Вот это «по всем предметам», должно быть, больше всего и беспокоило девушку. Возможно, ради разрешения хотя бы этого вопроса она и пришла к Гаухар.

— Непременно, обязательно надо! — подчиняясь внутренней вспышке, почти страстно сказала Гаухар. Она была уверена: только как следует ответить. В этом сейчас заключался ее долг. — Надо, Гульназ! Только человек с разносторонними, глубокими знаниями и может стать подлинным новатором, творцом в своей области.

Трудно сказать, для кого был более полезен этот разговор — для девятиклассницы Гульназ, робко ищущей свои первые тропинки, или для учительницы Гаухар, словно впервые увидевшей ступени лестницы, по которой ей предстояло подниматься вверх.

Вот и верь весне! В конце апреля вдруг завернули холода. Выпал снег. На деревьях и кустарниках уже начали было зеленеть набухшие почки, теперь они наглухо закрылись. Ручьи почти перестали журчать и звенеть, текли совсем вяло, а некоторые подернулись ледком. Люди, снова в зимней одежде, проходят по улицам городка чуть ли не рысцой. Лица у всех серые, Скучные. Да и чему радоваться? Пронизывает холодным ветром, под ногами чавкает и хлюпает оттаявшая в полдень грязь. Легковые машины норовят ездить только по центральным, мощеным улицам, если же свернешь куда-нибудь в переулок, можно завязнуть. Порой не поймешь, что падает с неба — то ли снег, то ли дождь. Будто и не весна на дворе, а хмурая, мрачная осень.

Так тянулось два-три дня. Наконец-то перестало моросить сверху. Воздух не сразу прогрелся, но небо все же очистилось и к середине дня появились проблески солнца. Молодежь хоть и вздрагивает, но предпочитает одеваться по-весеннему.

Гаухар и Миляуша сегодня вместе вышли из школы. Теперь это случалось не так часто: то Миляуша задержится, поджидая Вильдана, то Агзам позвонит Гаухар я попросит уйти пораньше. Но сегодня подруги вместе. Сперва их сопровождала ватага учеников из класса Гаухар, потом ребята разбрелись по переулкам. — Они за тобой как цыплята, — говорит Миляуша, Раньше она, сказав шуточку, непременно рассмеялась бы громко. А сейчас поди ж ты, только улыбнулась, да и улыбка какая-то грустноватая. Гаухар не удивляется такой перемене — ведь Миляуше скоро предстоит стать матерью. Гаухар смотрит на нее уважительно, возможно — даже с некоторой завистью. Сама-то она не один год была замужем, но чувства материнства так и не испытала. Первое время невольно поглядывала в магазинах на детские вещички, слыша, как что-то неизъяснимо нежное подступает к сердцу, а потом все постепенно забылось, должно быть, примирилась, что это счастье не для нее. Даже сейчас, видя задумчивость и мягкость на лице Миляуши, она чувствует, что собственное ее сердце бьется сильнее.

— Что ж поделать, — ответила она Миляуше. — Если не дана своя полная радость, надо хоть кусочком чужой довольствоваться. — Она чуть покраснела от своего признания. — Вот, глядя на тебя, по-хорошему завидую. Правда, Миляуша, правда! Ты ведь скоро будешь нянчить своего ребенка…

— Ох, не знаю как! — глубоко вздохнула Миляуша. — Я чего-то боюсь. И Вильдану признаюсь в этом. Он успокаивает меня, тогда мне вроде бы легче. Дома я часто ловлю себя знаешь на чем? Тяну все один и тот же мотив. Вдруг спохвачусь: «Что это за песенка привязалась?» Оказывается, «Колыбельная». — Миляуша нерешительно улыбнулась. — Сказать, что я поглупела, наверно, было бы слишком. Во всяком случае, какие-то странности появились у меня.

Им хотелось наговориться вдоволь. Женщина, собирающаяся стать матерью, вероятно, становится особенно словоохотливой. Гаухар умеет слушать. А Миляуше именно это и нужно. Она попросила;

— Если у тебя есть время, проводи, до автобуса. Сегодня Вильдан может встретить меня у остановки. Обычно он волнуется: при посадке — как бы не толкнул кто меня, а когда схожу, не упала бы с подножки. Чудные эти мужчины.

Легкий смешок Миляуши выдает, что она не перестала быть, довольной своим мужем. Вильдан такой отзывчивый и старательный. Вот вчера Бибинур-апа попросила его об одном деле. Так и не подумал остаться. Скоро Гульсум-апа, преподавательница татарского языка и литературы, уходит на пенсию. В школе состоится вечер посвященный проводам пенсионерки. Вильдан должен сделать небольшой доклад о педагогической деятельности Гульсум-апа, — он и сам когда-то был любимым учеником этой преподавательницы. Ему же поручили составить адрес пенсионерке, собрать подписи. Вот Вильдан и хлопочет.

Затем Миляуша как бы но секрету сообщила, что классы Гульсум-апа собираются передать Гаухар, — ведь никто не сомневается в том, что она благополучно сдаёт экзамены в институте и получит диплом, дающий ей право вести: старшие классы. Гаухар, конечно, было приятно, что Бибинур-апа думает о ней. Все же ответила озабоченно:

— Разумеется, Миляуша, все это лестно мне. Но государственные экзамены… — Она не удержала от вздоха. — Я вроде бы старательно готовлюсь, а все же на душе неспокойно.

— Да, да! — поспешно согласилась Миляуша. — Я знаю, сдавать экзамены — дело не легкое… — Она выбрала местечко, чтобы удобнее было перешагнуть канаву. — Но ты не опускай голову, Я уверена — все будет хорошо. Что касается твоей будущей работ со старшими классами, Гульсум-апа с радостью поможет тебе освоиться.

— Спасибо ей. Но мы мало знакомы с ней.

— Довольно и того, что я достаточно знакома с ней, — улыбнулась Миляуша. — Все будет в порядке… А как у тебя с Агзамом-абы? — помолчав, вкрадчиво спросила она. — На днях мы с Вильданом видели вас вдвоем. Я тебе откровенно скажу… вы словно созданы друг для друга!

— Полно тебе, Миляуша.

— Ну уж, Гаухар, в любви нельзя быть настолько предусмотрительной, чтобы измерять ее до последнего миллиметра. Надо позволять себе немного и безрассудства. Вот послушай, как было у нас с Вильданом…

Хотелось улыбнуться, слушая самоуверенные рассуждения младшей по возрасту подружки, — она и замужем-то без году неделя, но Гаухар сохранила полную серьезность на лице.

— Ты — другое дело, Миляуша. Но с меня уже слетела былая безоглядность. Если бы я и захотела быть «немного безрассудной», все равно не смогла бы. Я не говорю, что Агзам не нравится мне. Однако мы… Вообще мы не из тех людей, которые быстро решают. Не забывай — Агзам пережил тяжелую семейную драму… Может статься, поговорим и разойдемся.

— Нет, нет! — запротестовала Миляуша. — О вас уже, знаешь…

— Что бы там ни говорили, все это не больше, чем пересуды. Чужая душа — потемки, Миляуша. Тем более в таких деликатных делах.

— А по-моему, тут и мудрить нечего! — горячилась Миляуша. — Однажды мой Вильдан зашел домой к Агзаму-абы. Он, случается, зазывает его к себе, чтобы побеседовать о школьных делах. И вот Вильдан говорил мне, что на столе у Агзама-абы стоит твой портрет. Замечательный портрет! И Агзам то и дело поглядывал на этот портрет. Правда, ничего не говорил, только поглядывал. Но ведь наш заведующий районо скуповат на разговоры.

Автобуса все еще нет. Впрочем, молодые женщины и не замечают, как идет время. Только Гаухар немного беспокоится, не тяжело ли стоять Миляуше. Лучше бы, конечно, сесть, да ведь в Зеленом Береге еще не на каждой автобусной остановке скамейки.

— О портрете я до сих пор ничего не знала, — ответила Гаухар. — Наверно, он и в самом деле стоит на столе у Агзама… Что сказать по этому поводу?.. Конечно, трогательно. Но каждый до дна выпил свою чашу горечи. Первая любовь, безграничная вера друг в друга, надежда на бесконечное счастье с любимым человеком — все это было пережито в свое время. И все развеялось, улетучилось. У Агзама одна причина, у меня — другая. Не в этом дело. Главное — не вернуть юности, свежести чувств. Тут уже ничего не поделаешь, Миляуша. Время не пойдет вспять. Надо смотреть на жизнь трезво, брать от нее только то, что есть.

— Ладно, не морочь голову всякой ерундой ни мне» ни себе. Давно ли ты говорила мне, что словно летаешь по воздуху, а не ходишь по улицам Зеленого Берега. Забыла? Так я напомню… Вот наконец и автобус идет. Вы с Агзамом никуда не решили ехать после окончания занятий? Небось уже заказали путевки? Мы-то, ясно, останемся дома. Малыш еще не родился, а уже заставляет считаться с собой.