Сориентировавшись, Кан вновь побежал.
…Капли дождя упали на лицо… молния полыхнула в небе… далекая лента реки замерцала в лучах восходящего солнца… Миры объединились — и время в Провале пришло в движение…
Глава четырнадцатая. Дымчатый обсидиан
Дождь прибивал к земле белёсую провальную пыль; чертил мокрые полосы по лицу. Даже ожив, багровый мир выглядел отчаянно чужим; уж лучше бы он молчал и не двигался, как раньше…
Макс прислонился спиной к скале, и черный фарх привычно слился с ее густой тенью. Уверяя себя, что он остановился здесь единственно для того, чтобы осмотреться, благо отсюда далеко видно, Максимилиан врал себе самому. Он устал. Сколь бы ни был силен дух миродержца, теперь ему приходилось считаться с физической усталостью молодого неокрепшего тела; в какой-то момент Макс понял, что если сейчас не остановится и не попьет воды, то просто упадет и уснет замертво — все-таки он не железный.
Времени было жаль, но что оставалось делать?.. Чтобы оправдать непредвиденную остановку, Макс, прихлебывая подслащенную диадемовым соком воду, внимательно изучал местность. Следует заметить, он не очень хорошо представлял, откуда начать поиски. Легенды Ордена говорили о Хоре Тенебрис довольно туманно, намекая то на Четвертую, то на Пятую горы Кольца, но ни одна не упоминала о том, как войти в хранилище источника магии. Горящий как назло упрямо молчал.
Максимилиан прилег прямо на землю, с наслаждением вытянув ноги, и положил за щеку листик хищного шалфея — столь любимый Серыми Охотниками стимулятор держал его на ногах последние три дня пути по Ничейной Земле, когда закончилась еда и при этом нужно было прибавить шагу. Сейчас юный миродержец справедливо решил поберечь остатки сил и не мчаться сломя голову к кулдаганским горам, а все-таки дождаться от Горящего очередного направляющего знака, а заодно отдохнуть немного.
…И знак пришел…
Максимилиан невольно вздрогнул, увидев бегущую через равнину человечью фигурку. Судя по оливково-зеленой рубашке, не обесцвеченной даже здешним багрянцем, это был тот самый парень, что звал его по имени там, у фонтана. Ученик миродержцев… или, говоря прямо, простой смертный. Хотя… не такой уж простой, если его появление насторожило Горящего и тогда, и сейчас.
…И, глядя на то, как уверенно парень бежит по направлению к реке, можно подумать, что он, в отличие от Макса, прекрасно знает, как пройти к Тенебрису…
Миродержец расплылся в улыбке. Улыбка получилась жуткая — и не только потому, что сок хищного шалфея ненадолго окрашивает зубы в красный цвет… Проводив Ученика взглядом, Максимилиан подобрал молчащий посох и отправился следом, по-прежнему держась в тени.
У самого берега Кан перешел на шаг, чтобы восстановить дыхание.
Багровая река звонко плескала на перекатах; трава дрожала на ветру; и скользкие камни, на которые крапал слепой дождь, мокро блестели на солнце… Движение… как он сразу не подумал об этом?.. В статичном мире знак Серега продержался бы еще многие тысячелетия, сейчас же время и дождь будут безжалостны…
Шагая вдоль берега вверх по течению реки, Кангасск уже готов был потерять надежду, но судьба оказалась благосклонна к нему: надпись, три тысячи лет назад выведенная куском угля на плоском камне, до сих пор противостояла летящей с неба воде. Ее можно было даже прочесть…
Castigo te non quod odio habeam, sed quod amem.
Этими словами Серый Инквизитор отметил вход в обсидиановые пещеры — темницу души своего несчастного Ученика…
«Наказываю тебя не потому, что ненавижу, а потому, что люблю,» — перевел Кангасск. Язык науки, мертвый язык еще в мире-первоисточнике… Человеку, год проведшему в Серой Башне, не составит труда перевести это… но понять…
Рукой писавшего эти слова двигала неизбывная скорбь… И понять ее по-настоящему можно только пережив подобное. А этого и врагу не пожелаешь…
Медленно, но верно дождь смоет древние письмена. Так умирает память о былом. Так уж сложилось, что все самое ценное и искреннее не живет вечно.
Бросив последний взгляд на тающие буквы, Кангасск принялся отсчитывать шаги: девять шагов на север, по мокрой бурой траве. На предпоследнем шаге Кан задумался над тем, давно ли прошел здесь Максимилиан: все-таки сыну миродержцев достался час форы… Дэлэмэр и представить не мог, что прибыл на место раньше… и даже не почувствовал, что в данный момент за ним внимательно наблюдают. Он сделал свой последний шаг…
Багровый мир поплыл перед глазами — и картина сменилась. Ей-богу, это перемещение напоминало какой-то неприятный сон…
Поначалу Кангасска окружала только темнота. Воздух же был неподвижен. Но совсем скоро потянуло сквозняком и появился первый цвет. Светился сам обсидиан. Дымчатый, весь в туманно-белых прожилках, он был здесь всюду. И обсидиановые пещеры, вопреки названию, напоминали скорее величественные дома Странников — с высокими купольными потолками и причудливыми наплывами по стенам. Здесь было красиво… и отчего-то невероятно спокойно. Так спокойно, что можно запросто забыть о войне, которая уже идет…
— Здравствуй, мальчик мой! — раздался знакомый голос.
Во всем мире он звучал лишь для одного наррата — Кангасска Дэлэмэра, в его мыслях, освещая чувством мира и покоя его душу.
— Здравствуй, Малкон… — мысленно приветствовал его Кан.
— Ты пришел… — в голосе Малконемершгхана чувствовалась улыбка. — Я так долго ждал тебя, что потерял счет годам…
— Малкон, скажи, как давно он был здесь? — с волнением спросил Кангасск.
— Кто? — послышалось в ответ.
— Сын миродержцев, Максимилиан… — нет, Кан еще не осознавал всего ужаса своей ошибки. — Он должен был прийти сюда раньше меня…
— Их маленький Макс нашелся… я рад за них… — с изумлением произнес пленник нарры. — Но его не было здесь. Никого не было. Только ты…
Противный холодок потянул свои тонкие лапки к самому сердцу…
Макс не приходил сюда… значит…
Кангасск сжал кулаки и тихонько застонал от отчаянья, беспрестанно повторяя про себя: «Что я наделал…» В глубине души билась последняя надежда, что еще можно исправить хоть что-нибудь… но он чувствовал — поздно. Слишком поздно.
Достигнув цели, холод предчувствия обернулся жгучим кипятком… Казалось, целое море его переливается в груди. Ни на одном языке это чувство не имеет названия… сводящий с ума концентрат вины, ненависти, раскаянья и бессмысленного желания человека, ступившего в пропасть, — зацепиться за край… Сквозь это чувство уже ничего не было слышно — ни нарры, ни собственного голоса разума.
Кангасску немалых усилий стоило перестать проклинать себя и взглянуть факту в лицо. Но он справился… так, раненый воин, преодолев боль, заставляет себя встать и поднять меч, даже если на победу нет никакой надежды. В этом весь человек — умеющий идти до конца…
Мягкое сияние дымчатого обсидиана очертило контур фигуры, закутанной в черный фарх… Устало вздохнув, Максимилиан оперся на посох и откинул капюшон…
Кангасск невольно вздрогнул, увидев грубые шрамы, покрывавшие правую половину лица сына миродержцев. Но даже со шрамами, даже в теле Милиана Корвуса, Макса было несложно узнать, вспомнив фотографию его, пятилетнего… Он похож. Не в точности, но похож. Так Хельга, возродившаяся в теле Владиславы из мира Ле'Рок, — тем не менее, похожа на саму себя… И этого не объяснить… Карие глаза Учителя смотрели на Кангасска с обезображенного шрамами лица, почти в точности повторяющего черты Серега. И коричневые кудри Влады обрамляли это лицо… Рядом с высоким (чуть ниже самого Серого Инквизитора) худощавым мальчишкой Кан казался низкорослым и крепким…
…Мальчишка… он выглядел усталым, раздраженным и озлобленным, но уж никак не опасным. Судя по внешности, легко обмануться… Это миродержец…
