Ни хозяин, ни хозяйка не отозвались.

— Долго будем в молчанку играть? — не отступал Галимджан. — Я давненько знаю вас обоих, не замечал, чтобы между вами пробегала черная кошка. Перестаньте дуться, ребята! Жизнь не так уж плоха, особенно весной. Не надо портить ее глупыми недоразумениями. Ну, признавайтесь, что случилось?! Давайте же ваши руки! Ну-ка, Гаухар, дай сюда ладонь. Вот так, молодец! А теперь ты, Джагфар! Ну, чего медлишь?

Джагфар поднялся из-за стола, лицо у него бледно. Нельзя больше молчать — это неуважение к гостю.

— Галимджан-абы, если бы все было так просто, мы и сами помирились бы — ведь взрослые люди. К сожалению, причина серьезная. Мне не хочется повторять все то, что я уже не раз высказывал Гаухар, Она знала, на какой путь становится…

— Джагфар, ты и перед Галимджаном-абы обвиняешь меня в том, чего не было? — дрогнувшим голосом произнесла Гаухар.

— Да! — подтвердил Джагфар. — И перед Галимджаном-абы обвиняю в том, что было!

Они говорили весь вечер. Галимджан не повышал голоса, не горячился и слова подбирал только самые нужные, самые убедительные. Джагфар твердо стоял на своем. Он не оскорблял Гаухар словами, но всем видом своим показывал безграничное презрение к нему. Нет, у него и в мыслях нет желания мириться с женой. Галимджан все глубже задумывался. Он не предполагал, что дело обстоит так непоправимо. Вряд ли будет толк, если он и в партком обратится.

— А все же подумайте хорошенько, ребята, — ведь не горшок разбиваете, — сказал он в заключение и тоже поднялся из-за стола, — Я не хочу оставаться в стороне, но все же решайте сами.

Уходя, он пожелал спокойной ночи. Но не была спокойной эта ночь. Джагфар и Гаухар не поносили друг друга, не оскорбляли. Их разделяла глухая стена. Гаухар молча плакала. А потом и слезы иссякли у нее. К утру она была совершенно измучена, ее шатало. Джагфар, так и не проронив ни слова, ушел на работу. За ночь он тоже осунулся, пожелтел.

Между тем дни шли своим чередом. В обычное время Гаухар завела бы разговор с мужем о переезде на дачу. Но зачем ей нужна эта дача, когда на душе невыносимая тяжесть? Судя по всему, и Джагфару было безразлично, как и где отдыхать этим летом. Да и удается ли вообще отдохнуть?..

В тот день, когда Галимджан должен был направиться в партком, Гаухар чувствовала себя особенно плохо. Все же она не усидела дома, проводила его до самого института, где работал Джагфар, и осталась ждать на улице.

Галимджан не пробыл в парткоме и часа. Гаухар встретила его молчаливым взглядом, тревога и надежда были в этом взгляде. Добрый старик не решился поднять глаза на нее, только рукой махнул.

— Они не хотят на во что вмешиваться» — тихо говорил он. — Дело, слышь, очень деликатное. Может, муж с женой договорятся как-нибудь. Что касается поведения Джагфара Маулиханова, то мы, дескать, не можем сказать о нем ничего плохого.

Потом они шли молча, каждый погружен был в свои думы. Вдруг Гаухар остановилась.

— Спасибо, Галимджан-абы… Если разрешите, я еще зайду к вам поговорить. Извините, что затрудняю. Но у меня ведь никого нет, не с кем поделиться…

Губы у нее дрожали, голос прерывался. Она повернулась и медленным шагом пошла в сторону. Куда, зачем — Галимджан не решался спросить.

Он в замешательстве потоптался на месте. Может, догнать, остановить Гаухар? А что он может еще сказать ей?.. Пожалуй, разумнее всего пойти домой, сообщить Рахиме о неудачном посещении секретаря парткома. Может, Рахима придумает что-нибудь утешительное для Гаухар. В подобных ситуациях женщины бывают находчивее мужчин.

И все же Гаухар начала готовиться к экзаменам в своем институте. Занималась целыми днями, порой прихватывала и ночи.

Джагфар недоумевал: что это — хочет забыться или намеревается как-то оттянуть время? Но что может дать ей эта оттяжка? Уж не задумала ли она какую-нибудь каверзу? Ведь трудно поверить, чтобы в таком настроении она могла заниматься серьезно. Ох, скорее бы выдернуть этот больной зуб! Хочешь не хочешь, а во избежание шума приходится ждать подходящего случая. Что ж, Джагфар будет ждать. Терпения у него хватит. А вот вытерпит ли Гаухар?..

По правде говоря, Джагфар в душе кое-чего побаивался. Ведь уговорила же Гаухар этого старика пойти в партком института. Хорошо, если покипятится-покипятится, да и остынет. «А вообще, надо признаться, — думал Джагфар, — лишнего я перехватил». Он 6,ыл искренен перед собой. В его расчеты не входил полный разрыв. Ему надо было сломить Гаухар, полностью подчинить своей воле. На то он и муж. Для того и была разыграна эта адская ревность. Оказывается, он взял слишком круто. Гаухар не сдалась, школы не бросила. Самостоятельность для нее дороже всего на свете. Не будет, же он теперь просить извинения у жены, — дескать, прости, мол, напрасно приревновал. Придется теперь гнуть линию до конца. А надо бы мягче, осторожнее действовать. Ну хотя бы потакать этой ее прихоти с этюдами. Хвалить бы почаще: «У тебя талант, Гаухар». Смотришь, увлеклась бы рисованием и забыла о школе. А там, глядишь, и талант улетучился бы. Куда ей деваться? Вот и захлопнулась бы ловушка за птичкой.

Странно — почему удачные мысли почти всегда приходят с запозданием? Вот теперь изворачивайся, до конца разыгрывай ревнивца, А сам связался с этой крашеной блондинкой, с Фаягуль. Словно черт за полу тянул. «Не надо было так глубоко залезать. Да ведь мы все не ангелы небесные, — вздыхает Джагфар. — Почему бы не порезвиться настоящему мужчине? Даже некоторые профессора, старички — и то, не держат себя в узде. А своя-то жена никуда не уйдет от тебя. Не надо только быть дураком…» Но, выходит, он все же свалял дурака.

Все эти дни Джагфар настороженно следил за женой: как она поведет себя? Да и самому пришлось держаться построже. Перестал ходить к Дидаровым. Пить бросил совсем. Последнее было нетрудно для него, он никогда по-настоящему не дружил с «зеленым змием». Да и с Фаягуль реже стал встречаться.

Порой ему казалось, что время все же работает на него. Гаухар вроде бы начинает сдаваться. Ведь Джагфару по существу, только этого и надо. Солидный хозяин не может обходиться без прислуги в доме или без послушной жены. Если бы Гаухар умела быть послушной, она жила бы у него как в раю.

Ну, а что Гаухар?.. Внешне она вроде бы стала несколько спокойнее и не переставала проявлять к мужу некоторую внимательность. В обеденное время иногда говорит ему; «Ты, наверно, проголодался? Сейчас соберу на стол». А вечером: «Я вскипятила чай. Если хочешь, давай попьем вместе».

Но появилось у нее и нечто новое, непонятное Джагфару. Она теперь не плачет и не упрекает. Когда бы ни ушел и во сколько бы ни вернулся муж, не интересуется, где был, что делал. Если же сама запоздает непременно объяснит: «Сегодня была на консультации, потому и задержалась». Или: Сдавала экзамен. Трудновато было, но справилась». Джагфар бурчал в ответ что-нибудь небрежное, а то и обидное. Гаухар делала вид, что не слышит. Но с каждым днем она все больше как-то уходит в себя: целыми днями занимается, никто не навещает ее, и сама ни у кого не бывает. Ее времяпрепровождение Джагфар знал вплоть до мелочей. И все же Джагфара тревожило вот это ее спокойствие, граничащее с равнодушием к нему. Что это могло значить?..

Между тем Гаухар дважды заходила к Галимджану-абы и Рахиме-апа. Галимджан ещё раз, уже в подробностях, рассказал ей все, что было в парткоме. В общем-то ничего нового не прибавил. В заключение спросил:

— Как думаешь, не поговорить ли мне с ректором института? Возможно, он повлияет на Джагфара.

Гаухар задумалась, потом отрицательно покачала головой.

— Что может поделать ректор? — И горько усмехнулась: — Джагфар сам себе ректор.

После этого разговора складки в уголках губ Гаухар стали глубже, а взгляд ее чаще останавливался на какой-то, невидимой для других точке.