— Когда пропал мальчик?! Кто видел его в последний раз?!

— Может, там, в интернате, чем-то обидели Акназара? — недоумевала Гаухар.

— Не знаю, ничего не знаю! — твердила Миляуша. Они вчетвером торопливо направилась к городу.

Да, Акназар пропал. Гаухар не находила себе места. Она не бранила мальчика, не сердилась. Она боялась за него. О происшествии сообщили в милицию, обшарили весь Зеленый Берег, окрестности города. Но нигде не обнаружили Акназара. На Каме уже начались рейсы пароходов, — может, Акназар уехал куда-нибудь? Милиция сообщила о розысках на ближайшие пристани, и это пока не дало результатов.

Каждый день Гаухар ходила на пристань. Тоскливо смотрела на волны, плескавшиеся о берег. Снова и снова расспрашивала старшего воспитателя интерната, не было ли какого проступка у Акназара, не накричал ли кто на него.

Несколько раз являлась в школу Талия. Но только для того, чтобы излить проклятия на головы учителей, «загубивших» мальчика. Изрядная доля брани перепала и Гаухар, и Бибинур, и воспитательнице Жиган, и даже — откуда только узнала о нем? — Агзаму Ибрагимову. «Вырвали мое дитятко из теплых объятий матери и бросили в холодную пучину Камы!» — кричала она на весь Зеленый Берег. Тем, кто старался успокоить ее: «Потерпи, может, еще найдут», — эта зловредная женщина отвечала: «Не растравляйте мою рану! Вам-то что до чужого ребенка?»

Между тем в самом интернате уже бродили глухие слухи. Будто бы накануне исчезновения Акназара случилась драка. Воспитательница Мубина, если верить слухам, разнимая драчунов, ударила Акназара, крикнув: «Хулиган!» Мубина клялась, что и пальцем не тронула Акназара и даже не повышала голоса на него.

Ученики, жившие в интернате, отвечали молчанием на все расспросы. Судя по их замкнутым, отчужденным лицам, можно было предполагать — ребята знают что-то но уговорились помалкивать. Воспитательница Жиган даже уверяла, что по ночам ребята возбужденно спорят о чем-то, но стоит кому-то из старших войти в комнату, все умолкают.

И все же постепенно кое-что прояснилось. Если верить отрывочным сведениям, все началось с художественной выставки. Когда ее закрывали, то некоторым участникам, в том числе и Акназару, вручили похвальные грамоты — кому за хорошие рисунки, кому за хорошую организационную работу. А вот один из лучших учеников пятого класса — Фаиль — не был удостоен никакого поощрения. Между тем он представил на выставку иного рисунков. Но жюри сочло возможным принять только один его пейзаж, да и чтобы не огорчать юного художника. Тогда как Фа иль, привыкший к похвалам учителей, еще до открытия выставки растрезвонил, будто всем нравятся рисунки его. Вокруг Фаиля уже сгруппировались почитатели его таланта. Да что греха таить — и некоторые учителя предвещали ему удачу. И вдруг — полный провал.

Не мудрено, что ребята разделились на две группы, — Знаем, — говорил Фаиль сторонникам тех, кто получал похвальные грамоты, — мы все знаем. Ловкачей да подхалимов наградили. И первый ловкач — это Акназар. Он любимец Гаухар-апа. Вот в чем секрет!

К этому времени Акназар был уже переведен в интернат. Сюда тоже перекинулись распри. Сторонники Фаиля обвинили Акназара в нечестности: дескать, и в интернат он устроился благодаря покровителям, иначе его не приняли бы сюда.

Дело дошло до настоящей потасовки. Кто из ребят первым поднял руку, неизвестно, да это и не имело значения. Но подрались как следует. Когда прибежала воспитательница Мубина, в комнате уже все было вверх дном.

Как ни старалась Гаухар установить подробности этих происшествий, выяснить ничего не могла. Теперь, когда должно было начаться подлинное расследование, прежде всего замкнулась сама Мубина: ей не хотелось выносить сор из избы. Наверное, по ее наущению молчали и ученики, жившие в интернате.

Больше того — поползли слухи: дескать, весь сыр-бор разгорелся из-за выставки, она посеяла рознь между учениками. А кто инициатор выставки? Учительница Гаухар. Вот и соображай, от кого все пошло.

Гаухар не могла оставаться равнодушной к этим домыслам и пересудам сплетников. С другой стороны, она не могла не признать, что перед раздачей участникам выставки отличий следовало бы провести с учениками разъяснительные беседы, чтобы предотвратить обиды и завистливые выходки незадачливых художников. И, пожалуй, самое главное; не нужно было Гаухар выставлять свои рисунки. Горькие эти уроки полезно было запомнить на будущее, но сейчас всего важнее розыски Акназара.

В школу, где преподавала Гаухар, несколько раз наведывался Агзам Ибрагимов. Руководитель районе конечно, не имел права, да и по-человечески не мог оставаться равнодушным к исчезновению ученика. Но и Агзаму нечем было порадовать Гаухар — он сам надеялся получить в школе какие-либо ободряющие новости.

— Ничего хорошего, — расстроено отвечала Гаухар. Она все больше нервничала. Ей чудилось, что и Агзам Ибрагимов теперь осуждает ее затею с выставкой.

Словно угадывая ее настроение, он пытался успокоить:

— Ваша инициатива была правильной, она оживила школьную жизнь. Но все мы не предусмотрели кое-каких частностей. Из-за этого нельзя отвергать пользу самой идеи. Просто будем впредь осмотрительными.

К этому времени в Зеленом Береге появился Билал Шангараев. Вот уж некстати! И вдруг досужие люди сообщили ей: приезжий ленинградец заходил в милицию, спрашивал о пропаже мальчика. Гаухар терялась в догадках. Что ему надо? Почему он принял так близко к сердцу исчезновение неведомого ему Акназара?

В этих волнениях и суете прошло несколько дней.

В одну из перемен Бибинур-апа отозвала Гаухар в сторону и сказала:

— Час тому назад милиционер привел Акназара.

У Гаухар от неожиданной радости голова пошла кругом.

— Где мальчик?! Что с ним?! — Она даже голоса своего не узнала.

— Ничего особенного. Только голодный, грязный. Он уже в интернате. После уроков зайди ко мне, потолкуем.

Еще не увидев Акназара, еще не зная никаких подробностей, Гаухар уже чувствовала: ужасная беда миновала. Главное — мальчик жив. За это время чего только не передумала Гаухар! Что ни говори, Акназар всего лишь ребенок, — Чего можно ожидать от ребенка, никто не угадает, да и сам он не знает. Были случаи» когда оскорбленный, обиженный подросток в отчаянии накладывал на себя руки. Гаухар, разумеется не собирается принять беглеца с распростертыми объятиями. И все же она еле дождалась окончания уроков. Потолковав с Бибинур-апа, заторопилась в интернат.

В коридоре ей встретилась воспитательница Жиган. — Нашелся ведь! — говорила она, не скрывая ни гнева, ни радости, — Обнаружили на каком-то пароходе. Исхудал, одни глаза блестят. И все твердит: «Если вернете к матери, опять убегу!» И все же мне кажется, тут в чем-то повинна моя помощница Мубина. Акназар не хочет с ней разговаривать, а сама Мубина мрачнее тучи. Я пыталась объясниться с ней. Она одно твердит: «Увольняйте, если я провинилась». Вечером соберем ребят. Пусть расскажут, как было дело.

— Я все же хотела бы повидать Акназара, — плохо слушая ее, сказала Гаухар.

— Что ж, пожалуйста. Ученики еще не вернулись из школы, Акназар сидит наверху, в жилой комнате.

При виде своей учительницы Акназар встал, опустил голову. У Гаухар подкашивались ноги. Она села на край чьей-то койки. Молчала некоторое время, стараясь успокоиться.

Акназар все еще продолжал стоять перед ней. Его уже вымыли в бане, переодели в чистое. Не легко далось ему путешествие, сильно исхудал, должно быть, простудился — то и дело покашливает. «Надо будет показать его врачу». Это было первое, о чем подумала Гаухар. Потом она заговорила:

— Понимаешь, Акназар, какой поступок ты совершил? Ты думаешь, твои товарищи оправдывают тебя?

Мальчик молчал, все ниже клонил голову.

— Ни с кем не поговорил, никому ничего не сказал, — где это видано, где слыхано?! Здесь не только учителя, воспитательницы, твои одноклассники переволновались, — можно сказать, весь город говорил о тебе. Искали каждый день… Что же теперь делать с тобой? К матери не хочешь возвращаться, В интернате вряд ли согласятся держать тебя: вдруг завтра опять убежишь?..