Однако это было так. Она считала — ее отметки не вправе оспорить ни школьная администрация, ни родители ученика. Еще в Казани к ней явилась некая мамаша и затеяла визгливую свару. «Отец моего мальчика профессор, а вы ставите двойку. Я лучше вашего знаю, заслуживает ли мой ребенок перевода в следующий класс». Гаухар и тут не изменила своему принципу! «Если ученик получил у меня двойку, у меня он в должен исправить ее».

В Казани Гаухар знала свой класс, что называется, «по дыханию». В Зеленом Береге она не могла сказать о себе этого. Ведь здесь она «с ходу» приняла третьеклассников. Случалось, по непонятным для нее причинам класс иногда утрачивал внутреннюю свою собранность, восприимчивость, ритм в работе. И ей стоило немало трудов, чтобы понять и восполнить утрату. До окончания занятий оставались считанные неделя, и Гаухар немало волновалась: вдруг за это время произойдет у ребят какая-нибудь заминка и кому-то из них, а то и двоим-троим, придется выставить двойки.

Но не только переходные отметки тревожили ее. Бегство Акназара заставило серьезно задуматься и о другом: что, этот случай единственный, исключительный или он может повториться в той или иной разновидности? В чем его причина? Если говорить об Акназаре, то при желании все можно было бы свалить на его сумасбродную мать, на Талию. Но Гаухар хорошо понимала, что и сама она допустила какой-то просчет.

Так или иначе — каждый день рождал свои заботы.

Сегодня заседание педагогического совета окончилось поздновато. На улице уже темнело. Дневной; шум затихал — редели пешеходы, машин совсем не видно. Бибинур-апа и Гаухар шли медленно, обе молчали, — достаточно говорили и сморили на заседании. Но после того, как была пройдена добрая половина пути, Гаухар нарушила молчание:

— Скажите, Бибинур-апа, в двух словах, что, по-вашему, было главное в педагогическом опыте Лямиги.

— Лямиги? — рассеянно отозвалась Бибинур. — Ах, да, вашей предшественницы». Вы опять за свое, Гаухар, — устало и недовольно продолжала директор школы. — Ну как я могу сказать, что было главным у нее, да еще в двух словах? Вы сами отлично знаете, что в учебе и воспитании ребят все является главным. А об опыте Лямиги мы с вами не раз говорили подробно.

— Я помню, Бибинур-апа, спасибо. Но вот сейчас, перед выпускными днями, я часто обращаюсь мыслями к Лямиге и так была бы рада, если бы увидела ее.

— Это хорошее чувство, Гаухар, но не будьте же наивной. — По ворчливому тону Бибинур было заметно, что она начинает сердиться. — Живите и работайте без «если бы». Полагайтесь больше на себя. Пора уже…

— Да, пора уже, — подчеркнуто сказала Гаухар. — Извините, Бибинур-апа, начала-то я о себе, а ведь думаю о другом человеке… о Миляуше Багмановой. У каждого из нас свои трудности. Миляуша большие надежды возлагала на заседание нашего педагогического совета. Хотела облегчить душу, выговориться, найти поддержку. Но ушла она домой еще больше расстроенная. Мне так жаль ее. А помочь ничем не могу…

— Да, да, — с досадой призналась, директор, — я и сама осталась недовольна заседанием…

Сегодня Бибинур сдержала свое давнее обещание, на педагогическом совете было выслушано сообщение Миляуши Багмановой о том, к каким нежелательным результатам приводит учеников одностороннее увлечение каким-либо предметом за счет невнимания к другим дисциплинам. Накануне выпускных экзаменов двое десятиклассников, всегда прекрасно отвечавших Миляуше по математике, а другому преподавателю по физике, проявили отсталость, граничащую с невежеством, по литературе и истории. А главное — они считали не обязательным знать что-либо другое, кроме техники, которой решили посвятить себя. Сердобольные преподаватели гуманитарных наук все же «натянули» им по троечке, чтобы не «портить ребятам карьеру».

Доклад Миляуши был выслушан со вниманием и сочувствием. Но развернутого обсуждения не получилось. Участники заседания порядком утомились, а тут Еще первым взял слово преподаватель физики, потакавший «технарикам». Долго, утомительно и раздраженно он порицал Миляушу за непоследовательность: «Давно ли вы, Миляуша Багмановна, ставили своих «технариков» в пример другим, не могли нахвалиться ими? А теперь порицаете. Это беспринципно и непедагогично…» И пошел, и пошел. Его поддержал математик. Другие участники заседания не стерпели, начали сыпать вопросы, выкрикивать реплики. Получился беспорядочный спор с обеих сторон. Директор школы Бибинур-апа была вынуждена закрыть совещание.

И вот сейчас, по дороге домой, Гаухар, пользуясь случаем, со всей откровенностью сказала ей:

— Лично я ничего не испытываю, кроме усталости, — вместо делового разговора получилась шумиха. А бедняжка Миляуша просто удручена. Ни совета ей, ни помощи. Наоборот, поскольку математик и физик кричали громче других, верх остался вроде бы за ними.

Бибинур поспешно согласилась:

Это верно, Гаухар, надо признаться, к решению очень важного вопроса коллектив, и прежде всего я, оказался неподготовленным. Это не только нашей школы беда. Должно быть, в методах учебно-воспитательной работы у нас далеко не все благополучно. Все мы довольно наслышаны об этом, да и на личном опыте убеждаемся в том же. Что ж, соберемся еще раз, подготовимся к продолжению разговора. Непременно позовем представителей районо. Спасибо, Гаухар, за откровенность.

Они остановились на углу переулка, здесь Бибинур надо было свернуть направо.

— Расстанемся до завтра. Спокойной ночи, Гаухар. Готовьтесь к повторному совещанию.

Тетушка Забира сидела на скамейке у ворот, поджидая запоздавшую квартирантку.

— Устала! — пожаловалась Гаухар, садясь на скамейку рядом с Забирой. Она полной грудью вдыхала свежий весенний воздух. — А в дом все же не хочется…

— Проголодалась небось? — посочувствовала Забира. — Я уже дважды разогревала обед. А получился ужин.

— О, тетушка Забира, слишком много хлопот я доставляю вам.

— Хлопоты — это пустяки, мне торопиться некуда… — Испытующе взглянув на Гаухар, она вдруг сказала — Заходил Агзам, твой начальник. Жалел, что не застал дома.

— Не сказал, по какому делу заходил? — Голос у Гаухар спокойный, почти равнодушный.

— Дела у него и на службе хватает. Мы зашли в дом, потолковали о житье-бытье. Очень уважительный человек…

Сквозь смутные потемки Забира не переставала приглядываться к Гаухар. Но, должно быть, так не увидела ничего, что могло бы еще больше подогреть ее любопытство. Вздохнув, она поднялась со скамьи.

— Чего уж там, пойдем ужинать, Гаухар.

Последняя неделя в школе была очень напряженной — вот-вот кончатся занятия, надо будет подводить итоги учебного года. После возвращения Акназара как будто свалилась главная тяжесть с плеч, и все же оставались причины для беспокойства. Как пройдет совещание воспитателей в интернате, не попытаются ли они взвалить на школу всю ответственности за побег мальчика? К счастью, все обошлось благополучно.

Гаухар держалась прежнего мнения, кто-то из воспитателей все же причастен к бегству Акназара; но что побудило этого человека содействовать бегству мальчика, невозможно было установить, да и вообще потребовалось бы завести следствие по всему делу. У Гаухар не хватило ни времени, ни способностей для таких занятий. Что касается Талии, матери Акназара, она оставалась верна себе — несмотря на неоднократные вызовы, не являлась ни в интернат, ни в школу. Теперь это было вдвойне странно. Ведь после исчезновения Акназара она каждый день, прибегала в школу, устраивала скандалы, истерики, а теперь, когда мальчик нашелся, опять перестала интересоваться и«.

Как-то под настроение Гаухар даже обратилась за советом к тетушке 3абире.

— Не могу понять эту женщину, — с недоумением и горечью говорила Гаухар. — Как-никак Талия же мать Акназара. Ребенок, которого уже готовы были считать погибшим, жив и невредим, — есть ли на свете радость больше, чем эта?!