На самом-то деле Гаухар не шелохнулась. Троллейбус все удалялся. Но цепочка, когда-то соединявшая двух этих людей, не растягивалась, подобно резине. Звенья ее оборвались. Они и прежде еле держались, только Гаухар в наивной своей вере слишком долго надеялась на несбыточное.

Когда Гаухар вернулась в квартиру своих гостеприимных друзей, ни Галимджан-абы, ни Рахимы-апа еще не было дома. Обе девушки наперебой расспрашивали, как Гаухар сдавала последний экзамен, затем шумно поздравляли ее с успехом, наконец принялись готовить чай, накрывать стол, успевая при этом неумолчно болтать. Глядя на них, и Гаухар повеселела. Она уже улыбалась, слушая их трескотню.

После чая девушки усиленно стали звать гостью в кино, — что это за жизнь, если, сдав экзамены, даже в кино не сходить! Гаухар пожаловалась на головную боль, к тому же завтра она отправляется домой, надо отдохнуть перед дорогой.

Вскоре вернулась Рахима-апа. Дочки; наспех выпалили ей, что у Гаухар все в порядке, и тут же побежали в кино. Каникулы у них на исходе, надо с толком использовать последние вечера.

— И поругать их хочется за то, что совсем не занимаются домашними делами, а потом раскину умом — и опять молчу. Наша молодость прошла в трудное время, мы не могли так свободно чувствовать себя, а им море по колено, — заговорила Рахима-апа, когда за дверью стихли шаги девушек. Потом она спросила Гаухар: — Ну как твои дела?

— Что вам сказать, Рахима-апа… Об экзаменах вы знаете. А если о Джагфаре, так все кончено. Расстались навсегда-.

— Хорошо все обдумала?

— Твердо решила. Довольно.

— Что ж я могу сказать? Ты не ребенок, выпила до дна свою чашу.

— Да, хлебнула… Может быть, другие легче переносят такие истории, но мне тяжело далось. Не так-то просто признаться, что жестоко ошиблась в моей первой любви… — Она опустила было голову, но сейчас же вскинула, чуть прищуренными глазами посмотрела куда-то вдаль. В этом взгляде Гаухар было что-то необычное, решительное, чего прежде не замечалось за ней. — Знаете, мне предстоит теперь нечто новое в жизни, — призналась она. — Когда и как это начнется, куда приведет — не знаю. Быть может, как мысли человека не вдруг возникают, так и шаги его не сразу направляются в нужную сторону. Одним словом, посмотрим. Теперь есть какой-то опыт, очертя голову не буду бросаться… Очень я напереживалась, Рахима-апа. Трудно все объяснить. Одно знаю: теперь небо мое не закрыто облаками, как было раньше.

Они еще долго разговаривали, пока Гаухар не спохватилась: ведь завтра с утра отправляется в Зелёный Берег, надо сходить в магазины, купить кое-что.

Проводив ее, Рахима-апа подвязала белый передник, замесила тесто и зажгла конфорки газовой плиты. К тому времени вернулся с завода Галимджан. Умылся, причесал волосы, только после этого зашел на кухню.

— Ты, Рахима, опять за свою кулинарию? Зря занялась учительством, лучше бы шла в поварихи, прославилась бы на всю страну.

Гаухар завтра уезжает, надо что-нибудь испечь ей на дорогу. — Рахима открыла духовку, оттуда пахло чем-то вкусным.

— Сдала экзамен?

— Сдала. Отправилась в магазины за дорожными покупками.

Зазвонил телефон. Галимджан-абы взял трубку.

Оказывается, Джагфар. Он просит передать трубку Гаухар. Галимджан сказал, что ее нет дома, советовал позвонить несколько позже.

— Не надо бы ему звонить, — недовольно заметила Рахима и пересказала Галимджану все то, о чем сообщила Гаухар.

— Так и сказала — расстались? Это хорошо! — одобрил Галимджан. — Наконец-то набралась духу. Отлично! Теперь ей будет легче.

— Ты не очень-то радуйся, Галимджан, мы ведь еще не знаем, что ждет ее в будущем.

— Что уж там ни ждет, но это будет новая жизнь. Человек перестал кружиться, не сходя с места, вот что ценно.

— Любишь ты расхваливать будущее. Еще не известно, как сложится оно.

— Как же не хвалить! Я высоко ценю, когда человек расстается со старым, с гнильем. Значит, для человека открывается дорога в будущее, к счастью. Теперь пусть Гаухар пошире раскроет глаза да не ошибается во второй раз.

— Если б знать, где и в чем ошибешься…

— На то человек и копит жизненный опыт, — заключил Галимджан.

В это время вернулась Гаухар. Должно быть, похолодало на улице, щеки у гостьи раскраснелись.

— Не замерзла?

— Какое там, Галимджан-абы! Я и не почувствовала никакого холода.

— Молодость. У молодых кровь горячая…

Гаухар разделась, убрала сумку с покупками. Зашла к Рахиме на кухню, Галимджан уже находился там.

— Знаешь, Гаухар, — несколько смущенно начала Рахима, — тут у Галимджана не очень складно получилось… Звонил Джагфар? Галимджан не догадался сказать, что ты уехала, велел позвонить еще раз.

— Я же ведь ничего не знал, как там было у Гаухар, — оправдывался Галимджан.

— Ничего, не страшно, Галимджан-абы. Джагфар для меня не существует.

— Ты, надеюсь, серьезно говоришь это?

— Серьезней некуда. Только мне не хочется рассказывать подробно, очень устала.

— Ну в не рассказывай. Зачем повторяться? Заверещал телефон. Гаухар сразу же взяла трубку.

— Это вы, Маулиханов?.. Нет, нет, мы уже обо всем переговорили. Ничего добавить не могу.

Гаухар положила трубку. Через несколько минут опять звонок. На этот раз трубку взял Галимджан. Молча подержал ее и так же молча опустил на рычаг.

На этом не кончилось. Через какие-нибудь полчаса раздался звонок в коридоре. Рахима-апа приоткрыла дверь. Несколько растерянно сказала:

— Входите. — И тут же позвала мужа — Галимджан, ты нужен здесь.

В прихожей стоял Джагфар, как ни в чем не бывало поздоровался с Галимджаном, сказал, что ему нужна Гаухар.

— К сожалению, ей нездоровится, Джагфар. Извините.

— Все же я должен повидаться с ней, — настаивал Джагфар. — Ведь она уезжает завтра. Сегодня, может быть, я неосторожно обидел ее несправедливыми словами. Я пришел попросить прощения.

— Хорошо, попробую передать ей.

— Нет, Галимджан-абы, я должен сам объясниться. Нам еще кое-что надо…

Он не успел договорить — в прихожей появилась Гаухар.

— Мы уже все выяснили, — спокойно и холодно сказала она. — Больше нечего выяснять.

— Гаухар…

Молчите. Вас держат у порога, не приглашают в комнату. Неужели и это не понятно?

Джагфар быстро повернулся, обратился к Галимджану и Рахиме:

— Еще раз извините, пожалуйста. Но нам с Гаухар необходимо сегодня же закончить разговор. Ведь завтра будет поздно…

— И сегодня уже поздно, — перебила его Гаухар. — Вот дверь, прошу вас оставить дом, в котором живут хорошие люди.

— Что ж, если гонят, уйду. А куда мне пойти, к кому? Вы подумали об этом? — не унимался Джагфар, уже перейдя на «вы».

— Не прибедняйтесь, вы хороню знаете, куда и к кому вам идти… Галимджан-абы, помогите указать этому человеку на дверь, а то он не собирается покинуть прихожую.

Недалеко от дома тетушки Забиры Гаухар повстречались ее школьники. Среди них были и Зиля с Акназаром. Ребята еще издали кричали ей что-то неразборчивое, а подойдя ближе, как-то по особенному присматривались к учительнице, словно старались что-то разгадать.

По-видимому, им достаточно было нескольких мгновений, чтобы убедиться: хотя учительница две недели не показывалась в школе, она нисколько не изменила своего отношения к ним, осталась все та же, прежняя. В следующую же секунду они с радостными возгласами бросились к своей Гаухар-апа, начали прыгать, принялись громко рассказывать о себе, перебивая друг друга, Гаухар окончательно прониклась чувством, что она вернулась действительно к себе, в родной дом, что дети соскучились по ней. Впрочем, и сама она соскучилась не меньше. Кто-то из ребят выхватил у нее из рук и потащил ее дорожный чемодан. Гаухар шла, неумолчно разговаривая с ребятами, точно наседка, окруженная цыплятами. Ей казалось, что разлука со школьниками длилась не две недели, а никак не меньше года.