Туман…

Землю окутал утренний белесый туман. В двух шагах ничего не видно, будто нет ни густого леса на берегу, ни широкой, бесшумно текущей Волги, ни медленно плывущих теплоходов, самоходных барж, катеров, — все поглотил этот пухлый, как вата, туман. Кажется, что предупредительные гудки судов, раздающиеся над рекой, — это всего лишь последние отзвуки жизни перед тем, как она затихнет навеки. Пройдет еще несколько минут — и все кончится, ничто больше не потревожит мертвой тишины.

С дерева падает влажный от росы листок. Он не реет, как обычно, раздумчиво в прозрачно-голубом воздухе, словно колеблясь, опуститься на землю или лететь дальше, но под тяжестью облепивших его мелких Жемчужных капель без шороха ложится у подножия осокоря, вершина которого смутно очерчена в вышине. Опускается еще лист еще. Они как бы покоряются неизбежной судьбе: наше место — на земле, чтобы истлеть, превратиться в прах. Но это обманчиво. Жизни чужды безгласный покой и вечный сумрак.

Вот сквозь сгустки тумана начинают просвечивать лучи солнца. Сперва они кажутся нерешительными, даже робкими. Но если взглянуть внимательно, они медленно и настойчиво раздвигают туман. Он словно бы тает. Да, да, определенно тает! Белесая пелена чуть вздрагивает, редеет, расползается. Все явственнее проступают сперва макушки деревьев, йотом и кроны. Становятся различимы крыши дачных построек, силуэты теплоходов на реке, Туман плывет, припадает ниже к земле, прячется за деревьями. И вот — все засияло вокруг; река между зелеными берегами, голубое небо над рекой, бесчисленные окна в домах. Отчетливо видно, как покачиваются лодки на мелких волнах. Каждый предмет выступает необычайно рельефно. Жизнь проснулась. Она приветствует солнце, победившее мрак.

Именно в эту раннюю пору Гаухар, придерживая на плече махровое полотенце, вышла на берег. Казалось, на мягко очерченном лице молодой женщины еще не развеялась легкая утренняя дремота, а в каждом движении стройной фигуры чувствуется медлительность. Но эта истома через какие-то минуты исчезнет. До прохладной воды осталось всего несколько шагов. Черные миндалевидные глаза Гаухар широко открылись, лицо оживила улыбка. Она мельком огляделась, хотя за лето не раз видела этот отлогий берег. Так и есть — уровень реки в прошлом году был значительно выше, волны плескались почти возле дачи. А сейчас, чтобы добраться до кромки воды, ей пришлось вон сколько прошагать по изжелта-белому леску. Нынешним засушливым летом Волга явно обмелела; там и здесь выступили островки, от коренного русла отделились с обеих сторон несколько узких рукавов.

Берег пустынен. Неразъехавшиеся дачники еще спят, никто не копается на приусадебных огородах, да и в город на работу ехать еще не время. Нет ни души и на самом пляже; Купальщиков стало значительно меньше, а в конце месяца сюда будут приходить только любители, да и те окунутся, нырнут наспех и скорее бегут домой.

Молодую учительницу Гаухар нельзя назвать заядлой купальщицей. Все же она достаточно закалена и, не боясь простуды, купается вплоть до осени. Сейчас еще не чувствуется осенняя хмурость. Вокруг много тепла, света и летних красок. Чуть прищурясь, Гаухар с улыбкой смотрит на разгорающееся солнце, на широкий простор реки. В этой ее улыбке, в свободной, непринужденной позе угадывается радостное ощущение жизни и собственной молодости. Словно боясь вспугнуть в себе эту легкость, счастливое забвение, она не спеша сняла халат с крупным цветастым узором, поправила голубую резиновую шапочку на голове, осторожно шагнула вперед, всем телом бросилась в прохладную воду. У нее захватило дыхание. Но это всего лишь на миг. Она поплыла, сильно и размеренно взмахивая руками.

Хорошо искупалась, вволю. На берегу растерлась полотенцем, накинула халат. — Потом, сняв резиновую шапочку, распустила длинную косу. Оказывается, волосы все же намокли. Она рассыпала пряди по спине. «Пусть подсохнут, дома заплету». И загляделась на Волгу. Величава река в своем плавном колыхании. Сколько в ней скрытой мощи. Вобрать бы в себя хоть малую частицу этой силы — и всю жизнь не знать, что такое усталость.

Вот странно, — едва Гаухар открыла дачную калитку, настроение почему-то упало. Может быть, цветы навеяли грусть? Все лето она ухаживала за клумбой. И цветы удались на редкость яркие, крупнее. Но вот в последние дни стали терять свежесть. А сегодня уныло поникли, поблекли. Что ни говори, лето кончается. Придется каждое утро срезать букет и ставить в вазу. Конечно, они будут украшать комнату. Но жаль — ненадолго. Не рвать цветы, пусть красуются всю знаку, наперекор морозам и метелям! Почему природа так беспощадна к собственному творению? Неужели человек бессилен в этом случае и ничего не может изменить?

Но — надо ли изменять? Ведь некоторые законы природы не терпят вмешательства человека.

Впрочем, чего мудрить? У Гаухар есть дела посерьезней, чем забота о клумбе. Но тут же мелькнула другая мысль: а может, не случайно возникла эта смутная тревога? Пожалуй, одно с другим связано. Человек очень сложно устроен, не всегда легко разгадаешь, откуда-то или иное настроение. Это у Горького прочитала она; дети — цветы жизни? И вот — ей доверили воспитание ребят. Учеников в группе не меньше, чем цветов на этой клумбе. У каждого ребенка уже сейчас намечается своя индивидуальность. Своя, неповторимая! Судьба, будущее ученика, во многом зависит от воспитателя. Разовьются и восторжествуют лучшие задатки детской души или зачахнут, убитые нахлынувшим холодом? Правда, советская школа за полувековую свою историю накопила немалый опыт. Сумеет ли Гаухар воспользоваться этим опытом — отомкнуть драгоценную копилку? У нее ведь за плечами всего лишь педучилище.

Сейчас она заочно учится в институте. Но не сразу принесет плоды эта учеба. Не легко дается Гаухар преподавательская работа. В затруднительных случаях она, бывает, теряется. Приходится заглядывать в учебники, советоваться с более опытными коллегами. И все же трудные вопросы не убывают. Жизнь идет вперед, становится все многограннее, сложнее. Круг науки раздвигается все шире. Меняется психология детей, характер интересов. А учебные программы! Что ни год — новшества. Не велика ли нагрузка на ребят? Обо всем этом ежедневно говорят, спорят старшие преподаватели. Они испытующе приглядываются друг к другу, словно прикидывают: у всех ли хватит сил и знаний по теперешним временам?

А каково Гаухар в ее годы? Конечно, она не одна в школе такая. Другие тоже тревожатся. Есть и спокойные. Эти идут по легкой, проторенной дорожке. Чего вперед загадывать… Жизнь покажет, где правая сторона, где левая. Все утрясется. Нет, такие рассуждения не для Гаухар. Ей хочется заглянуть вперед, чтоб не отстать от жизни, не очутиться на глухом пустыре. Теперешнее беспокойство ее зародилось не вчера. И вот сегодня подступила какая-то особенная тревога.

Беглым, рассеянным взглядом она осмотрелась вокруг. Все знакомо и все как бы чужое. Дачный участок невелик. На нем уместились несколько сосен, летняя кухня, небольшой гараж. Главная дорожка усажена по обе стороны разноцветными флоксами. Но и любимые флоксы не радуют. Уже не оглядываясь на цветы, Гаухар прошла к крыльцу.

Внутри дачи, если не считать совсем крохотной передней, две комнаты: в первой, большой — столовая, она же гостиная; во второй, что поменьше, — спальня. Дверь между ними после того, как Гаухар ушла купаться, так и осталась открытой.

На цыпочках Гаухар подошла к двери и, вытянув шею, заглянула внутрь. Джагфар, обняв подушку, мирно посапывая, все еще спал. Гаухар молча покачала годовой, улыбнулась. Она переоделась на террасе и уже намеревалась пойти в летнюю кухню, приготовить завтрак.

Но из спальни послышался хрипловатый спросонья голос Джагфара:

— Это ты, Гаухар? Сколько времени?.. О, еще рано! Чего ты поднялась чуть свет?