— Он никогда над тобой не смеялся, — покачала головой Карина. — Он просто счастлив, что ты есть на свете.

— Лайн славный малый, — тепло произнес Кан. — Он смотрит на мир так, как будто в этом мире нет ничего невозможного. Мне всегда такой уверенности не хватало…

Мимолетный взгляд, который Карина в тот момент украдкой бросила на горящий обсидиан… Вспомнила что-то?..

Теперь Кан поклялся бы чем угодно, что для дочери Нэя один этот камень значит очень много. Даже оставшись без Холодного и Горящего, Ученик все еще владел Наррой и не мог не почувствовать, как что-то дрогнуло в душе молодой женщины. Давнее воспоминание.

— Лайнувер… — вдумчиво произнес Кан. — Могу я спросить, откуда такое имя?..

Взгляды их встретились…

Порой достаточно одного слова, одного вопроса, чтобы беззаботная беседа, призванная убить время, перешла в нечто, похожее на осторожный шаг по тонкому льду, за которым лежит далекий берег, куда очень давно никто не ступал. Одно неверное действие — и не видать тебе берега; возможно, уже никогда…

— Я никому об этом не рассказывала, — нахмурилась Карина. — Ориону даже.

— Тогда и мне не стоит, — сразу оговорился Кангасск.

— Тебе как раз стоит, — возразила она, сплетя тонкие пальцы. — Ты принес мне Горящий и отдал мне его. Так же доверчиво, как я однажды отдала его Лайнуверу. Наверное, ничего не бывает зря…

Еще до войны; еще в то время, когда будущее было неизвестно и необъятно, словно сказочная страна туманов, Карина Каргилл встретила парня, носившего имя Лайнувер Бойер. Он пришел с небольшим отрядом — десяток юных Сохраняющих Жизнь — и принес Нэю странную весть. Малоизвестному тогда ученому из-за этой вести пришлось потом спешно сворачивать лагерь и бежать из Ничейной Земли, бросив все разработки. Беспокойство оказалось напрасным: не было ни погони, ни угроз, а отряд Лайнувера бесследно исчез на следующее же утро после того… как Карина отдала парню горящий обсидиан.

— …Ты скажешь, это странно, что я назвала сына именем незнакомца, — печально проронила дочь Нэя, поправив прядь волос, выбившуюся из пышной прически. — …Но просто… за какие-то несколько минут, что мы с ним говорили, он стал мне дороже всех на свете. И я знаю, почему, — она подняла на Кангасска грустный взгляд. — Я тогда не удержалась и надела цепочку с Горящим, а он позволяет чувствовать мир иначе, более тонко. И я чувствовала, что Лайнувер не врет мне… и — эту дрожь под сердцем — признак светлого и доброго чувства. Я говорила с ним несколько минут, но мне казалось, я всю жизнь его знаю. Знаю и люблю.

— Карина… — хотел было остановить ее Кан, понимая, что бедняжка едва сдерживает слезы, но осекся.

— Я предчувствовала, что он не вернется, — прошептала она. Нет, эта женщина не расплачется ни за что, как бы больно ни было вспоминать… — Но столько лет надеялась. Помню, даже бросилась навстречу сыну миродержцев, когда увидела знакомый плащ, и Горящий… — Карина невесело улыбнулась, и заговорила спокойнее: — Максимилиан тогда странно на меня посмотрел… Мне показалось, он даже внешне был похож на Лайнувера в тот момент. Это было странно… Впрочем, когда слишком долго ждешь и надеешься, начинаешь видеть знакомое лицо всюду… — она вздохнула и зябко повела плечами.

Кангасск опустил глаза. Он многое мог бы сказать сейчас, но промолчал.

«Не показалось тебе… Это был почти Лайнувер. Почти. По крайней мере, Макс все помнил.

И о чем ты думал, Макс, когда снова увидел ее? Ту, которая тебя ждала, верила, надеялась? О чем думал, когда прошел мимо?

А если бы не прошел?.. Все могло бы быть иначе. Тысячу раз иначе…»

…Стоило только представить…

Они побежали в разные стороны — мириады путей и дорог, бесчисленные варианты несбывшегося, возможного и невозможного. Все они шли от этой точки — точки выбора. Серебряные нити неведомого паука… они разбегались все дальше и дальше друг от друга, и где-то Макс был жив и звал маленького Лайна сыном, а где-то… всего было не перечесть. И лишь одна нить, короткая и потускневшая, одиноко обрывалась в пустоте: он прошел мимо, он выбрал… и этот путь стал его судьбой, тогда как другие сияли рядом…

— Я понял, что такое Паутина, — сказал вдруг Кангасск, вскинув голову. — Это место, где встречается то, что было, что будет, и что могло и может быть.

— Я не понимаю, — произнесла Карина растерянно.

— Постараюсь найти слова… — Кан говорил с увлечением и с горечью, совмещая невозможное. — Три обсидиана… Холодный… с ним судьба кажется линейной; с ним она похожа на книгу, которую можно листать вперед и назад. Горящий… с ним судьба похожа на извилистый лабиринт, где много путей и тупиков. Дымчатый, Нарра… при нем судьба видится картой дикой страны, где кто-то пометил крестиками основные пункты пути, а уж как пробираться к ним сквозь дебри, это дело каждого, и любой путь придется прокладывать самому. Я чувствовал все три появления в отдельности. Но вместе… вместе они больше, чем просто сумма; вместе они дают нечто качественно новое.

— Не книга, не лабиринт, не карта, но Паутина? — с живым интересом произнесла Карина, подавшись вперед.

— Да, — вдумчиво продолжал Кан. — Там все, что мы называем «может быть» или «могло быть» не пустые мечты, сожаления и домыслы. Все это существует на самом деле. Все это для чего-то нужно. Возможно, для того же, для чего нужны опорные нити в ловчей сети паука… или… — он невольно покосился на свою неподвижную правую руку, — множество мелких сосудов или нервов, видимых и не видимых глазу… я не знаю.

— Организм — сложная система, — сказала Карина, скрестив на груди руки и подняв взгляд к белому, подсвеченному электрическими лампами потолку, — а уж мир… он еще сложнее. И все-таки, — она вновь посмотрела в глаза Кангасску, — как ты заставляешь Паутину появиться? Как объединяешь три харуспекса?

— Кажется, я понял, как… — уверенно произнес Ученик. — Это происходит, когда я начинаю рассматривать варианты. Дымчатый, Горящий, Холодный — когда они просыпаются в таком порядке, все встает на свои места.

— Последние два лежали рядом, ты их не касался, — заметила Карина. — Или мое объединяющее заклинание подействовало?

— Вряд ли… — нахмурился Кангасск. — Помню, все три обсидиана проснулись в первый раз, тогда открылась эта пропасть. Теперь же я просто в нее заглянул. Некоторые двери нужно открыть лишь один раз…

— И к чему мы пришли? — Карина провела ладонью над меловым узором, гася не нужное теперь заклятье. Несколько мгновений спустя Кан уже забрал свои харуспексы. — К чему, Кангасск? Судьбы нет? Можно выбрать что угодно?

— Есть, — возразил Ученик. — Иначе владельцы холодных обсидианов не могли бы ее предсказывать. Но даже они осторожны в своих предсказаниях.

— Как это понимать? Ты говоришь загадками…

Возможности, пути, варианты… И отчего испокон веков человек с трудом верит во что-то, пока оно не повторится ТРИЖДЫ?.. Ученик миродержцев не исключение…

Кангасск даже не знал, что толкнуло его на этот шаг — взглянуть сквозь сплетение серебристых нитей, пока оно не исчезло, на судьбу не родившегося еще ребенка Карины… Столько путей, столько возможностей — просто поразительно! Но тогда…

«Судьбы нет? — подумал Кан. — Я проверю…» И заставил умолкнуть Нарру… Паутина пропала. Перед мысленным взором поплыло кроваво-красное марево: когда-то такое не позволяло угадать намерения Максимилиана, делая его невидимым для всех гадальщиков Омниса. Насмотревшись, Кангасск заставил умолкнуть и Горящий. И тогда остался только холодный обсидиан, предсказания которого похожи на книгу, которую не так-то просто читать без разрешения хозяина… Но тут и нечего было читать: если так представлять судьбу маленькой Мералли, которая вскоре должна появиться на свет, то в ней не будет и пары страниц…