остаток хвоста. Что «прокопчик», что «прохвост» — смысл одинаковый.