Особую ценность имеет труд Спафария о Китае — «Описание первыя части вселенныя, именуемой Азии, в ней же состоит Китайское государство с прочими его городы и провинции». Пишет он о природе страны и ее населении, земледелии и скотоводстве, промыслах и торговле, государственном устройстве и армии.

Сведения о Сибири и Дальнем Востоке, их соседях, речных и морских путях, собранные русскими людьми, во многом обогатили мировую географическую науку. Иностранцы и в России и вне ее всякими путями, законными и незаконными, жаждали получить материалы Посольского и Сибирского приказов. Так или иначе они становились известными в Европе, и ряд авторов использует русские материалы в своих трудах, картах. Чертеж России Федора Годунова положен в основу карты Восточной Европы, сделанной Гарритсом. Следы использования тех же материалов можно найти в сочинениях голландца И. Массы, англичанина С. Коллинса, шведа И. Кильбургера, француза Ф. Авриля и многих других. Среди этих книг особо следуют выделить «Северную и Восточную Татарию» Николая Витзена, амстердамского бургомистра, изданную в 1692 году.

Общественный подъем эпохи Смуты и последовавших за нею событий обусловил расцвет устного народного творчества. Фольклорные мотивы широко используются в различных жанрах литературы и искусства, в документах приказов и рукописных книгах. В них мы находим меткое народное слово — пословицы и поговорки, записи народных песен и легенд, духовных стихов и светских сказаний, сказки и былины. Фольклорный материал заполняет многочисленные рукописные сборники исторического, церковно-литургического содержания, сборники песен и «крюков» (крюковые ноты), пословиц и поговорок, сказок и преданий, заговоров и свадебных обрядов.

В конце века в России побывал Ф. Балатри, известный на своей родине, в Италии, певец. Ему, как видно, понравились русские песни, и одну из них, плясовую, он записывает, причем латинскими буквами:

Широкое хождение имеют сказки — волшебные, бытовые, героические; былины о богатырях киевской поры; исторические песни о царевне Ксении и полководце Скопине-Шуйском, об Азовском сидении и Стеньке Разине. Особенно хороши песни о Разине — народном заступнике:

Образ Стеньки Разина, которого ни пуля не возьмет, ни пушечное ядро не тронет, вырастает в песнях и преданиях, сказках и легендах до размеров былинных. Народная фантазия то переносит его под стены Казани, и он помогает ее взять Ивану Грозному; то делает славного Илью Муромца его есаулом; то объединяет воедино двух Тимофеевичей — Ермака и Разина.

Сборники пословиц и поговорок этого времени убеждают, что многие из них дожили до нашего времени, например: «Баснями соловья не кормят», «Взялся за гуж, не говори, что не дюж».

Некоторые пословицы и поговорки отражают прошлое, не столь уж давнее: «Аркан не таракан: хошь зубов нет, а шею ест» (об ордынской неволе). «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день» (об отмене Юрьева дня по указу царя Федора Ивановича).

Многие посвящены природным явлениям, наблюдениям над сменой времен года, погоды. Народная мудрость, вековой опыт, острый взгляд русского человека отразились в них в полной мере. Другие столь же метко смеются над неправедными судьями и попами — стяжателями и пьяницами, богачами-эксплуататорами.

В духовных стихах и плачах, народных драмах скоморохов народ выражал свое отношение к окружающей его действительности, свои заветные мысли, чувства, надежды.

Народные фольклорные мотивы охотно используют авторы сатирических повестей, Аввакум в своем «Житии», композиторы, например, певчий дьяк Василий Поликарпович Титов — в «Большом многолетии». В «распетой» им «Стихотворной псалтыри» Симеона Полоцкого Титов использует народные песни с их характерными гармоническими оборотами, ритмикой. Многоголосие проникает в церковную музыку из народного пения.

Народный дух, нередко протестующий, критическое восприятие существующих порядков, здравый, реалистический подход к объяснению действительности прорываются все явственней в литературу. Последняя вместе с другими явлениями общественной, духовной жизни ярко отражает рост национального самосознания народа, идейные противоречия, противоборство разных социальных сил. Многое всколыхнули все те же Смута и народные восстания, «Азовское сидение» и «Сибирское взятие».

События начала века подвигли взяться за перо князей и бояр, дворян и посадских людей, монахов и священников. Авраамий Палицын в «Сказании» подробно рассказывает о «разбойничестве» первых лет нового века, восстании Болотникова, борьбе с самозванцами и интервентами. Подчеркивает при этом роль своей обители, где служил келарем, Троице-Сергиева монастыря. Другие авторы: дьяк И. Тимофеев во «Временнике», И. М. Катырев-Ростовский, родовитый князь, многие известные и анонимные составители повестей и сказаний, слов и видений взволнованно говорят о Смуте. В объяснении ее причин, наряду с божественным промыслом (наказание-де за грехи наши), все чаще пишут о людях, их замыслах и поступках, порицают их: одних за нарушение справедливости (например, убийство царевича Дмитрия происками Годунова), других — за «безумное молчание» в связи с этим, третьих («рабов» господских) — за непослушание и «мятеж».

А некоторые высказывают вольнодумные мысли. Молодой князь И. А. Хворостинин, отпрыск знатного рода, начитавшись латинских книг, начал хулить отеческие порядки, мечтал убежать в Литву или Рим, с презрением относился к обрядам православной церкви. Дошел до того, что не ходил к заутрене и обедне, запретил ходить в церковь своим холопам и — о, ужас! — не захотел христосоваться с самим государем, которого звал не царем, а «деспотом русским»! Князь «в разуме себе в версту не поставил никого», а о своих согражданах говорил со многою укоризною:

«В Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем: сеют землю рожью, а живут все ложью».

Его дважды брали под арест, конфисковали все его сочинения, ссылали «под начал» (под надзор) то в Иосифо-Волоколамский, то в Кирилло-Белозерский монастырь. В конце концов власти вернули из ссылки этого «отдаленного духовного предка Чаадаева», как его именует В. О. Ключевский, связывающий с ним «первые опыты общественной критики» в России. Но большинство авторов, конечно, не доходили до такого радикализма, да еще на католической подкладке…

Участники похода Ермака составили «Казачье написание». Инициативу похода они отводят самим казакам, а не Строгановым. Оно ярко рисует их среду с ее демократизмом и вольнолюбием. Федор Порошин, беглый холоп, ставший подьячим Войска Донского, создает в 40-е годы «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков». С ее страниц встает эпопея героической борьбы донцов с турками в ходе взятия и защиты Азова (1637–1642 годы). Впитавшая в себя фольклорную и книжную традиции, «Повесть» стала одним из лучших литературных памятников эпохи. Патриотичность, яркий язык, эпичность и драматичность повествования сделали ее очень популярной у читателей.