У-у-у, Гаухар-джаный, здравствуй, здравствуй, добро пожаловать! Ну, заходи, раздевайся! — Она протянула гостье обе руки. Невестку расцеловала в обе щеки. — На дворе, видать, похолодало, лица-то у вас зарумянились, доченьки!

— Кажется, и в самом деле зарумянились! — говорит Гаухар, поправляя прическу перед зеркалом. — А у вас в доме очень тепло.

— Уж куда теплее! — вторит Нурдида. — Как в парном молоке купаемся, Гаухар-джаный.

— Мама, а где Вильдан? Почему нет Вильдана?! — суетится Миляуша. На ней черное, ловко сшитое платье в зеленый джемпер. Она уже успела снять высокие кожаные сапожки на каблучках, сунула изрядно похолодавшие ноги в домашние войлочные туфля. — Ах, Вильдан дома! Вот и Вильдан?

Он вышел из соседней, смежной комнаты — в белой рубашке с короткими рукавами, в голубых спортивных брюках. Гаухар почему-то считала, что он выше Миляуши, а они, оказывается, одинакового роста, только Вильдан плотнее и шире в плечах, кряжистый, как дубок.

Нурдида перехватила и поняла взгляд Гаухар. — Не удивляйтесь, Гаухар-джаный, мой Вильдан весь в своего отца — невысок, да крепок. Зато обе дочери такие же великанши, как и я, — смеясь, говорила она. — Ничего, мужья у них тоже рослые… Невестка, ты показывай Гаухар наши обновки, а я поставлю самовар.

— Ладно. Показать нетрудно, было бы что. Миляуша взяла Гаухар за руку, ввела в другую комнату.

— Начнем отсюда…

Еще недавно во всей квартире была старая, отслужившая свой срок мебель. Да разве это старье можно называть мебелью по теперешним временам! Все разнокалиберное, скрипучее — и грузный, неуклюжий гардероб, и толстоногий, тяжелый стол, и облупившееся от самоварного пара трюмо… А теперь — смотри-ка!

— Ну как? — ликующе спрашивает Миляуша.

Ах, хитрушка! То-то она целую неделю так настойчиво звала Гаухар «посумерничать». Э, да они с Виль-даном весь мебельный магазин перевезли в свою квартиру!

— Отлично, отлично! — хвалила Гаухар, переводя взгляд с одной вещи на другую. И спальный гарнитур, и письменный стол с нарядной лампой и креслом, и книжный шкаф — все современное, полированное, нарядное. А в другой комнате обеденный стол, окруженный стульями, сервант с посудой, телевизор… — Ай, Миляуша! Ай, молодая хозяйка!

Но сама Миляуша явно волнуется. Ведь у Гаухар небось художественный вкус. Сейчас же начнет критиковать, распоряжаться: это поглубже задвинуть в угол, это сюда, это вот так развернуть… И верно, Гаухар прошлась по обеим комнатам, прикинула взглядом с одного места, с другого, прищурилась… Нет, она не командовала, осторожно подсказывала, переспрашивала: «А не лучше ли будет вот так?»

Миляуша стояла и смотрела, переводя взгляд с мужа на Гаухар, с Гаухар на мужа. Вдруг, захлопав в ладоши, забегала по комнатам.

— Смотри-ка, Вильдан, как это мы не заметили! Так действительно будет лучше, вещи заиграют!..

И она, не теряя времени, принялась выполнять советы Гаухар. Впрочем, всем хватило дела, особенно Вильдану. Задвигались столы стулья, кровати…

Нурдида-апа вышла из кухни, чтобы сказать: «Самовар вскипел», — но, удивленно всплеснув руками, воскликнула:

— Ба-а, что тут происходит?!

— Тут, дорогая мамочка, великое обновление! — говорила Миляуша, переходя с места на место. — Вильдан, чего призадумался? Разбирай книжный шкаф по секциям, давай переносить. Мама, ты не остуди самовар. Вот закончим в этой комнате, перейдем в другую. А потом уж и чайку попьем.

Через час-полтора Миляуша, взяв за руку свекровь, повела осматривать новую расстановку мебели.

— Посмотри, мама, только не падай от удивления, — смеясь, сказала она. — У нас стал настоящий рай.

Нурдида только охала да всплескивала руками. Те же стены, окна и двери, те же самые вещи, но совсем по-иному заиграло, запело кругом! А занавески-то, занавески, чудо как хороши!

И она глубокомысленно заключила:

— Построить дом не просто. А вот конопатить, красить, лоск наводить тоже надо уметь. Когда жили в тесной, словно могила, комнатенке, как ни ставь вещи, все ни повернуться, на взглянуть. А теперь — вишь ты!

Когда все было расставлено, когда сели за стол и выпили по чашке чаю, Миляуша вдруг вспомнила:

— Вильдан, ты купил билеты?

— Как не купишь, коль приказано. Вот они!

В школе однажды зашел разговор о том, что в Народном театре Зеленого Берега готовится новая постановка известной пьесы «Голубая шаль». Преподаватели высказывали такое мнение, что спектакль следует посмотреть. Давно ля говорили об этом, а билеты уже есть. Ну я Миляуша, скоро же навела порядок в семье!

— Вот, пожалуйста, вам премия за хлопоты, — сказал Вильдан и предложил Гаухар два билета.

— Зачем мне два? — не поняла Гаухар. — Забира домоседка, вряд ли пойдет в театр.

Вильдан вопросительно посмотрел на жену. Миляуша с удивлением обратилась к Гаухар:

— Вот еще! А куда ты денешь Агзама?

— Зачем я ни с того ни с сего буду брать билет для Агзама?

В разговор вмешалась Нурдида:

— Дело, конечно, ваше, Гаухар-джаный, только Агзам заслуживает того, чтобы о нем позаботились. Я не раз видела его на работе — относила какие-то бумаги. Даже по тому, как сидит человек за столом на службе, можно понять, дельный он или пустой. Иной хоть и большой начальник, а посмотришь, как он развалился в кресле, — только рукой махнешь.

Гаухар с улыбкой слушала Нурдиду. Что тут возразишь? Не такое уж большое дело эти билеты, как-нибудь можно бы уладить. Тут сложнее другое. Ведь Гаухар, проверяя себя, держится несколько вдали от Агзама. Она приветлива с ним, при удобном случае Агзам проводит Гаухар, а то и побудет у нее дома. В присутствии тетушки Забиры они непринужденно разговаривают, шутят. Но ни на шаг ближе. И вдруг — предложить ему билет в театр!.. Разве это не проявление особого внимания? Тут и слова-то не сразу подберешь, чтобы вручить билет. Правда, как-то случайно она обмолвилась в разговоре с Агзамом: «Говорят, что «Голубая шаль» — новое явление в работе нашего театра. Пожалуй, стоило бы посмотреть». Но сказано это было как-то, между прочим. Перебросились несколькими фразами — и вроде бы сейчас же забыли.

Так что же, перейти от слов к делу?.. Но вдруг Агзам подумает, что и в первый-то раз Гаухар не случайно, а с определенной целью заговорила о театре? Нет, не так все просто…

От билетов Гаухар все же не сумела отказаться. Как-то неудобно; Вильдан заботился, хлопотал, а она ни во что не поставила бы это. Со смущенным лицом она взяла два билета, так же смущенно поблагодарила. Не уверена была, найдет ли подходящие слова, чтобы позвать Агзама в театр. А главное — надо ли звать?..

Было уже поздно, когда Гаухар попрощалась с хозяевами. На улице разгулялась вьюга; подхваченные ветром, густо летели хлопья снега, местами уже вырастали косые гребешки сугробов. Прочно установилась зима, вторая зима в Зеленом Береге. Меньше года тому назад Гаухар все еще думала, что городок на Каме будет для нее чем-то вроде полустанка в дальней дороге, но жизнь складывалась так, что полустанок, действительно, мог превратиться в узловую станцию. Мысль эта мелькнула и погасла — Гаухар только успевала поворачивать голову то вправо, то влево, уклоняясь от колючего снега и набегающего ветра.

Дома огонек едва мерцал в единственном кухонном окошке. Гаухар достучалась не сразу, — Забира, под шум метели, должно быть, раньше обычного задремала. Добрая женщина схватилась было за ручки остывшего самовара, но Гаухар решительно отказалась от всего: в гостях ее и накормили, и чаем напоили.

Спать не хотелось: кажется, непогода возбуждающе подействовала на Гаухар. Она тихонько бродила по комнате, иногда откидывала занавеску, стараясь разглядеть сквозь запорошенное снегом окно, что творится на улице, а больше сидела за столом, подперев щеки ладонями. Она и раньше иногда задумывалась над жизнью Миляуши и Вильдана, тем более сейчас, под свежим впечатлением, есть о чем подумать. Не то чтобы это было очень важно для Гаухар, но однажды у нее зародилось какое-то смутное, не совсем приятное чувство, и с тех пор оно время от времени дает знать о себе.