Она ободряла девушку, как умела, не зная, что ж ожидает не менее тяжелое испытание.

Желающих участвовать в школьной художественной выставке нашлось много. Акназар с увлечением собирал рисунки, записывал имена авторов в особую тетрадку, рисунки осторожно складывал в большой шкаф. Над» было видеть, с какой старательностью он делал это. Но самое интересное предстояло впереди: разместить экспонаты в большой комнате, выбрать для каждого рисунка место, сообразуясь с падающим светом. Главное руководство перешло теперь в руки преподавателя рисования. Акназар и еще двое-трое ребят помогали ему.

Наконец наступил день открытия. Особого торжества и шума по этому поводу не было, но посетителей пришло много, и конечно, прежде всего родители участников выставки. Рассматривали рисунки, обсуждали, спорили.

Несколько своих этюдов Гаухар повесила в сторонке от центрального места выставки. Наибольшее внимание привлекал все тот же портрет Юлдаша. Перед открытием выставки Гаухар доработала портрет, и теперь он выглядел более законченным.

Первым ценителем выставки была Бибинур-апа. Все осмотрев, она заключила:

— Я, конечно, не могу назвать себя глубоким знатоком, но как педагог убеждена: сделано большое и полезное для школы дело. Что касается наших рисунков, они с интересом смотрятся и взрослыми, и ребятами.

Со своей стороны она предложила: «После закрытия выставки лучшие работы учеников вывесим в коридоре школы. Каждый, рисунок поместим в рамке под стеклом. Так и сделали. Широкий и длинный, несколько казенного вида коридор выглядел теперь красочней и уютнее.

Но самой большой радостью для Гаухар были перемены, происшедшие в Акназаре. Мальчик стал более сосредоточенным и прилежным в учебе, не затевал Опасных шалостей. Выставка крепче привязала его к школе. Вскоре его перевели в интернат. Внешне Акназар принял это спокойно, — должно быть, заранее подготовил себя к переходу. Все же заметно было — он как-то сжался внутренне, хотя знал, что не расстается со школой, будет учиться, в прежнем своем классе. Уходя в этот день с уроков, он взглянул на рисунки в коридоре и, чуть сгорбившись, направился к выходу.

Разумеется, Гаухар, наведывалась в интернат, приглядывалась к Акназару и разговаривала с ним. Мальчик ни на что не жаловался. «Мне здесь хорошо спокойно», — отвечал он. Но голос у него был слишком уж ровный, какой-то неживой.

Гаухар общалась и с воспитателями интерната. Они отзывались об Акназаре хорошо, Правда, чувствуется у него какая-то скрытая озабоченность. Но в конце учебного года почти каждый ученик полон загадочных — то радостных, то тревожных — ожиданий. Может, и на него действует весна.

«Должно быть, я излишне мнительна, — думала Гаухар, заставляя себя успокоиться. — Живут ведь в интернате другие ребята». Она не забывала — у нее и других забот много: надо отвечать за целый класс, необходимо создать у ребят такое настроение, чтобы каждый ушел на каникулы жизнерадостным, полным лучших надежд в ожиданий.

Все как будто складывается неплохо — и с Акназаром, и в классе. Гаухар и сама должна отдохнуть за время каникул, успокоиться после всего пережитого. Следовало трезво оценить определенный отрезок собственной жизни и подумать о будущем.

В выходные дни Гаухар проводит много времени на берегу реки. Иногда встречает здесь теплый, лунный вечер. Сидит в каком-нибудь тихом местечке под березой, прислушиваясь к себе. Вроде бы нет ничего тревожного, только где-то в самых глубоких тайниках души что-то скребет. Что именно? Скорее, всего это причуды весеннего настроения.

Вот и сейчас она сидит на берегу вечерней Камы, охваченная какими-то неясными чувствами, в голове бродят обрывки противоречивых мыслей. Право, лучше думать о самом простом. Река сегодня удивительно спокойная, и хочется вообразить ее безбрежной. И вода, наверно, потеплела. Но купаться еще рановато, перед вечером хочется накинуть на плечи хотя бы легкое пальто. Все же весна берет свое, кругом зелень, в траве много цветов. Откуда-то издали доносится смех Миляуши. Потом раздается голос Вильдана. Да, им хорошо, на душе у них ни облачка. Они уже договорились: как только кончатся занятия в школе, сыграют свадьбу. Дай бог им счастья, пусть никогда не меркнет для них солнце!

Возле Гаухар сидят молчаливый Агзам Ибрагимов, Он словно понимает, что происходит в душе Гаухар, и не тревожит ее ни одним словом. В последнее время как-то так получается, что стоит Гаухар договориться с Миляушей и Вильданом о прогулке, как около них появляется Агзам. Иногда он случайно повстречается им, но бывает и по-другому. Вдруг Агзам звонит ей в школу: «Завтра собираетесь на Каму? Я с вами». Кто ему сообщает о завтрашних намерениях Гаухар? Вероятно, Миляуша или Вильдан. Возможно, тот и другой.

Гаухар как-то собиралась сказать Агзаму: «Хорошо ли это, что мы бываем вместе? Что подумают люди?» И Миляушу надо бы предупредить: «Не говори Агзаму о завтрашней прогулке». Да так и не собралась поговорить, все не решалась, словно ждала чего-то.

И вот он тут, Агзам, рядом, — на плечи накинут синий плащ, голова не покрыта, лицо загорелое, почти, шафрановое. Гаухар уже успела отметить: когда на голове у него шапка или шляпа, то лицо уже не выглядят таким энергичным, в нем появляется какая-то простоватая округлость. «Да, без шляпы ему лучше», — еще раз подумала Гаухар. И опять взглянула украдкой на Агзама. И кажется, впервые именно сейчас открыла для себя нечто новое: в лице у него есть что-то напоминающее о побывавшем в боях солдате, пережившем и опасности и трудности войны. Подумала об этом и тут же усмехнулась про себя: «Фантазирую, как девчонка. Ведь я даже не знаю, мог ли Агзам по возрасту своему быть на войне. Спросить бы, да неудобно, он может подумать невесть что».

В это время по берегу прошел человек в поношенной солдатской гимнастерке. Со свойственной женщинам, мгновенной находчивостью Гаухар несколько издалека повела разговор:

— Любопытная черта у наших школьников младших классов — увидят вот такого человека, сейчас же начинают шептаться: «Война давно была, а он все еще в гимнастерке, — должно быть, герой, не хочет расставаться с военной формой». На уроке только начнешь рассказывать им о героизме на войне — слушают затаив дыхание. — Она помолчала и добавила: — А мы до сих пор не догадались пригласить в школу кого-нибудь из настоящих героев побеседовать с ребятами.

Агзам помедлил с ответом, он вообще нетороплив в разговоре.

За чем же дело стало? У нас в городском плановом отделе работает Герой Советского Союза. Если пригласите, думаю, не откажется побеседовать с ребятами.

— Вы знакомы с этим человеком? — И я знаком, и ваш директор тоже. Кроме того, летнего учатся в вашей школе.

— Обязательно пригласим! — стараясь не придавать своим словам значительности, добавила — Может быть, и вы придете вместе с ним?

— Зачем? — улыбнулся Агзам. — Ведь я никакой не герой, а в армии служил уже после войны.

Ну да, так и предполагала Гаухар. И все же ей хотелось думать об Агзаме, как о человеке особой, драматической судьбы. Вероятно, это предположение было вызвано тем, что Гаухар случайно узнала о семейной драме, пережитой Ибрагимовым.

Гаухар рассказывали, что жена Агзама была видным геологом. Она работала не так далеко от Зеленого Берега, в той местности, где теперь строится город Юности. Однажды во время бурного половодья на Каме, геолог Ибрагимова не вернулась из экспедиции. Участники экспедиции сообщили: вечером она под каким-то предлогом отлучилась из лагеря и больше не вернулась. Только через неделю труп ее обнаружили в лесу, в тридцати километрах от лагеря. Следов насильственной смерти на теле как будто не нашли. Был ли тут какой-либо несчастный случай или все же преступление, почему так и не установили. Шуму было много. Агзам сделал все, что мог, для тщательного расследования. Но ничего определенного не выяснили. А время шло. У следователей возникали новые дела. Так и заглохло все. Друзья Агзама в его присутствия до сих пор не касаются этого происшествия, зная, что он тяжело переживает каждое напоминание о несчастье.