— Напугала же ты меня!

— Нет, подумай, тетушка Забира, какое самомнение! Ну как же, артист! Все остальные должны смотреть на него снизу вверх.

— И все же, Гаухар, не стоило бы так сразу поворачивать оглобли ему. Наверно, обиделся человек.

— Такие не умеют обижаться.

— О господи, Гаухар, ты же не дрова рубишь. Даже не смотришь, куда щепки летят. § 0?

Глаза тетушки Забиры искрились от удовольствия. Она горда поведением Гаухар. В то же время не может ронять: откуда молодая женщина набралась смелости так разговаривать с солидным мужчиной?..

— Ой-ой, Гаухар, ну и отбрила ты его!

— По заслугам, тетушка Забира! Болтает о какой-то девушке, которая ходит по пятам за ним. А скорее всего прибежал за легкой добычей. Избалован, с жиру бесится!

Тетушка Забира всплеснула руками. Ей доводилось слышать, что артисты совращают женщин, но тому, что наговорила Гаухар о своем госте, Забира не могла поверить. Она с недоумением посмотрела на Гаухар: наверно, преувеличивает. А впрочем, чему удивляться? Ведь женщина едва успела оглядеться вокруг себя после темной ночи, а к ней мужчина в гости. Да еще артист! До артистов ли ей! Вот она и сорвала на нем малость.

Но у Гаухар уже прошло возмущение. Она погрустнела, как-то сжалась. «Сейчас начнет плакать», — со страхом подумала тетушка Забира.

Нет, Гаухар не заплакала, нашла в себе силы сдержаться. Только лицо и взгляд стали суровыми. Но недолго она оставалась мрачной. Вдруг сказала с усмешкой:

— Тетушка Забира, как этот кавалер затоптал нам пол. — Она приподняла низко свесившийся край скатерти, — Э, да и под столом тоже!

— У него подошва на ботинках в два пальца толщиной, да еще с узорами. Ему очень хотелось похвалиться своими ботинками, а ты не смотрела… Сейчас подотру эту грязь, а завтра вымоем полы везде.

Тетушка Забира принесла из кухни тряпку, ведро с водой, принялась вытирать следы грязных, ботинок Алчына.

Теперь в комнате у Гаухар и в кухне — гость и в кухне наследил — наведен порядок. На стенах горницы Гаухар повесила свои наиболее удачные рисунки, врезанные в рамки и застекленные. Забире понравилось это, и она заявила:

— Что хочешь, то и переделывай в доме. Я вижу, рука у тебя легкая.

И Гаухар дала полную волю своим «легким рукам».

В занавешенном углу, служившем квартирантке спальней, стояла низенькая колченогая железная койка. Гаухар вынесла в сарайчик эту развалюху, купила никелированную кровать с железной сеткой, застланной тюфяком. Постельку накрыла белым покрывалом с розовыми разводами, подушки украсила кружевными накидками. Потом появилась новая цветастая занавеска, отделявшая «боковушку» от горницы. При следующей получке был приобретен гардероб с большим зеркалом. Гаухар немедля освободила все свои чемоданы. Платья, висевшие на стене, укрытые газетами, она тоже разместила в гардеробе. Теперь в горнице не хватало только дивана. «Ладно, потерпим, будет и диван».

Все это вдвойне радовало тетушку Забиру: значит, квартирантка решила прочно обосноваться. Лучшего и не надо одинокой старухе. Гаухар пришлась ей по душе: нос не задирает, не бранчлива, к домашней работе руки лежат, лишнего не требует, гостей не водит табунами в дом. Со своей стороны тетушка Забира тоже не надоедлива: без нужды не спрашивает о прошлой жизни постоялицы, ждет случая, когда Гаухар сама заводит разговор об этом. И они зажили еще дружнее.

Алчын Лукман уехал из Зеленого Берега, не дождавшись конца гастролей всей труппы.

Узнав об этом, Гаухар с досадой поморщилась. Конечно, она могла предположить, что Алчын уехал от огорчения, что его чувство не получило ответа. Это было бы благородно и для самого Лукмана, и лестно для Гаухар. Увы, причина была совсем прозаичной, даже пошлой, Алчын признался одному из своих коллег в труппе: ему приходится, попросту говоря, сбежать из боязни, что некая особа может скомпрометировать его. Задушевный приятель, конечно, выболтал чужую тайну другим своим, не менее задушевным приятелям, а те — кому придется.

Вот и все, что оставил после себя певец Алчын Лук-май. И это после уверений и клятв в «безумной» любая к Гаухар! Невольно Гаухар вспомнила о Билале Шангараеве, Он не произносил клятв и не делал драматических жестов, Он просто был постоянен в своих признаниях. Уверял и сам верил, что семейная жизнь Гаухар с Джагфаром не прочна, что он, Билал, более надежен и куда более искренне предан ей. Разумеется, ему не взбрела бы в голову подлая мысль воспользоваться трудным положением Гаухар, тогда как Лукман именно на это и рассчитывал.

Впрочем, не довольно ли ей копаться в этой глупой истории? Впереди так много нужных и неотложных дел, что Гаухар не по себе становится, как вспомнит, сколько сил и драгоценного времени бестолково потратила она из-за своих личных неурядиц.

Ей надо всерьез заняться Акназаром Аралбаевым и девочкой Зилей. Как только Гаухар всеми помыслами и чувствами вновь вернулась в свой класс, ей стала еще более заметна странная отчужденность, возникшая между этими двумя учениками, еще недавно связанными трогательной дружбой. Охлаждение шло от Акназара, на переменах он почему-то стал грубить, сторониться девочки, хотя продолжал сидеть с ней на одной парте. Оба они проявляли раньше незаурядные способности в учебе, а сейчас словно бы в раздумье топчутся на месте, готовые склониться к тем мало радующим преподавателей «середнячкам», которых и отсталыми не назовешь, и к передовикам не причислишь. По задаткам своим Акназар и Зиля были сердечными детьми, — как выяснилось случайно, это они еще в начале учебного года подговорили совсем маленького парнишку «подбросить» в раскрытое окно Гаухар букет полевых цветов. И вот такая перемена, Чутьем Гаухар поняла: достаточно какого-либо резкого и неблагоприятного толчка извне — Акназар и Зиля могут сорваться и покатиться куда-то вниз. Надо принять меры, пока не поздно.

Она решила начать с Акназара. Из осторожно собранных сведений Гаухар знала; жизнь не балует мальчика: отец, покинул семью ради другой женщины; мать, как водится в этих случаях, занята на работе; между тем подрастающий сын хотел бы чувствовать около себя родную направляющую руку. В свое время Акназар привязался было к учительнице Лямиге, но и ее не стало. Возможно, мальчик искал внимания у новой преподавательницы, — не случайно однажды добрых полдня провел с ней на берегу Камы, наблюдая, как она рисует. Акназару и самому нравилось рисовать, к тому же он был еще любознателен, — о чем только он не расспрашивал учительницу в эти часы, проведенные вместе, и больше всего — о природе. Вдруг новая учительница почему-то перестала ходить на берег Камы рисовать и вообще как-то отдалилась от класса. Не исключено — это явилось еще одним, ударом для впечатлительного Акназара. Впоследствии мысль эта не давала Гаухар покоя.

…Сегодня, она велела мальчику остаться после уроков. Он недоуменно взглянул на учительницу, чуть изменился в лице, всё же ответил, как полагалось:

— Хорошо, Гаухар-апа, останусь.

Они сидят в пустом классе вдвоем, учительница — за своим столом, Акназар — на ближайшей парте. Гаухар не спешит начать разговор — собирается с мыслями, присматривается к смуглому худощавому мальчику. А он отводит глаза, колупает ногтем край парты.

— Не надо портить парту, — не повышая голоса, сказала Гаухар.

Он опустил руки, сел прямее.

Теперь послышалось что-то похожее на легкое царапанье в дверь. Чуть повернув голову, Гаухар видит: дверь не прикрыта пальца на два. Кто-то есть там, в коридоре. Вон и Акназар настороженно прислушался «Может, Зиля любопытствует? — мелькнула мысль у Гаухар. — Узнала, что Акназара оставили после уроков» и сама по старой привычке осталась. Наверно, ей очень хочется войти в класс», Но Гаухар нужно побыть один на один с Акназаром. Присутствие третьего человека, хотя бы и Зили, помешает разговору. Она не поленилась встать и плотнее закрыть дверь.