Поступок Лизюка, конечно, не заслуживал одобрения, но повод для смеха есть, и ребята громко гогочут.

Пришел октябрь. Пошли дожди. По утрам, наплывая из низин, повисают над местечком туманы. Да и само-то местечко стоит в низине. С левой, северо-восточной стороны к нему вплотную подступает огромное болото, правда, теперь уже осушенное. На широком торфяном массиве лет восемь тому назад вырос поселок лугхоза «Метлица». Поселковцы сеют траву, растят скот. Иногда и местечковцам перепадет сеянки — на сезонную работу в лугхоз, чтобы заработать на зиму сена, они всегда ходят охотно.

На болотном просторе, раскинувшемся в юго-восточном направлении, появился торфозавод «Рогулинский Мох». Там копают, сушат и затем вывозят по железнодорожной ветке торф. Рогулинский Мох — тоже поселок — с улицами, домами, длинными бараками. Летом в них живут сезонники.

В карьерах, из которых выбрали торф, завелась рыба — караси, лини, налимы, щуки, и местечковцы часто наведываются туда с рыболовными снастями.

Реки в местечке нет, если не считать ручья, петляющего возле соседней деревушки Олешки, и узкой речушки Метлицы, давшей имя лугхозу. Но по всем признакам через местечко некогда протекала речка, и даже не одна. Свидетельство этому — неширокие извилистые полосы вымоин, в разных местах пересекающих огороды, улицы, железную дорогу. По весне они заливаются водой, а летом пересыхают. На улицах и на полотне железной дороги в этих местах построены мосты.

Промышленность в местечке небольшая: паровая мельница, мастерская по изготовлению ободьев, мыловарня, кирпичный завод, сапожная и портняжная артели. Главное — железная дорога. Две ее колеи, бегущие с запада на восток — из Бреста на Гомель, были проложены лет шестьдесят назад и вызвали в свое время большие перемены в здешних местах. Местечко из-за железной дороги даже план застройки изменило. Там, где живет сейчас Василь, было когда-то поле, рядом кладбище. Кладбище после прокладки железной дороги перенесли на другой, южный конец местечка. Северная же окраина, примыкавшая к железнодорожному полотну, стала разрастаться, обошла сторонами старое кладбище, на его месте сейчас пустырь — никто там не селится.

У Ивана Скворчевского Василь наткнулся на старую книгу по лесоводству — на ее титульном листе стояла овальная печать лесной школы. Пробежав несколько страниц, он не мог скрыть удивления: оказывается, дубравы в окрестностях местечка — лучшие в Белоруссии. Но тех дубрав уже давно нет. На близких и дальних вырубках, в урочище Ключи, одни лишь пни остались. Туда теперь гоняют пастись коров. Еще на Василевой памяти по гладкой санной дороге возили к станции на огромных карах, запряженных четвериком, тяжелые дубовые кряжи. Была организация «Лесбел», которая хорошо платила за работу. А еще и немцы-приемщики, как рассказывает отец, приплачивали возчикам. И вскоре дубравы исчезли. Остались только как отдельные островки среди полей огромные, раскидистые деревья.

Железная дорога дала местечку много профессий: стрелочников, сцепщиков, составителей, путевых рабочих, грузчиков. Позже проложили ветку-однопутку на Хвойное, построили депо, поворотный круг, водокачку. Появились машинисты, кочегары, кондукторы.

Отец Василя с молодых лет подался на железную дорогу. Был дровокладом, сторожем на станции, ездил младшим кондуктором. Дед Пилип — седовласый, сухонький, как былинка, старик, он помер, когда Василь ходил во второй класс, — очень не любил за это своего сына. Не мог простить, что тот бросил землю и пошел на легкий хлеб. Железная дорога и представлялась деду этим легким хлебом: работают по часам — день дежурят, день отдыхают.

Сам дед Пилип не знал ни минуты покоя, копался в поле от темна до темна, пропадал на болоте, в лесу.

Василь рос на ветрах больших перемен. Вокруг осушали болота, строили тот самый лугхоз, торфозавод, организовывали колхоз; по улице прогромыхал первый трактор. А вскоре и трактора, и автомобили, и всякие другие машины, даже стремительные самолеты в небе перестали быть чудом.

Школа готовит теперь молодежь не к той жизни, которую прожили деды, — совсем к иной. Все, кто закончил среднюю школу, даже семилетку, один за другим покидают родные углы. Скоро подойдет очередь и Василя и его друзей. Василь даже в мыслях не допускает, что останется дома. Что ему тут делать? И хотя с детства он был приучен к каждодневному домашнему труду, на котором обычно держится весь местечковый жизненный уклад, все равно он его не привлекает.

Все так думают и все так поступают.

Василь наконец получает ответ из редакции. Сверху на листке название газеты — тем же шрифтом, только помельче, — чуть ниже несколько машинописных строк. Редакция сообщает, что на милиционера Сидорчика за постыдное поведение наложено административное взыскание.

Василь сразу почувствовал себя на седьмом небе. Показал письмо Степану, Миколе Райдуну, Ивану — всем, кто хоть что-то знал о случае у магазина. Прекрасная вещь газета! Она пришла ему на помощь в трудную минуту, подняла веру в себя, в то, что жизнь всегда должна быть основана на справедливости.

В школе учатся и более активные селькоры, чем Василь. Среди них Демид Соловей, смуглый и очень живой десятиклассник, который живет в соседнем селе Олешки и ежедневно в школу и из школы отмеривает не меньше десяти верст. Демид немного свысока смотрит на товарищей, потому что его заметки печатают многие газеты, не говоря уже о районной, где его фамилия мелькает почти в каждом номере.

В Олешковском колхозе хорошая кролиководческая ферма, и Демид часто о ней пишет. Прославляет селькор, правда, и другие колхозные достижения, но больше всего рассказывает о кроликах. Видно, хозяйство довольно редкое, поэтому газеты охотно публикуют его корреспонденции.

Микола Райдун тоже стал селькором, но из этого получилась смешная история, о которой знает вся школа. Одну из заметок Микола подписал — «Мирабо». Он составил это слово из начальных слогов своего имени и фамилии и имени отца — Бориса. Газета напечатала заметку — в ней шел разговор о производственных успехах кирпичного завода. А вскоре на имя десятиклассника Мирабо пришел гонорар — десять рублей. Но гонорар этот Микола не получил: почтовые работники никак не хотели верить, что Мирабо — это сокращенное от Микола Райдун, сын Бориса.

В школе — преимущественно в девятом, десятом классах — есть и другие селькоры, но послать в газету что-либо свое Василя подзадорили Степан с Иваном.

Степан тайком от товарищей написал статью о Чехове, по случаю восьмидесятилетия со дня рождения писателя, — и районная газета ее напечатала. Довольно броский подвальчик на второй странице, за подписью «С. Бронька, ученик десятого класса», радует глаз, рождая в душе Василя острое, неодолимое желание совершить что-то подобное.

Но еще больше удивился Василь, когда узнал, что Иван тоже пишет. Копаясь в его книгах, беспорядочной кучей сваленных в углу за столом, Василь наткнулся на толстую общую тетрадь, почти наполовину исписанную мелким почерком Ивана. «Великий изгнанник. Поэма», — было написано на титульной странице. «Товарищи, Шевченко был поэтом!» — такой строкой начиналась поэма. Больше прочесть Василь не успел, потому что Иван со злостью вырвал тетрадь из рук.

Иван наиболее ярко проявил свои способности в математике, и на тебе — написал поэму. С чего бы это? Да еще про Шевченко?

Василь догадывается: Иван остановился на великом Кобзаре, потому что сам, как когда-то украинский певец, рос без отца. Очевидное сходство судеб, и стодвадцатилетний юбилей поэта отмечался.

В стенной газете Василь поместил бесчисленное множество стихотворений, преимущественно юмористического содержания, посвященных разным школьным историям. Пишет он их легко, на одном дыхании, не придавая особого значения своим писаниям. Но теперь он попробует написать в настоящую газету. Вот только о чем? О том, что происходит вокруг, что волнует и радует, чем тревожится его душа.

Над Прибалтикой трепещет

Лучезарно знамя.