— Давай сходим в кино, — сказала вместо приветствия. — Сегодня сдала экзамен.
Назавтра его очередь сдавать, но он промолчал. Был рад, что она рядом, что он может видеть ее, слышать ее голос.
Выйдя во двор, ждал Асю минут двадцать. Успел заметить: всегда любит задерживаться.
— Что так долго не приезжала? — спросил он, как только Ася появилась.
— Потом скажу.
— Почему не теперь?
— Не хочу портить настроение. Ни тебе, ни себе.
— Тогда скажу я. Ездила к отцу. Он что — в Слуцке служит?
Она взглянула на него испуганно.
— Не к отцу, — проговорила тихим, как бы виноватым голосом. — К мужу. Хотя давно не живу с ним. Хочу развестись...
Он почувствовал — сердце летит в ледяную бездну.
— Дети есть? — спросил наконец тихо.
— Нет.
Идя рядом с Асей, думал о Марине Севернёвой. Он ей, видать, никогда особенно не нравился. То, что было в школе, — детство. По-своему была искренней Марина: первой встреч с ним не искала. Впрочем, неправда и то, что она погуливала с другими, а ему на фронт слала письма. Два или три письма прислала в ответ на его десять или пятнадцать. Гуляла и ни у кого разрешения не спрашивала...
Южный ветер принес оттепель. Капает с крыш, под ногами снежная каша, у левого ботинка отстает подошва, ноге в дырявом носке зябко.
На улице Ася такая же, как в интернате: может идти и молчать хоть до скончания света.
— Кто твой муж?
— Лейтенант. Из армии демобилизовали. За пьянство...
— Где живет?
— В Слуцке. Там у нас квартира.
— Не понимаю. В Минске — квартира, в Слуцке квартира.
— В Минске квартира матери. В Слуцке муж живет.
— У отца тоже есть квартира?
— Отец далеко...
Когда Ася задержалась в Слуцке на неделю, то, верно, была в чем-то заинтересована. Иначе не сидела бы так долго. Но какое ему, Ковалюку, до этого дело? Что его с Асей связывает?..
Места у них в третьем ряду, перед самым экраном. Сели, несколько минут отчужденно молчали, следя за происходившим на экране.
— Я видела эту картину, — вполголоса сказала Ася.
— Где?
— В Слуцке...
Снова она со своим Слуцком. Неужели не чувствует, что ему это неприятно?
— Что ты там целую неделю делала? — не выдерживает Ковалюк. — В Слуцке...
— Биохимию учила, ходила в кино...
— Не могла в Минске посмотреть?
— Разводить будет слуцкий суд. По месту жительства. Писала заявления...
Ковалюку становится жаль Асю. Он берет ее за руку. Рука маленькая, холодная, нежная.
— Почему сразу не сказала, что уже видела картину?
— Хотела, чтобы ты посмотрел.
— Идти на такую дрянь два раза?
— Я хожу на каждую картину.
— Любишь кино?
— Люблю, — ответила она. — Мне ничего другого не остается...
«Она — гордая и потому несчастная, — думает Ковалюк. — Живет в выдуманном мире. Ждет принца, который должен явиться, взять за руку, повести в удивительную, сказочную жизнь». Догадка мелькнула и сразу исчезла. Мало он еще знает Асю...
Когда возвращались в интернат, Ковалюк попытался обнять Асю. Она вывернулась, грубо его оттолкнув. Оскорбленный, он раздраженно выкрикнул:
— Зачем ходишь со мной?
Ничего не ответив, Ася ускорила шаг...
Ночью Ковалюк никак не может заснуть. Сразу, как только тихонько выскользнула за дверь Зина, зашлепал во сне губами удачливый кавалер Николай Бухмач. Пришел с гулянки и сразу уснул, посвистывая большим загнутым носом, Федя Бакунович. Похрапывают остальные обитателя комнаты, а Ковалюк все ворочается, и сон его не берет. Злость жжет его, в мыслях он всячески поносит Асю. Ясно — любит своего пьяницу. Наверно, даже самой себе не признаваясь. Поехать на Новый год, неделю торчать в Слуцке для того только, чтобы написать заявление в суд?.. Байки для детишек... Хватит с него.
В его размышлениях об Асе есть, однако, противоречие. И Ковалюк никак не может его преодолеть. Ася, если бы захотела, кавалеров нашла бы. Однако льнет к нему.
Мысль, что он нравится Асе, успокаивает, убаюкивает. Ковалюк наконец засыпает.
На следующий день вечером Ковалюк, получивший на экзамене пятерку, с нетерпением ждал Асю. Она не приходила. Тогда он сам вышел в коридор, какое-то время ходил, курил, рассчитывая, что перед сном Ася все-таки покажется. Она и вправду появилась с полотенцем на плече, прошла мимо Ковалюка, даже не глянув в его сторону.
Он дождался, пока она умылась.
— Ася, — окликнул тихо, — прости, если обидел. Я не хотел...
Она усмехнулась, окинула Ковалюка дружелюбным взглядом, козой проскочила в свою комнату.
И все пошло как раньше. Вечером Ася приходит в комнату, где живет Ковалюк, присаживается на чью-нибудь постель, сидит, вслушиваясь в разговор. Сама в нем не участвует. Может сидеть так час, второй, бросая дружеские взгляды на Ковалюка, незаметно для других улыбаясь ему.
Ковалюк и рано утром видит Асю: идет умываться в одно время с ней, украдкой любуется ее стройной, тоненькой фигуркой, холмиками грудей, едва заметно поднимающими ткань старого, линялого халатика, по-женски грациозными, неожиданно широкими, округлыми бедрами.
Теперь Ковалюк думает об Асе постоянно. Она словно взяла его в плен, приворожила. Еще раз сходили в кино. На этот раз он не пробует обнять Асю, боится, что она снова оттолкнет его.
Зимняя сессия окончилась. Денег у Ковалюка нет. Давно миновали дни, когда он мог позволить себе купить буханку «коммерческого» хлеба или селедку на Юбилейном базаре.
Нет денег, даже не на что купить билет; чтобы съездить в каникулы домой. Никогда еще не был Ковалюк в таком безвыходном положении.
Комната пуста: кто поехал домой, кто, пользуясь свободой от занятий, бродит по городу. Ключ от комнаты Ковалюк держит у себя — на случай, если вдруг забежит Ася. Тогда они запрутся — посидят, поговорят.
Ася тут как тут — легка на помине.
— Еду в Слуцк. Сходим еще разок в ресторан. В тот, в который первый раз ходили...
Ковалюк молчит — не в силах признаться, что в карманах ни копейки. Не отвечая, выбегает из комнаты. Мысль работает лихорадочно: деньги есть только у Горева — он работает в редакции. Застать бы в комнате...
Горев на месте — лежит в постели, читает. Приглашает сесть, настраивается на беседу. Но Ковалюку некогда.
— Одолжи две сотни, — просит он. — Отдам скоро.
На что при этом надеется, не знает сам.
Горев без колебаний раскрывает кошелек — шесть красных тридцатирублевых бумажек и две десятки.
— Отдашь, когда будут.
В ресторане не так многолюдно, как в прошлый раз. Может, потому, что в дверях швейцар, в самой силе еще дядька, время от времени покидает свой пост, чтобы заглянуть в зал.
Ковалюк, как галантный кавалер, — читал же в книгах, как обращаться с дамами, — подает меню Асе.
Она сама выбирать не хочет.
— Возьми что-нибудь. Посидим, музыку послушаем.
Музыка — два аккордеониста. Они сидят сбоку от буфета, перед ними даже ноты поставлены.
В конце концов, что будет, то будет. Двух сотенных хватит, чтобы поесть и немного выпить. Ковалюк заказывает тарелку бутербродов с колбаской и маленький — на триста граммов — графинчик водки.
Ася выглядит счастливой. Поглядывает на Ковалюка повлажневшими глазами. Ковалюк разговорчив, как никогда: рассказывает про фронт, про бои, в которых участвовал.
— Мой лейтенант на фронте не был, — вдруг сообщает Ася. — Воевал в училище. Под крылышком у моего папы...
Ковалюк кажется себе смелым, сильным, ловким. Танцевать, по сути, не умеет, но, выпив, отваживается.
Из ресторана вышли перед самым закрытием. В интернатском дворе он приблизил свое лицо к Асиному, коснулся щекой ее щеки, обнял за плечи.
— Идем ко мне...
Как и в первый раз, она вырвалась из объятий. Ни слова не сказав, вбежала в двери интерната.
Теперь он отнесся к этому спокойнее: знал — завтра она придет.
Ковалюк начинает чувствовать, что отношения с Асей приносят больше печали, нежели радости. Они не возвышают душу, а, наоборот, угнетают. Так же, пожалуй, было и с Мариной Севернёвой.
