— Уходи… — со вздохом произнесла Занна, выпустив руку Кана, и добавила нарочито-отстраненное: — Дэлэмэр…

Кангасск кивнул и, поднявшись из-за стола, вышел за дверь. Это печальное «Уходи» сокрушило ту незримую защиту, что давала Ученику чувство непричастности и невероятное спокойствие. Гнев не сумел бы сделать такого.

И, стоя на ступеньках; рассеянно глядя вдаль, Кан слушал приглушенный разговор за дверью. Впрочем, разговор подразумевает, что говорят хотя бы двое: тут же девочка молчала, и до слуха Кангасска доносились лишь слова Занны. Половина тех злости и страха, что не достались ему, она выплеснула на ребенка; она корила девочку за все: за непослушание, за то, что привела сюда чужака… Но когда та заплакала, Занна сама испугалась того, что наговорила, и бросилась утешать малышку. «Кангасси, доченька, прости меня, прости…» — говорила она, роняя слезы; думая, что тот самый «чужак», в честь которого названа девочка, ничего не слышит.

Минуты через две Кан готов был разрыдаться сам… «Никуда я не уйду,» — упрямо заявил он самому себе и, выбрав камень почище, уселся напротив крыльца — ждать.

Кангасск недолго сидел один. Вскоре появилась Эа. Неохотно, опустив голову почти к самой земле, она подошла к бывшему хозяину и бросила на него взгляд виноватый, но все еще не покорный. Кан с трудом удержался, чтоб не прыснуть от смеха… С подобным взглядом возвращаются домой упрямые дети, сбежавшие в поисках свободы и хлебнувшие первых трудностей. Для чарги такой трудностью оказалось седло: ни охоты с ним, ни сна, а как его снимать, ведомо одному хозяину, да и вряд ли Эа подпустила к себе кого-нибудь другого. Так что, промаявшись день, она вернулась.

Седло Кангасск, конечно, снял, и — чарга тут же умчалась куда-то. Но по этому поводу можно было не переживать: вернется гордячка. А пока Ученик радовался малому: что вернул свою сумку и дорожное одеяло — все-таки приятнее сидеть на нем, чем на голом камне. В сумке же нашелся сухой паек, с голодухи показавшийся Кану удивительно вкусным, и деньги (красть что-либо из вещей, притороченных к чаржьему седлу, не решился никто).

Складывая в сумку остатки пайка, Кангасск с тоской посмотрел на корешок книги писем Макса. Вздохнул; вытащил книгу на свет; привычно открыл страницу наугад, заранее зная, что зря это делает…

Помрачнев, Кангасск поднял взгляд от ветхих страниц, в которые железными чернилами был намертво впечатан мрак недавних времен. Макс умел писать так, что текст переставал быть текстом, и пред глазами вставали призрачные, темные образы прошлого. Того самого прошлого, которое Кан проспал.

А Туман… Наследие Дикой Ничейной Земли, пройденной под действием успокаивающего порошка, даже через столько лет, в письмах; когда нет на свете самого Максимилиана — все еще тот же, что прежде; и могильным холодом от него веет так же…

Дэлэмэр сразу же назвал это письмо бессмысленным, из череды тех, что лишь погружают все во мрак и не влияют уже ни на что: в том, что «нужные» письма перестали попадаться, Кангасск вновь нашел повод убедить самого себя. Сейчас, сидя у дома Занны, он верил в судьбу не больше, чем простой смертный бродяга, нанявшийся охранником в дальний караван. Он просто ждал.

…Занна знала, что невидима в полумраке своего дома для того, кто смотрит с улицы, где еще не отгорели яркие закатные отблески, но все же холодок цеплял ее за сердце всякий раз, как она подходила к окну, чтобы взглянуть, здесь ли еще Дэлэмэр.

Время шло, а Ученик миродержцев и не думал уходить. Лишь однажды Занна видела, как он читал что-то; в остальное же время, когда бы она ни посмотрела за окно, она неизменно встречала его внимательный взгляд.

От этого взгляда хотелось спрятаться, убежать далеко-далеко… или зажмурить глаза и, открыв их вновь, убедиться, что все это сон. То, что по вине Кангасска творилось сейчас в душе Занны, можно было назвать тихой паникой. Словно и не прошло четырнадцати лет, сделавших ее сильнее и суровее.

Будь на месте Кана какой-нибудь настырный наемник, Занна, пожалуй, взялась бы за тот самый меч, что сейчас стоит в углу, и пригрозила бы чужаку. Перед яростью этой маленькой женщины отступали многие. Но отступит ли Ученик миродержцев, в этом у Занны уверенности не было… казалось, что он лишь выслушает ее гневную тираду и улыбнется в ответ…

Эта картина так и вставала перед глазами, стоило Занне попытаться заставить себя шагнуть за порог, дабы решить все раз и навсегда.

«Уходи, уходи же…» — подумала она, глядя во двор сквозь сиреневые сумерки… Кангасск же как ни в чем не бывало зажег несколько теплых Лихтов и, подвесив их в воздухе, стал устраиваться на ночлег.

…Он был на месте и на следующее утро, и на следующее… Если Кан и уходил куда-то (а он уходил), то Занна этого не замечала: ни разу, выглянув в окно, ей не удалось застать его пост у камня пустым.

Ночью Дэлэмэр спал у подножия камня, расстелив на земле одеяло и укрывшись дорожным плащом. Когда вернулась чарга, то он вообще устраивался с комфортом: привалившись к теплому чаржьему боку.

По утрам он неизменно разминался с саблей или деревянным посохом… «И где только взял?.. похоже, купил у кого-то из местных».

Орион, сын звезд как-то велел Кану разрабатывать правую руку, а тот все не находил на это времени… до сих пор. Сейчас времени хватало с избытком, даже на то, чтобы неспешно вспоминать уроки Серега и приучать больную руку слушаться. Правда, посох все равно то и дело падал в талый снег; ясно, что в бою на правую руку надеяться не стоит…