Джагфар промолчал, только мельком, испытующе глянул на нее. Подождал, пока Гаухар оденется, вышел с ней на улицу.

Джагфар сразу же начал все о том же, о старом. Гаухар уже знала: как бы и откуда бы он ни начинал, все равно будет крутиться вокруг одного и того же. Он сдерживался, но по многим признакам было заметно, что нервничает: сколько ни вскидывай голову, не расправляй плечи, встреча и впрямь может быть последней — Гаухар возьмет и улетит на самолете завтра. Джагфар раздражен тем, что она держится слишком спокойно. Надо было повести более решительный, разговор вчера, пока Гаухар все еще волновалась перед последним экзаменом, а сейчас она чувствует себя победителем. Ну, посмотрим, еще не известно, как обернется.

— Ладно уж, — глубоко вздохнув, возобновил он разговор, — ошибок с той и другой стороны было очень много, глупостей наделано предостаточно. Если мы не поставим на этом точку, будут новые и новые ошибки. Нам предстоит вместе пройти немалый путь. Мы не такие уж молодые, чтобы терять лучшие годы на всякие недоразумения. Короче говоря, пора трезво осмотреться. Не только с нами случались такие неприятности. Всяко бывает. Жизнь не так уж радужна, как могло казаться в юности. Надо вместе преодолевать ямы и косогоры…

Джагфар всегда был многословен, — если требует: обстановка, может говорить часами. Но как ни ждала Гаухар, он ни разу не заговорил просто и сердечно. Джагфар и сегодня остается верен себе: на языке у него «мы» и «нам», «у нас», но как только заходит речь о каком-либо конкретном неприятном вопросе, он все взваливает только на Гаухар: если бы она была разумной, послушной, никакого разлада у них не произошло бы, ибо сам Джагфар не допускал сколько-нибудь серьезной ошибки, он только был… вынужден иногда принимать контрмеры.

— Наш разрыв был не случаен, — улучив минуту, снова и снова утверждала Гаухар. Главная причина в том, что Джагфар смотрит на жизнь как средневековый хан. От нее, современной женщины, от Гаухар он требует рабского подчинения. Она ни за что, никогда на это не согласится. Если он на какое-то время и изменит кое-что в своем поведении, все равно рано или поздно вернется к прежним байским замашкам Джагфара Маулиханова. Его невозможно вытащить из ямы, Гаухар твердо пришла к такому мнению.

— Нет, Гаухар, нет! Мы с тобой не можем так легко расстаться! — опять пытается завести свою старую пластинку Джагфар. — Ты нужна, ты необходима мне, как воздух, как пища. Как и я тебе! — заканчивает он.

— Нужна — в качестве домашней хозяйки, сторожихи, кухарки, чтобы склонять голову перед любым твоим желанием? — уже нетерпеливо перебивает Гаухар. — Ты ведь всегда относился ко мне, как к бесплатной прислуге, к живой кукле. И хочешь, чтобы так осталось навсегда!

— Гаухар, умоляю — не говори чепухи! Если на то пошло, я ведь тоже могу раскопать в твоем поведении всякое. Нужно ли это? Мы и без того достаточно унижали и оскорбляли друг друга…

— И все же я не называла тебя черной змеей.

— Повторяю — замолчи! Если я и сказал, погорячившись… ну зачем вспоминать об этом!

— Как же не вспоминать, если это у тебя в крови! Сейчас ты просишь замолчать, а потом начнешь бросать мне в лицо оскорбления, Нет, Джагфар, отрезанное не приклеишь надолго. Я все продумала и окончательно решила, До этих встреч а разговоров с тобой у меня еще была какая-то надежда. Но теперь вижу — ты все тот же.

— Молчи, я не могу слушать! — вскричал Джагфар.

— Нет, я должна высказаться до конца. Ведь у тебя была другая женщина, кто поручится, что она не вернется? Попросит у тебя прощения… Тогда что?

К Джагфар, по привычке откинув голову, захохотал почтя, истерически.

— Вернется?! То есть как это вернется? Кто ее пустит на порог?

— Вот опять твои ханские выходки. Да, захочет вернуться, и не так-то просто выгнать ее — она ведь тоже человек. Не всякая Женщина уйдет из дома без сопротивления, как ушла я.

— Никто не гнал тебя, Гаухар… — Он торопливо отвернул рукав пальто, взглянув на часы. — Мы и сейчас можем зайти в мой… наш дом. Ты, наверно, устала, проголодалась, Гаухар. У меня в буфете есть вареная курица, торт, — ты ведь знаешь, я хозяйственный человек… Мы вскипятим чай и за чашкой чая спокойно поговорим обо всем. Нам никто не будет мешать… А главное, — он добродушно рассмеялся, — главное — мы не будем идти во разным сторонам тротуара, как идем сейчас. Мысли наши потекут в одном и том же направлении, мы непременно найдем общий язык. Каждому из нас достаточно одного доброго слова, чтобы забыть все прошлое. Ну, пошли, Гаухар!

Она резко качнула головой.

— Нет, я не пойду в твой дом, Джагфар, я уже неоднократно говорила тебе об этом. Не пойду!

— А я повторяю — не упрямься!

— Это не упрямство, а принцип мой. Он передернул плечами.

— Сказать, что ты начала глупеть, было бы слишком. Но не к тому ли идет, Гаухар? Принцип… Тоже нашла себе принцип! — Теперь в голосе его прорвались ненависть, злоба.

— Думай, что хочешь, — спокойно ответила Гаухар, — я сказала, что думаю, в чем убеждена. Тебе не нравятся мои принципы? Это не новость для меня. Если разобраться глубже, мы по-разному смотрим на современную жизнь! Ты отстал от нее больше, чем на полвека. Я все сказала, Джагфар!

Он остановился, с презрением оглядел Гаухар, словно была она существом низшим и если он в последние дни так много разговаривал с ней, то благодаря лишь своему терпению и снисходительности. Вдруг лицо его исказилось, глаза сузились.

— Слушай, — сказал он каким-то сдавленным голосом, — я сделал все возможное и даже невозможное. Дальнейшее наше топтание на улице ничего не даст. Запомни — ты не раз пожалеешь, но будет уже поздно. Да, да, поздно! Я надеялся, что ты способна понять, в какую трясину может завести тебя собственное упрямство и самомнение. Напрасно надеялся! Тебе хотелось бы, чтобы я поверил, будто ты и в самом деле незамаранная, идейная, принципиальная… Да, да, я все вижу! Думаешь, вокруг тебя доверчивые дураки? Думаешь, если я до сих пор ничего не говорил, так не знаю цену твоей честности? У тебя в Зеленом Береге побывала всякие там Билалы Шангараевы и Алчыны!.. Ага, побледнела? Надеялась, что люди ничего не узнают? А вот и узнали! И о твоей райской птице по имени Агзам-Магзам тоже знают! Ты ведь, встречаясь со мной, вызвала его сюда. Он даже приходил в институт! А потом ты ездила в аэропорт, провожала этого Агзама-Магзама…

— Все правильно, Джагфар, — с трудом, но не теряя самообладания, проговорила Гаухар. — Во всяком случае, имена ты назвал почти правильно. А вот что кроется за именами, узнать об этом у тебя не хватило ни ума, ни желания быть честным. — С каждым новым словом голос ее становился крепче. — Вот наконец ты и приоткрыл свой подлинный облик, выдал затаенные мысли. Но далеко не полностью открыл и выдал… Если б я поверила тебе, приняла твои предложения, ты открылся бы полностью. И тогда — горе мне! Ты превратил бы меня в презренную рабыню. Вот каков ты, Джагфар Маулиханов!.. Не перебивай и слушай! Я ведь служила тебя… Было время — я по наивности принимала тебя за порядочного человека. Даже уйдя из твоего дома, не сразу выбросила тебя из сердца. Но вот сегодня, слава богу, все кончилось, развеялось по ветру. Ты ведь никогда не изменял себе. Я только поражаюсь — до какой же степени была слепа! Оказывается, в первый-то раз мы с тобой не по-настоящему расстались. А вот сейчас расстаемся навеки, Я не чувствую в душе никакой утраты. Наоборот, мне легче стало… Воя идет твой троллейбус? Прощай?

Джагфар резко повернулся и пошел. Он и сейчас ничуть не разуверился в своей правоте и силе. «Куда ей деваться? — думал он. — Все равно вернется ко мне. Просто набивает цену себе. Но приму ли я ее, это еще посмотрим…»

Уходя, он ни разу не обернулся. И только заняв место в троллейбусе, посмотрел в окно. Ему показалось, что Гаухар вроде бы сделала шаг в сторону троллейбуса. «Вот так, еще пошагаешь!» — злорадно подумал он, скривив губы.