Стряхнув кровь с клинка и вернув саблю в ножны, Кангасск окликнул Занну. Голос, хриплый и чужой, сейчас был способен лишь отдавать приказы. И кричал Кан как на корабле в шторм.

— За мной! Быстро!!!

Едва весь его маленький отряд оказался у внутренней стены, Кангасск открыл Провал. Последним, что он увидел, прежде чем уйти в багровое марево, были черные, влажно блестящие глаза мороков, выбиравшихся из ямы подкопа и клыкастые детские личики гарпионов, цеплявшихся жилистыми лапами за зубцы внешней стены. Их было много, крылатых и хищных, словно кто выпустил целую стаю из легендарного марнсовского ларца…

Возможно, Кангасск что-то не рассчитал при открытии Провала, или яркая багровая вспышка вскружила голову… так или иначе, он оступился и упал, выставив перед собой руки. И ладони — левая, здоровая и правая, до сих пор не вернувшая прежнюю чуткость — толкнулись во что-то теплое и сыпучее.

Арен?..

Кангасск поднялся и, озираясь, невольно расправил плечи, когда его взору предстали нежные перекаты барханов, навеки застывших в теплом утре, тогда как часом-другим позже при живом мире солнце раскалило бы пустыню жарче сковороды. Очертания, знакомые кулдаганцу с раннего детства, подействовали на него волшебно; как попутный ветер после штиля; как знакомая улыбка среди многоликой, чужестранной толпы. Багровая пустыня простиралась до горизонта; песчаные волны убегали в даль, насколько хватало взгляда. И песок ее был ареном, пусть мертвенно-молчаливым, как весь этот мир, но настоящим ареном.

Не раз и не два Кан задумывался в свое время о том, почему лишь пустыня имеет свой дух, почему лишь в пустыне песчинки обретают магию и музыку, родную Странникам и нарратам; почему песок на берегу моря не такой. Он не знал ответа. И Влада, отдавшая Кулдагану часть своей новой жизни, не знала. И Локи, миродержец Ле'Рока, не знал…

Занна и Кангасси с грустью смотрели на последнего Ученика; рядом, болезненно поджимая переднюю лапу, пробитую стрелой насквозь, топталась чарга, робкая и растерянная, как бездомный котенок. Поначалу Кангасск не осознал, почему так, и, лишь запоздало вспомнив о том, какой страх внушает пустыня тому, кто никогда не жил в ней, понял. Мертвый, враждебный мир, — вот как думают о Кулдагане, где на самом деле кипит жизнь; колючие растения тянут наверх воду длинными корнями, оживленные волей к жизни, не меньшей, чем у хищного шалфея, который так любят маги; пернатые кекули хоронятся среди толстых, напитанных водой стеблей; в часы прохлады выходят на охоту хищники; шустрые ящерки умудряются бежать и по раскаленному песку, не обжигая лап; и арен… сам арен поет, как живой. Кому кажется мертвым Кулдаган, тот не поверит и пустыне Провала.

С печальным вздохом Занна опустилась на песок и закрыла лицо руками. Она не плакала, нет: наследница Илианн не хотела встречать смерть слезами и криком; вся ее семья ушла на тот свет в гордом молчании, когда погиб Таммар. Девочка, как всегда тихая и безмолвная, гладила мать по волосам, надеясь утешить. Припав на одно колено, Дэлэмэр обнял за плечи их обеих.

— У нас почти не осталось воды, еды тоже. Чарга ранена, а значит, никаких двух дней бега. Мы не уйдем далеко. Если не стиг, то пустыня добьет нас… — Занна говорила жестокие слова, не скрываясь более от дочери. К чему врать теперь?..

— Это пустыня, — слабо улыбнулся Кангасск. Река времени, унося хладнокровное убийство двоих парней все дальше, постепенно возвращала его, прежнего. — Это арен. Пусть молчащий, пусть не такой, как в Кулдагане; я наррат и я все равно пойму его. У нас будут вода, еда и верная дорога. Пусть не два дня пути, пусть хоть десять; Провал отдаст мне все, что хранят эти пески, клянусь.

Впервые Занна не посмеялась над его клятвой и взглянула на Ученика доверчиво и с надеждой.

Войдя в Провал, человек выпадает из времени реального мира. Живой мир там, за гранью, он движется медленно, как в киселе; там идут те же часы и дни, но как идут!.. Кто из смертных хотя бы единожды не желал замедлить время? И вот оно, течет вязким медом, янтарной смолой, и у тебя есть возможность успеть все, что не успел бы иначе. Уходя от погони в Провал, опередил противника на шаг? Повезло: тогда у тебя есть час. А то и день…

Конечно, чувству безопасности слишком доверять не стоит, но и бежать сломя голову уже ни к чему. Можно осмотреться, собраться с силами.

Первым делом Кан взглянул на раны Эа. Сначала простым взглядом, а потом — вооружившись исследующим заклинанием. Шустрый парень-гробокопатель успел выстрелить аж два раза, попав могучему зверю в плечо и переднюю лапу. Последняя стрела выставила зазубренный наконечник наружу; ее не составило труда извлечь. А сквозную рану, которая от нее осталась, мог залечить даже Кангасск при всей своей неопытности в медицинской магии. Первая же стрела засела в плече крепко. Обломить древко, оставив наконечник в мышце, да залить рану красной сальвией… что еще Кан мог поделать. Рана заставляет зверя хромать уже сейчас. Через несколько часов, когда плечо распухнет, бедная Эа будет бежать на трех лапах, не смея коснуться раненой лапой земли.

И еще одно… не нравилась Кану сама стрела: с желобком для яда. Конечно, яд, припасенный для человека, не свалит сразу зверя, который раза в четыре его тяжелей, как кружка черного эля смертельна мальчишке и лишь туманит разум рослому воину, но хорошего мало. Что такое лечить отравление магией или знахарством, Кан помнил еще с довоенных времен, когда Макс Милиан применил звездный яд, чтобы отравить Астэр.

О своей ране Кангасск забыл; она саднила, не более того. Оставив чаргу на попечение Занны и девочки, он опустился на колени и погрузил руки в песок. Мертвый арен багрового мира молчал под терпеливым зовом иноземного наррата, но тот продолжал звать снова и снова.

В зимней одежде скопилось лишнее тепло; на лбу выступили капельки пота. Опомнившись, Кан сбросил подбитый мехом плащ и расстегнул драконью куртку. Дышать стало свободнее, но последнее резкое движение заставило забытую рану отозваться жгучей болью.

— Ты ранен? — Занна села рядом и коснулась чешуек брони, смятых и искореженных выстрелом, пришедшимся почти в упор. — Сними куртку, я посмотрю.

Кангасск снял. Оливково-зеленая рубашка, любимая еще Владой, оказалась разорванной на боку и побуревшей от крови. Пустяковая рана, даром что выглядит жутковато; Занна опасалась зря: «подарок» самого Немаана-стига надежно хранил Ученика миродержцев. Рану Кангасск, шипя от боли, залил красной сальвией и прихватил простеньким заживляющим заклинанием; при таком через пару часов останется багровый шрам. Подумав, почистил одежду от крови заклинанием ресторации. Снова накинул куртку на плечи. Та легла привычной и мягкой тяжестью.

…Где-то трудится сейчас Двэм Дэлэмэр, славный молодой мастер, замена беглому недоучке Кангасску… быть может, шьет те же куртки из толстой кожи, которые сами по себе и тепло, и броня, или стучит молотом, готовя для них драконьи чешуйки… Увлекшись мыслью, Кан забыл о времени, которое так медленно течет там, в живом Омнисе. И под светлую грусть о доме, под воспоминания о родных кулдаганских местах, плохое о которых забылось, а хорошее засияло ярче, мертвый арен тихонько запел под ладонями, отозвавшись. Кангасск не видел, но именно в тот момент Горящий на его груди перестал мерцать навсегда и обрел ровное кроваво-красное сияние. Если прав был Макс, говоря, что обсидианы Триады — дети разных миров, то сейчас между двумя из них установилась связь. Эти два уже не будут спорить, заходясь в безумии…

Под руками Кана один аспект арена перешел в другой: песок потек мутным стеклом, воронкой опускавшимся в рыхлое тело безымянной пустыни. Как старик Маор многие годы назад, Ученик открывал колодец. Долго ждать не пришлось: из темных глубин наверх поднялась пресная вода. В мире где застыл в полете дождь, не долетев до земли, вода поднялась наверх… и Кангасск не задумывался — как…