Все последнее время Гаухар не переставала наблюдать за Зилей. Пока девочку не удалось устроить в интернат, тетушка Забира и Гаухар заботились о ней, как о родной, — кормили горячим обедом, старались развлекать. И все же — хорошо в гостях, да не дома. Девочка грустила, часто смотрела то на часы, то в окно. Чуть завидит мать, со всех ног бросается навстречу. Правда, в интернате она несколько повеселела, но с наступлением теплых дней не задерживалась лишнего и там. Придет из школы, положит портфель, возьмет кусок хлеба и мчится во двор, на улицу. Иногда Гаухар осторожно спрашивала ее: «Все еще боишься?» Она коротко отвечала: «Боюсь». Хотя в голосе нет прежнего страха, просто по привычке отвечала. Должно быть, время все же брало свое. И вот впервые Гаухар услышала запомнившийся смех Зили — звонкий, беззаботный, жизнерадостный. К Гаухар давно знает: нельзя внезапно вторгаться ни в радость, ни в горе человека, будь то взрослый или ребенок. Убедившись, что видит за окном Зилю, она резко повернулась и ушла в другой, полутемный конец коридора. Острое чувство счастья охватило ее. Она до боли сжала щеки ладонями. Нет, никому не надо говорить об этом! Никому! Иначе счастье будет разбито вдребезги, как драгоценная ваза.

— Гаухар, что случилось? Почему ты здесь?

Она опустила руки, открыла глаза. Перед ней стоит Агзам. Лицо у него встревоженное.

— Это ты, Агзам? Каким образом?

— У меня дело к Бибинур-апа. Но что с тобой?

— Ничего не случилось, Агзам! — проговорила она в каком-то забытьи. — Уверяю тебя, ничего плохого!

За окнами, прорываясь сквозь другие голоса. Опять раздался звонкий смех.

Начиная что-то понимать, Агзам то прислушивался к этому смеху» то смотрел в глаза Гаухар.

Она сказала еле слышно:

— Зиля смеется, Агзам, Зиля! Ты понял? Это она, Агзам, она!..

Не случайно говорят, что учитель готовит будущее. Ребенок, который сегодня пришел в первый класс, только через девять-десять лет начнет посильно участвовать в общенародном труде или же потратит еще какие-то годы для приобретения более глубоких знаний. А до этого он только берет от общества, ничего пока не давая ему. Но рано или поздно настанет время, когда надо будет расплачиваться с долгами. Учитель, приняв первый класс, уже должен думать об этой благородной расплате каждого своего ученика. Особенно необходимо думать об этом в нашу эпоху грандиозных открытий. Но ведь будущие гении человечества, которым суждено совершать эти открытия, не падают с неба готовыми. Их воспитывает, обогащает знаниями все тот же учитель. Ныне всемирно известные государственные деятели, ученые, изобретатели, художники, космонавты — все они в свое время также были только школьниками. Разумеется, и сам преподаватель должен быть одаренным человеком, мастером своего дела, не отстающим от развития и достижений науки. Это тем более обязывает общество неизменно заботиться о своих учителях, создавать им все лучшие и лучшие условия для их ответственной работы.

Настанет день — и в городах и селах нашей родины в честь учителя, его труда будут воздвигаться монументы, памятники, обелиски. Миллионы взрослых людей, вспоминая своих наставников, бесконечным потоком потекут к этим художественным изображениям, чтобы положить к их подножиям цветы. Люди обнажат и склонят головы в знак благодарности учителю…

Вот о чем думала Гаухар у себя дома, сидя у раскрытого окна. Она смотрела на улицу и как бы видела эти будущие памятники. Потом опомнилась, улыбнулась. Вот ведь до чего можно размечтаться!

А все началось с того, что она вспоминала о вчерашнем родительском собрании. Одна из сотрудниц культурного учреждения впервые явилась на такое собрание. Она оказалась не последней мастерицей произносить речи.

— Я перевела своего ребенка в татарскую школу» надеялась, что здесь меньше донимают учеников всякими нагрузками, чем в школе русской. Но, видно, я ошиблась… Между тем главная задача ребенка — это хорошо учиться, чтобы потом поступить в высшее учебное заведение. У моего мальчика незаурядные способности к музыке, У меня в квартире стоит пианино, но мы разрешаем играть ребенку только по выходным дням. Ведь музыка — это всего лишь развлечение. Я не собираюсь готовить мальчика в пианисты или композиторы… А вы здесь, оказывается, оставляете его после уроков разучивать музыкальные пьески, чтобы выступить на школьном вечере. Это же перегрузка! А вчера мальчик целый час опять помогал отстающему товарищу готовить уроки…

Гаухар не вытерпела и ответила сверхзаботливой мамаше:

— В детстве у вас, наверно, тоже были какие-то увлечения сверх учебы, и вам было бы горько лишиться их. Но самое главное в другом. Кем вы хотите видеть своего ребенка? Если он будет воспитан в духе времени, то есть вместе с коллективом, можно поручиться, что он вырастет патриотом, любящим свою родину. В противном случае не исключено другое, нечто худшее: из него получится эгоист, жалкий трусишка, расчетливый хитрюга. Думали вы об этом?.. Мы, учителя, обязаны отвечать за общественное направление в развитии ребенка.

Женщина разразилась гневной речью, наговорила в адрес Гаухар обидные слова: «Вы хоть и учительниц, но мало понимаете в воспитании детей. Будь у вас свой ребенок, вы бы по-иному запели». В общем-то участники собрания осудили невоздержанную мамашу. Но нашлись и примирительно настроенные ораторы, — дескать, не следовало бы выносить на обсуждение частные, личные — вопросы, лучше было бы объясниться с глазу на глаз. Увы, далеко „не каждый из родителей понимал, что был затронут далеко не личный, не частный, но принципиальный вопрос.

А сколько других трудностей почти повседневно возникает в работе учителя. Ему за многое приходится отвечать. Но пользуется ли он вниманием равным его ответственности?..

Гаухар так глубоко задумалась, что даже не слышала ни скрипа калитки, ни шагов в сенях. Лишь когда отворилась дверь в прихожую и кто-то покашлял у порога, Гаухар подняла голову. Ба, да ведь это Гульназ! В легком пальто, без шапочки, девушка выглядели совсем по-весеннему, В руках у нее небольшой школьный портфельчик.

Гаухар удивилась этому неожиданному посещению. Гульназ впервые зашла сюда. Гаухар привыкла относиться к ней как к подростку. А тут посмотрите, оказывается, уже заканчивает девятый. Совсем девушка — стройная, живая, не без лукавинки в глазах.

— Заходи, заходи, Гульназ! Молодец, что надумала прийти. Раздевайся, Гульназ. — Гаухар быстро подошла к девушке, переминавшейся с ноги на ногу возле двери. — Я виделась сегодня с Бибинур-апа в школе, она не предупредила…

— Да, да! — заторопилась Гульназ. — Сперва-то я не сказала маме, что зайду к вам, потом все же предупредила. Должно быть, вы видели маму еще до моего разговора с ней…

Гульназ разделась, прошла к столу. С нескрываемым интересом разглядывала зарисовки Гаухар, развешанные на стенах. Ведь такое вряд ли увидишь в татарских избах вроде избы тетушки Забиры. Одна-две репродукции — еще куда ни шло. А так, чтобы почти все стены были увешаны оригинальными рисунками, — это уже походило на выставку.

Наконец Гаухар уговорила девушку сесть. Но она все еще бродила глазами по стенам. Вот пейзаж, берег Камы. Гульназ узнавала знакомые места, — сколько раз приходила сюда весной, стояла на этом крутом откосе, прислонившись к одинокому дереву.

Эти рисунки, когда их так много, производят особенное впечатление. Возможно, на восприятие Гульназ подействовала народившаяся весна и приподнятое душевное настроение. Всего какой-то год тому назад сердечко Гульназ было не столь восприимчиво к впечатлениям, многое проходило мимо, не оставив следа. А в нынешнюю весну словно все посветлело, засияло перед ее глазами. И на эти вот рисунки она готова смотреть еще час-другой.

— Гаухар-апа, если бы эти картины повесить в большом светлом «зале, они, наверно, еще лучше смотрелись бы?

— Разумеется, свет и простор усиливают восприятие, — согласилась Гаухар. — Но если на душе у человека смутно, тесно, то вряд ли поможет и просторный зал.