Тогда я сдался и, мучимый совестью, ушел. Унося этот дневник.

Учитель отправил меня на трансволо. Зачем, зачем было тратить на меня последние силы?.. Сил у него хватило только до Гуррона, оттуда я уже добрался до Столицы сам: на мое счастье в Гурроне был проездом старший магистр Эйнар Шарлу, он помог мне с трансволо до Столицы, где я передал дневник Астэр.

Возвращаться мне Учитель запретил строго. Но я все равно не выдержал: я вернулся на следующее утро. Утро первого января 15008 года… — Нирк замолчал и опустил взгляд. Кажется, нахлынувшее в тот момент воспоминание до сих пор было болезненно. — Я нашел Учителя мертвым. Он был сед, как ты, и лицом черен, как человек, хлебнувший чужой магии через край… Судя по всему, не в силах противопоставить магии Эльма щит, он просто поглощал его заклинания. Дрейн без согласия донора это называется. Только миродержец может обойти подобный запрет. И… он был весь изранен; на мече Эльма осталась его кровь…

Эльм… он лежал рядом, мертвый. Учитель не раз рассказывал мне об этом существе. Но я не увидел ни острых зубов, ни янтарных глаз… На снегу лежал вполне обычный человек, пожилой, с сероватым, точно покрытым пылью лицом. Наверное, проклятие оставило его после смерти и отправилось туда, откуда когда-то было вызвано.

Я рыдал, как дитя, над телом своего Учителя. Винил себя во всем… А потом заметил, как, привлеченные запахом крови и смерти, к месту битвы собираются голодные лесные хищники. Это заставило меня опомниться. Я поднял на руки тело Учителя (он был легкий, как ребенок, так истощила его эта война) и забрал его диадемовый посох-меч, который сам подарил ему когда-то… Потом… вызвал по кристаллу Эйнара и отправился на трансволо в Столицу.

В тот день объявили об окончании войны. Я сам не мог — у меня тогда от горя пропал дар речи… Объявляла Милия. Я помню, как твоя дочка шла с диадемовым посохом Учителя вдоль строя солдат и говорила: «Война закончена! Мы победили!» Люди плакали от счастья и горя… каждый помнил, чего это стоило.

Кангасск ничего не сказал на это. Наклонившись вперед, он лишь молча положил руку Нирку на плечо.

— Спасибо, — с грустью отозвался Мисаль и добавил: — Я вот еще что хочу сказать… Я пришел тогда слишком поздно. Я не успел услышать его последних слов. А это было важно… Эта кровавая надпись на снегу до сих пор не дает мне покоя…

— Надпись? — переспросил Кан.

— Да, — кивнул Нирк и процитировал: — «Второй»…

Когда-то Влада решила; вместе с Серегом они решили: не навязывать свою веру Омнису, какой бы она ни была и священных книг своего мира не цитировать. Но, видимо, вопрос Ученика, а вернее, тон, которым этот вопрос был задан, Владу растрогал.

— У нас говорили: Бог един в трех лицах, — сказала она. — И благословляли так: во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Тонкий, сточенный на конце мелок, ведомый пальчиками Карины, бесшумно касался доски. Прямые белые линии, пересекаясь, слагали сложный узор, и каждая из них должна была стать дорожкой для магической энергии: в отличие от отца, Карина не ограничивалась лишь теорией магии…

— …Число три очень необычно, — бойко объясняла она Кангасску, пока меловые отметки одна за другой ложились на черное лаковое покрытие доски. — Оно упоминается во множестве легенд, даже у народов, тысячелетия не контактировавших друг с другом! Такие магические символы как Три, Триада, Треугольник, можно найти и у нас, и у файзулов, и у островитян… даже у драконов!

— Хмм… — Ученик миродержцев задумчиво потер подбородок.

— Потому я предполагаю, — продолжала Карина, — что все эти легенды берут начало еще в мире-первоисточнике.

— Скажу точнее: это действительно так, — кивнув, с уверенностью заявил Кангасск.

— Правда? — Карина несколько опешила и на миг застыла с мелком в руке. — Что ж… это шаг к истине… — дочертив последние несколько линий, она попросила: — Прости, ты не мог бы снять доску со стены и на стол ее положить?

Кангасск просьбу выполнил, на удивление легко справившись одной рукой; привычка — великая вещь…

Склонившись над доской, дочь Нэя провела ладонью над сплетением линий. Кан почувствовал, как безмолвное заклинание, что она сотворила, привело в движение магию, и узор стал больше чем узором: теперь он пульсировал энергией, мчащейся по сотням меловых дорожек, готовый выполнить то, для чего был предназначен.

…Множество треугольников, заключенных один в другой. И в центре всей конструкции — главный, с равными сторонами и тремя очерченными вершинами…

— Кажется, я догадываюсь, к чему это все… — нахмурился Кангасск.

— Я… — Карина в смущении закусила губу и сплела пальцы рук. — Я… Прости… — выдохнула она, так и не решившись на просьбу.

Кан молча посмотрел на нее, поймал ее взгляд… Страх… «Отчего люди стали боятся меня?» — помрачнев, подумал Ученик и ответа на собственный вопрос не нашел.

В какой-то момент он невольно вспомнил Нэя, требовавшего осколок харуспекса для эксперимента… И… без лишних слов снял цепочку с обоими обсидианами — Горящим и Холодным — и протянул ее Карине. Не сомневаясь, не сожалея. Ему даже казалось, что, вздумай она оставить обсидианы у себя, он не сказал бы теперь ни слова.

…Она приняла оба харуспекса так, как принимают великий дар, а не «материал для эксперимента» — доверчиво, в открытые ладони. И Горящий, сменив носителя, на миг погас, лишь с тем, чтобы вспыхнуть снова, приняв чужой ритм: порывисто пульсирующий, отражающий биение не одного сердца, а двух — не только Карины, но и ее нерожденного ребенка.

— Чем бы нарру заменить… в эксперименте… — задумчиво произнес Ученик. — А, знаю.

Оглядевшись по сторонам, Кан сгреб со стола фарфоровую ступку, в какой обычно растирают в порошок химикаты и травы, и достал из ящика, третьего сверху, скальпель — удивительно, что после стольких лет в лаборатории все было так, как он помнил.

Без особых сожалений Кангасск рассек скальпелем бесчувственную правую ладонь; и на серый фарфор ступки закапала темная, застоявшаяся кровь.

— Я владею наррой лишь по праву крови, — просто пояснил Кан. — Думаю, замена будет подходящая.

Опомнившись, Карина сотворила заживляющее заклинание, а следом — и обезболивающее.

— Спасибо, — кисло усмехнулся Кан, — но не стоило: боли эта рука все равно не чувствует.

Вернув правую руку на перевязь, он решительно пододвинул к Карине ступку с «заменителем нарры».

Как он давно заметил, ученые, как правило, питают к крови едва ли большее отвращение, чем бывалые воины или опытные лекари; потому большинство из них не то что смутить, даже удивить видом крови нельзя…

Молчаливая и сосредоточенная, дочь Нэя расположила все три элемента на отведенные им места.

— …Ничего не произошло? — поинтересовался Кангасск через пару минут.

— Не знаю, — озадаченно произнесла Карина. — Ты… не видишь ее? «Паутину»?..

— Нет, — Кан отрицательно покачал головой.

— Подождем еще немного? — в голосе Карины прозвучала нерешительная просьба.

— Хорошо, — просто отозвался Ученик. — Я не прочь скоротать время за беседой.

Вздохнув, Карина Джовиб откинулась на спинку стула. Похоже, все мысли ее были сосредоточены сейчас на эксперименте и отвлечься от них ей было непросто.

— …Лайн сегодня вытащил меня покататься на лыжах, — с улыбкой произнес Кангасск и посмеялся над собой: — Однорукий лыжник! Большего посмешища мир не видывал.