Макарова Ольга Андреевна
Камень третий. Дымчатый обсидиан
В этом вечном дыму
Мне себя не найти никогда.
Не уча ничему,
Вечно, вечно горят города.
Тлеет память в груди,
А руины давно заросли.
Я молился: приди!..
Сразу двое — пришли…
Он все время молчит,
Этот дымчатый обсидиан,
Поглощая лучи,
Погружая в безбрежный туман.
Это я за него
С долгожданным тобой говорю.
Это я за него
В тихом пламени вечно горю.
У печального дыма
Истоков — свой истинный цвет.
В нем мое ожидание — зримо.
Три тысячи лет…
Возвратившись назад,
Я бы выбрал иные пути.
Я сумел бы сказать:
О Учитель, пойми и прости…
Только их не вернуть, этих слов,
Этих дел, этих дней.
И проклятье отцов
Вновь ложится на плечи детей.
Тлеет память в груди,
А руины давно заросли.
Я молился: приди!..
Сразу двое — пришли…
Пролог
— Какие вести от остальных Кангассков, сын?
Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын, облаченный в свободный коричневый плащ, неспешно шествовал по одной из широких троп леса Магров. По ней прошли тысячи ног; ее изрыли узловатые корни диадем, ронявших сочные плоды, которые, разбиваясь о твердую, утоптанную землю, рассыпали вокруг крохотные костянки — красные, как рубины или свежие капли крови.
— Мало кто сумел принять смерть учеников подобающим образом, — неохотно ответил Абадар.
Он шел неспешно, соизмеряя свой исполинский шаг с коротким шагом отца. Все, что говорил Кангасск Абадар сегодня, звучало отстраненно и сдержанно. Он умел быть таким; умел говорить, оставляя чувства при себе.
— …Евжения до сих пор носит траур… — продолжал Абадар, скрестив на груди руки; так, словно мерз, пережидая дождь под покровом своего плаща.
— А как Марини? — кивнув, спросил Сайнарнемершгхан.
— Она разделяет общее горе, — ответил ему Абадар. — Ее ученик выжил, но вряд ли ей легче, чем Евжении и Мажесте.
Сайнар остановился и устремил на сына неприятно испытующий взгляд. Сын же смотрел ему в глаза со смирением и спокойствием. Глубина и мудрость, что появились во взгляде Абадара за последний год, взяли свою страшную цену… Фанатики всегда платят за них дорого…
— А что ТЫ, Абадар? — сурово спросил Сайнарнемершгхан и добавил с вызовом: — Твой плащ чёрен, как у твоей младшей сестры!
Абадар отвел взгляд.
— Да, отец, — признал он, — я скорблю о Джуэле.
Сайнар хотел ответить что-то резкое, но сдержался; возобновил неторопливый шаг. Рубиновые костянки диадем и сухие корки треснувших плодов похрустывали под подошвами сапог…
— Я принес тебе весть, отец, — вновь заговорил Абадар. — Орлайя просила передать тебе это… — на раскрытой ладони появился небольшой музыкальный кристалл; сердцевина его была мутной: он, несомненно, содержал в себе что-то, иначе сквозь него можно было бы смотреть, как сквозь обычные граненые стекла.
— Что в нем? — спросил Сайнар, скептически поглядывая на столь скромную вещицу.
— Здесь — хвалебная Охотничья песнь, — бесстрастно пояснил Кангасск Абадар. — Судя по всему, она посвящена твоему сыну и нашему брату. Парня зовут Кангасск Дэлэмэр…
Глядя на лицо Сайнара, можно было понять, что в душе его в тот момент пронеслась целая буря. Так, внезапно и несвоевременно, поднимаются порой спокойно лежащие дюны давних воспоминаний…
Никогда еще Абадар не видел отца таким…
Как жадно тот слушал простую, коротенькую песню! Много раз подряд. Словно она могла поведать ему что-то особенное.
Кангасск Дэлэмэр!
Славься, юный маг!
Мы песню тебе поём.
Пусть этот огонь
Никогда Зима
Не скроет в сердце твоём…
Конечно же, она не могла дать отцу тех ответов, которых он в ней искал…
Разочарованный, Сайнарнемершгхан вернул кристалл Абадару.
— Что тебе известно о Дэлэмэре? — спросил он без особой надежды.
— Не так много… — в такт тихому шагу неспешно повествовал Абадар. — Мажеста сказал, что «Дэлэмэр» — это кулдаганская фамилия…
— Да я знаю! — нетерпеливо прервал его отец. — Знаю! Кулдаган, Арен-кастель… — он сник и, вздохнув, велел: — Продолжай…
— Наш брат был оружейником в Арен-кастеле, потом ушел оттуда, судя по всему, с кем-то из Странников. Что же до этой песни… — Абадар задумчиво погладил лежащий на ладони музыкальный кристалл большим пальцем. — Она была исполнена в городе Ивене. С тех пор Дэлэмэр известен как Ученик миродержцев.
Разочарование и жгучая обида отразились на морщинистом лице Сайнара.
— Глупый мальчишка!.. — в сердцах произнес он.
— …Судя по всему, он сильный амбасиат, либо маг, — счел нужным упомянуть Абадар. — Он сумел уничтожить витряника, сохранив жизнь носителю.
— Потрясающе!.. — расстроенный отец все же не удержался от восхищения. Тем горше было сознавать, на чьей стороне находится его сын. — Миродержцы! — бросил он с ненавистью. — Конечно же! Прибрали к рукам талантливого ребенка!.. Пообещали золотые горы!.. Но… — Сайнар смягчился. — Быть может, еще не все потеряно. Я хочу, чтобы его нашли, Абадар. И доставили ко мне.
— Хорошо, отец… — Абадар послушно кивнул, но взгляд старшего Кангасска был печален.
…В чем-то он невольно завидовал своему младшему брату. Отчего бы? Быть может, оттого, что он, Кангасск Абадар, правая рука главы Ордена с тех пор, как не стало Гердона Лориана; он, посвятивший всю жизнь служению идеалам Горящего Обсидиана — самоотверженно, отказавшись от семьи, любви, всех радостей жизни… никогда не был дорог отцу так, как этот безвестный мальчишка Дэлэмэр…
Глава первая. Судный день
Гердон Лориан ждал их прихода, и не просто ждал, а готовился к нему. Прожив долгую и трудную жизнь, отшельник хотел теперь лишь одного: завершить эту жизнь достойно и красиво. Он должен был встретить суд миродержцев, и он ждал этого суда — как редко ждут самой радостной встречи или самого сурового экзамена.
Ожидание это невероятно преобразило старика. Прояснился взгляд, расправились плечи… Преображение коснулось и души: Гердон Лориан чувствовал себя живым огнем, горящим торжественно и жарко.
…Он горел, и в этом внутреннем пламени переплавлялись эмоции, слова и поступки — наследие шестидесяти девяти лет его земной жизни. Долгим и мучительным был этот процесс: воистину, великий человек готовился покинуть мир… И лишь в последний день, судный день, Гердон почувствовал, что огонь в душе погас; тогда он понял, что готов.