Конечно, урок проходил бы еще живее, если бы Гаухар узнавала учеников в лицо. Но пока что они были для не просто «дети». Все же к концу второго урока она хорошо запомнила одного мальчика, по имени Акназар, и девочку Зилю. Они сидели за одной партой и, наверно, были изрядными непоседами, то и дело вертелись на месте. Как и всякая учительница, Гаухар помнила и соблюдала непреложный закон: детям нельзя давать даже самые невинные прозвища. И все-таки она подумала: Акназара следовало бы звать Караназаром, лицо у него было смуглое, а волосы иссиня-черные. Имя девочки звучало для Гаухар поэтически, к тому же оно очень редко встречается среди татар.

В очередную перемену Гаухар не пошла в учительскую, осталась с окружившими ее девочками, — мальчики, конечно, уже успели выскочить в коридор.

— Вы петь умеете? — спросила Гаухар. Выяснилось, что большинство поют: одни — только для себя, другие — вместе с подружками.

— Отлично! Попробуем петь хором. Я начну, а вы подхватывайте. Уговорились?

Послышалось дружное:

— Уговорились!

Гаухар запела распространенную в этих краях ребячью песенку. Она еще вчера узнала об этой песне от Гульназ, запомнила слова и мотив. Голос у Гаухар был не сильный, но слух верный. Сперва девочки молчали, переглядывались. Но вот подтянула одна, другая, и когда Гаухар взмахнула руками, подхватили все. Точно звон ручейка, выделялся голос Зили.

В коридоре, должно быть, услышали пение. Мальчики один за другим возвращались в класс, становились полукругом позади девочек. Гаухар жестами приглашала их поддержать песню. Но они только улыбались, подталкивая друг друга: Но двое-трое все же присоединились к пению.

— У вас неплохие голоса, — похвалила ребят Гаухар. — А почему бы в школе не ввести уроки пения? В казанских школах такие уроки давно введены. Я поговорю об этом с директором школы.

Гаухар чувствовала, что у нее налаживается контакт с учениками.

Последним уроком была арифметика. В Казани эти урока проходили у Гаухар довольно интересно. Чего только она не придумывала, чтобы оживить предмет. Как-то будет здесь?

Гаухар не поленилась несколько раз объяснить условия устной задачи.

— Не торопитесь, подумайте. — Гаухар всегда любила повторять эту фразу ученикам.

Один из мальчиков вскоре поднял руку. Вижу, — отозвалась Гаухар. — Остальные думают? В таком случае дадим слово Ильдару. Ну, говори, Иль-

Худенький большеглазый мальчик начал было бойко и вдруг запнулся.

— Не спеши, не волнуйся, — подбадривала Гаухар. — Ну как?

Но Ильдар совсем запутался, бормотал что-то невнятное Гаухар не стала требовать от него непосильного.

— Что же, давайте поможем Ильдару…

Сообща успешно справились с задачей. Все же ребята заметно притомились. Гаухар велела всем встать, проделала вместе с ними пятиминутную физзарядку. После этого вторая половина урока прошла оживленнее.

Перед тем, как отправиться домой, Гаухар зашла к директору.

— Ну? — озабоченно осведомилась Бибинур-апа. — Состоялось знакомство?

— Вроде бы неплохо все прошло, Бибинур-апа. Во всяком случае, мне класс понравился.

— Вот и отлично. Через несколько дней, когда ты как следует освоишься, я зайду к тебе на урок, послушаю. Не возражаешь?

— Я буду благодарна, Бибинур-апа. Взгляд со стороны очень полезен. Особенно новичку.

— Значит, договорились.

Выходя из школы, Гаухар повстречала Миляушу.

— Ага, по глазам вижу, Гаухар-апа, что вы не разочаровались в классе! Ведь не плохо для начала. Не правда ли?

— Главное — начать. Дальше видно будет, — в том же приподнятом тоне ответила Гаухар.

Прошло уже недели три после начала занятий в школе. Гаухар все больше сживалась с классом и, что ни день, чувствовала себя увереннее.

И все же ее не покидало ощущение, будто она приехала сюда ненадолго. В школе время проходит незаметно, а вернешься домой, оно словно бы останавливается. Наверно, причина была в том, что временный приют у Бибинур-апа не был для нее постоянным жильем. Кроме книг да повседневной носильной одежды, она ничего не вынимала из чемодана. Ничем не пыталась украсить свою клетушку, отгороженную легкой переборкой. Хотя Бибинур-апа и повторяла не раз: «Живи у нас сколько хочешь, ты ничем не стесняешь», — все же Гаухар не хотела обременять добрую женщину. Ведь квартирка у нее не рассчитана на две семьи, между тем быт состоит из множества докучливых мелочей, трудно поддающихся учету. Зачем дожидаться неприятного случая, когда две женщины вдруг столкнутся из-за какого-нибудь пустяка? Гаухар очень просила помочь ей найти неподалеку от школы комнатку, желательно — у одинокой женщины.

Бибинур исполнила ее просьбу. Хозяйка дома, тетушка Забира, была совершенно одинокой, она с радостью приняла жилицу, предложив ей расположиться в довольно просторной комнате, а для спаленки отгородить занавеской угол.

Когда-то у Забиры-апа были и муж, и свекровь. Муж не вернулся с войны, свекровь умерла в прошлом году. Тетушка Забира от рождения прихрамывала на правую ногу, вторично выйти замуж ей не привелось. Домик у нее все же не настолько вместительный, чтобы можно было пустить семейных квартирантов.

Гаухар переселилась к Забире. Удобств в домике, конечно, никаких. Все на виду, — прямо из кухни, где обитала хозяйка, входишь в комнату Гаухар, за ситцевой занавеской стоит ее койка. Но квартирантке нравится у тетушки Забиры, где чувствуешь себя простор непринужденно, а хозяйка довольна квартиранткой: нос не задирает, уборкой в доме не брезгает, за что ни возьмется, все у нее спорится. Только уж очень часто задумывается, словно что-то ценное потеряла и не знает, где искать. Иногда часами грустит, глядя куда-то в пространство, даже поесть забывает, если не напомнит Забира.

— Очень чудную ты привела мне жиличку, душенька Бибинур, — как-то сказала тетушка Забира, встретив на улице директора школы. — Прямо ума не приложу, как понять ее.

— Беспокойная, что ли, или капризная? — недоумевала Бибинур. — Вроде не замечала ничего такого.

— Нет, нет, она тихая, порой и голоса не слыхать. Все думает и думает… Тоскует о ком или горе какое Случилось… Ну точно птица со сломанным крылом, ей-богу!

Хотя Бибинур-апа и знала о несчастье Гаухар, она же сочла нужным сообщить, об этом ненадежной на язык Забире.

— Разве может человек жить без дум на белом свете, тетушка Забира? Не обращайте на это особого внимания, со временем все развеется, — сказала Бибинур и поспешила распрощаться.

«Человек, конечно, так устроен — от забот и горя ему не уйти. Горе — оно не смотрит, стар ты или молод», — рассуждала тетушка Забира, отгоняя хворостиной от своего огорода чужих гусей.

— Эй, куда вас понесло? Убирайтесь подобру-поздорову!

Нынче выходной день. Как тут усидишь дома! Вчера лениво моросил дождь, а сегодня так ясно, тепло и тихо, разве удержишься от прогулки за город или по реке. Пароходы полнехоньки пассажирами, как в летнюю пору, далеко раздаются то звонкие, то басовито-хриплые гудки. Вон как протяжно залился пароход, — наверно, подходит к пристани, требует, чтоб готовили чалки, сходни. А этот, должно быть, отчаливает — дал два коротких гудка, один более длинный. Нет, хотя Забира и прихрамывает, она в такой день не усидела бы дома, если б ее не держало за полу хозяйство — куры, гуси, коза, две овцы.

Подойдя ближе к своей избе, прикорнувшей у самого оврага, Забира невольно бросила взгляд на ее фасад. Гаухар по-прежнему сидит у среднего окна, опершись локтем о подоконник, и смотрит куда-то на улицу, но вряд ли что видит. Когда Забира уходила по хозяйству, жиличка сидела на этом месте и до сих пор, кажется, не шелохнулась. Забира вздохнула, покачала головой. Звякнув щеколдой калитки, вошла во двор. Куры с клохтаньем бросились навстречу ей: они знают — в курятнике стоит приготовленная для них вареная картошка. Но дверь туда закрыта и без помощи хозяйки невозможно проникнуть сквозь эту окаянную преграду. Забира вытащила деревянный засов, распахнула дверь.