Сегодня Джагфар вернулся домой несколько раньше» В последнее время он не являлся пьяным, но по-прежнему не разговаривал с женой. Вот и сейчас — молча разделся, молча умылся, молча поужинал. Ни на одно обращение Гаухар не ответил. И ей не оставалось ничего иного, как уединиться на кухне. Только когда Джагфар поужинал, она вернулась в комнату.

— Джагфар, — как можно спокойнее я мягче начала она, — дальше так нельзя. Нам все же надо объясниться…

— Опять ты за ту же песню? Не хочу слушать! Даже эти пренебрежительные слова обрадовали Гаухар: главное — Джагфар вступил в разговор, ответил!

— Послушай, — в том же сердечном тоне продолжала Гаухар, — это очень жестоко — таить в сердце злобу против близкого человека, обвинять его в самом бесчестном. Переносить это невозможно.

Джагфар пожал плечами.

— Надо было раньше думать о последствиях. Теперь уже поздно взывать к жалости.

— Неужели ты все еще веришь, что я виновата перед тобой?! — воскликнула Гаухар. — Да ты поймешь, наконец, как это низко?!

— И понимать не хочу. А вот тебе пора понять, что мы уже отрезанные ломти.

— Джагфар, как у тебя повернулся язык сказать такое?!

— Что знаю, то и говорю. И прошу — больше не беспокой меня.

— Слушай, я ведь вынуждена буду у кого-то пробить защиты от клеветы.

— Это твое дело.

— Ну, хоть скажи прямо: в чем я все же виновата? Из твоих намеков можно понять, будто я тебе изменила. Где? Когда? С кем? Если ты имеешь в виду Билала, так я в свое время все рассказала тебе о его неудачных ухаживаниях. Допустим, он все еще не забыл свою мальчишескую глупость, так разве я виновата в этом? Я еще раз резко напомнила ему, что замужем, и потребовала категорически, чтобы он оставил меня в покое…

— Не трать, пожалуйста, красивые слова, я все равно не верю тебе.

— Ты думаешь, что я неисправимая лгунья?

— Ладно, хватит слов, я устал слушать. Я ведь не требую у тебя отчета. Что сделала, то сделала. Вот и все.

— Нет, Джагфар, клянусь — нет! Нас кто-то ссорит, Я ни капельки не виновата.

— Я это уже слышал.

— Постой, ведь это… Нет, нет!..

Она порывисто встала со стула, словно хотела удержать Джагфара. Но он уже вышел из комнаты.

У Гаухар стучало в висках, перед глазами плыли красные круги. Она и раньше тяжело переживала даже пустяковую размолвку, а теперь уже не пустив дело идет к полному разрыву. Значит» Джагфару не только не нужен мир в семье, но и семья не нужна. Он хочет избавиться от жены. Это так страшно, будто глухой ночью остаешься одна в лесу.

Гаухар даже покачнуло. Она еле удержалась на ногах, Подошла к раскрытому окну глотнуть воздуха. На улице шумно, людно; мчатся машины, слышны голоса, смех. Вот парень и девушка — они прошли, держась за руки, прижимаясь плечом друг к другу. Им, наверно, хорошо, радостно. Когда-то и у Гаухар были такие прогулки. Неужели ей дано столь короткое счастье? Что надо сделать, дабы продлить его? Говорят, за счастье нужно бороться. Может, это всего лишь слова? Ведь она, Гаухар, пыталась по-своему бороться. А что получилось? Нет, пора прийти к какому-то одному решению. Хватит, тайно страдать, биться головой о стенку, Хоть и стыдно, а придется вынести на люди свое горе. Человек не должен оставаться одиноким в беде. Это может кончиться очень плохо.

Если к кому и следует обратиться за сочувствием, кто способен понять ее — это Рахима-апа и Галимджан-абы. И, пожалуй, еще Шариф Гильманович. Он — уже на самый крайний случай. Он, конечно, внимательно выслушает, даст хороший совет. Но Гаухар никогда не была у него дома, не знает его семью. А в школе вряд ли удастся поговорить наедине, да еще, чего доброго, повстречаешь Фаягуль. Самое верное — пойти к Рахиме-апа и Галимджану-абы. Они относятся к Гаухар как к родной дочери. Рахима учительница, значит, можно надеяться на ее тактичность и проницательность. То же и Галимджан-абы: он бил на партработе, перед его глазами прошли судьбы сотен людей, он-то уж знает цену человеческой беды.

На следующий вечер Гаухар направилась к своим старым друзьям. О дочерях Рахимы она как-то забыла, вспомнила, уже поднимаясь по лестнице. Смутилась было — девушки взрослые, удобно ли при них так откровенничать, — но передумывать было уже поздно. Она нерешительно нажала кнопку звонка. Дверь открыла Рахима-апа. Не успели как следует поздороваться, из комнаты вышел и Галимджан-абы.

— Ты на себя не похожа, Гаухар! — тревожно воскликнула Рахима-апа, как только они сели на диван. — Что случилось? Дома-то у тебя все хорошо?

Гаухар настороженно посмотрела на открытую дверь соседней комнаты.

— Никого нет, — успокоил Галимджан-абы, — девушки наши на экскурсию уехали.

Гаухар молча кивнула. Впрочем, если бы сестры и оказались дома, все равно Гаухар не выдержала бы. Горло у нее сдавило клещами. Она разрыдалась. С большим, трудом ее успокоили. Сделав нечеловеческое усилие над собой, она сбивчиво, прерывисто начала рассказывать о своей беде. Это было мучительно — все заново переживать на людях, хотя и близких. Но что поделаешь, ведь молчание еще более тягостно.

Выслушав эту исповедь, Рахима и Галимджан какое-то время выжидали, пока Гаухар хоть немного успокоится. Оба они до сих пор считали, что Гаухар счастлива с мужем, ведь она не раз уверяла их в этом. И вдруг такая неожиданность… Не укладывалось в голове: как могло случиться такое? К тому же Гаухар в рассказе своем ничем не порочила мужа, только жаловалась на необоснованную и оскорбительную ревность его, на то, как груб он в своих обвинениях. Она умолчала и об Исрафиле Дидарове, и о Фаягуль. Что она могла бы сказать о них? Подозревает, что Дидаров дурно влияет на Джагфара, а Фаягуль как-то связана с ним. Но никаких фактов у Гаухар нет. Зачем же ей клеветать на людей?

Ни Рахима, ни Галимджан не вызывали ее на крайние откровенности. Главное сейчас — помочь Гаухар взять себя в руки. А там они сообща придумают, что надо делать. Им ясно главное: острый разлад между мужем и женой зашел слишком далеко, затянулся.

Гаухар спросила Галимджана, не возьмет ли он на себя труд сходить для начала на работу к Джагфару, посоветоваться в парткоме. Она сама пошла бы, но чувствует, что у нее не хватит сил — совестно ужасно. Она не собирается затевать какое-либо дело против Джагфара. Пусть в парткоме поговорят с ним и выяснят, бесповоротно ли он решил порвать с женой.

Галимджан отозвался сочувственно. Что ж, он согласен потолковать с секретарем парткома. Может быть, удастся помирить супругов. Ведь разрушать семью легко, а вот скрепить ее потом ой до чего трудно! И Рахима, и Галимджан уверены в невиновности Гаухар, они знают ее с детства, она неспособна на что-либо дурное. Возможно, и Джагфар не так уж безнадежен. Скорее всего произошло какое-то серьезное недоразумение, разобраться в нем самостоятельно муж и жена не в силах. Оба погорячились, наговорили друг другу лишнего, — иной раз это случается с молодыми-людьми.

Но, подумав, Галимджан-абы несколько изменил свое первоначальное намерение, счел более разумным сначала поговорить откровенно на дому с самим Джагфаром, и если уж не удастся переубедить его, тогда войти в партком.

Выбрав субботний день, Галимджан-абы явился к Маулихановым. Джагфар давненько знал старика, но, как говорится, пить чай за одним столом им до сих пор не доводилось.

И вот сидят они друг против друга. Джагфар чувствует себя, неловко: не вовремя пожаловал гость. А Галимджан не торопится объявить, с какой цепью пришел. Поддерживая разговор о том о сем, он исподтишка наблюдал за супругами. Да, кажется, глубокий разлад у них: смотрят в разные стороны, ни словом не обмолвились между собой. Чтобы как-то сгладить неловкость, Гаухар отлучилась на кухню приготовить чай.

После первой чашки горячего доброго напитка Галимджан повел разговор.

Да вы что, или крепко поссорились? — обратился он к супругам. — Не улыбнетесь, слова доброго не скажете друг другу. Не годится так. Что случилось? Чего не поделили?