Все же ей обидно, что муж бывает так неприветлив: поел, что приготовлено, надел, что подано, и ушел, даже спасибо не сказал, словно у жены только и дела, что стирать ему рубашки, готовить пищу, убирать комнаты.
Случается, Гаухар не успеет и подумать о настроении Джагфара: торопится в институт, все мысли о том, как лучше ответить экзаменаторам. Она уже приучила себя — в такие дни не забивать голову ничем посторонним. Да, да, повседневные домашние заботы и обязанности приходится считать чем-то докучливым. Что поделаешь, не разорваться же на части, ведь надо еще и к урокам в школе одновременно готовиться, — не успеешь оглянуться, как кончатся каникулы. Ее не раз хвалили на педагогическом совете за хорошие уроки. Приятно слышать, как тебя ставят в пример — будто крылья вырастают за плечами, и мелких огорчений как не бывало.
Она далека от того, чтобы переоценивать себя, просто ей радостно сознавать собственную причастность к любимому учительскому делу. Ради него и в институт поступила. После удачного экзамена выйдет на улицу, оглядится кругом: «Ах, до чего хорошо жить! — Потом спохватится: — Уже смеркается! Незаметно как прошел день. А я, кажется, впервые вспомнила сегодня о муже, о доме, — Ее охватывает беспокойство: — Как там Джагфар? Наверно, устал ждать?» Ведь на кухне у нее хоть шаром покати, голодной мышке нечем поживиться. Она покупает в магазине что попадется под руку — и скорее, скорее домой. Если Джагфар на этот раз не хмурится, встречает ее приветливой ворчливой шуткой, она готова прыгать от радости. И шубку еще не снимет, а уже принимается рассказывать, какой у нее нынче удачный день. Джагфару невольно передается ее оживление, и если она расскажет при этом о чем-нибудь забавном, оба смеются. В такие минуты Гаухар, кажется, что мир и согласие вернулись в их дом. Вдруг она спохватывается:
— Ты проголодался, бедняжка! Потерпи еще немного, сейчас все будет готово.
Джагфар хвалит ее за расторопность, за вкусный и сытный обед. Гаухар знает, что обед нельзя назвать ни вкусным, ни сытным, но она радуется похвалам его.
Вечер проходит спокойно, как в лучшие времена. Джагфар словоохотлив, говорит о своей лекции, прочитанной студентам. Рассказывает в обычной своей шутливой манере, порой вышучивая и самого себя. Надо признаться, Гаухар не очень-то понимает, о чем была лекция, но ей нравится остроумце мужа. Как прежде, в пору своей разгоравшейся влюбленности, она слушает Джагфара, удивляясь, даже любуясь находчивостью его, юмором: «Смотри-ка, право, молодец Джагфар, с ним не заскучаешь».
Но даже эти счастливые вечера бывают омрачены. Глуха и вдруг почувствует какую-то внутреннюю напряженность мужа, и ей кажется, он отягощен внутренней борьбой. Это походило на попытки человека выбраться из вязкого болота. Он не первый день ведет эту борьбу, вот еще одно усилие и выберется, встряхнется! Как бы в предчувствии своей победы, Джагфар снова веселеет, ходит с высоко поднятой головой. Потом — словно оборвалось что в душе — он замыкается, мрачнеет, словечка приветливого не скажет и делами жены совсем не интересуется.
Не утерпев, Гаухар спрашивает:
— Что с тобой, Джагфар? Ты словно в воду опущенный.
Он буркнет что-то неразборчивое или огрызнется, а то ляжет на диван, заложит руки под голову и молча смотрит в потолок. У Гаухар начинает щемить сердце. Оживают прежние тяжелые подозрения, невольно она вспоминает о ненавистной Фаягуль, о ее высокомерных взглядах. Выбрав минуту, когда муж добреет, Гаухар опять осторожно принимается за свои расспросы:
— Сказал бы все же — чем ты был расстроен в эти дни?
Джагфар отделается шуткой или сошлется на какие-то неполадки на работе, помянет недобрым словом начальство, которое «дело не дело — любит подсыпать соли в кровь». Нельзя сказать, чтобы объяснения эти удовлетворяли Гаухар, но в поисках душевного спокойствия она принимала на веру отговорки мужа. Если же смятение душевное не утихало, она призывала на помощь более глубокие рассуждения. «Что поделаешь, мы живем в очень сложном и многообразном мире. Дороги наши не всегда прямые и гладкие. Только совсем легкомысленный человек, закрыв глаза, плывет по волнам жизни. Джагфар не из таких. Он не может оставаться равнодушным к житейским неполадкам и противоречиям, а с другой стороны, не привык хныкать, жаловаться, находить разрядку в желчных словах, как это делают другие. Вот и носит молча тяжесть в душе. Надо ли удивляться, что Джагфар такой неровный? Это в порядке вещей. Должно пройти со временем.
После таких мыслей Гаухар смелее смотрит на мир, с большей верой в лучшее ждет завтрашний день. Заметив, что муж опять помрачнел, она уже не всегда следует его примеру. «Нет, — говорит она себе, — пусть дороги наши тернисты, надо вести себя ровнее, что пользы поддаваться дурному, настроению, то и дело терзать себя?..»
Чтобы тверже укрепиться в этом мнении, Гаухар вспоминает прежнюю свою жизнь с Джагфаром. Раньше они легче понимали друг друга, глубже чувствовали взаимную близость; грустные минуты случались и тогда, но проходили очень быстро, не оставляя рубцов на сердце. А теперь есть какая-то печальная закономерность в их настроениях; можно безошибочно сказать — после душевного подъема обязательно наступит упадок. Ясно, что надо преодолевать это непостоянство или… Что кроется за этим «или», она и не хотела, и боялась разгадывать.
* * *
Наконец-то окончилась зимняя экзаменационная сессия в институте, настал и последний день каникул. Завтра в школу. Гаухар и в малой степени не успела отдохнуть, даже осунулась за это время. Но разве это имеет значение для молодой энергичной женщины? Через несколько дней силы у нее восстановятся, она будет здоровой и цветущей.
Коль скоро Гаухар стала чувствовать себя свободней, больше времени отдавала дому, Джагфар заметно воспрянул духом. Если бы жена вообще не выходила за ворота, он, вероятно, чувствовал бы себя совсем хорошо. Сегодня Гаухар, как только вернулась домой, не теория времени, повязала фартучек, принялась крошить мясо. Решила приготовить любимое блюдо Джагфара перемячи. Мясо, мука, масло есть. Лук, правда, кончился, но одолжил а у соседки.
Мурлыча песенку, она лепила перемячи. Вот-вот должен вернуться Джагфар. Он никогда не опаздывает без предупреждения, обязательно позвонит по телефону» Сегодня не звонил, значит, должен явиться вовремя. И действительно, на лестнице слышны его шаги; только Джагфар может ходить на цыпочках, — он еще нет-нет да и вспомнит проказы молодости. «Ах, дурачок, ну чего он крадется, точно кот? Ладно уж, пусть подурачимся.
Гаухар принялась жарить перемячи, вся погрузилась в кухонное колдовство. Но все же где-то в подсознании отсчитывала минуты: вот неслышно открылась дверь, вот Джагфар так же осторожно раздевается, на цыпочках пробирается в комнату; увидев стол, накрытый белой скатертью, должно быть, улыбнулся довольно — ведь во всей квартире пахнет только что жаренными перемячами.
Вдруг дверь в кухню разом открылась и рядом с Гаухар стоит муж. Она думала, что Джагфар все еще где-то в одной из комнат, поэтому, вздрогнув, вскрикнула:
— Ах! — и чуть не выронила вилку. — Джагфар, до каких пор ты будешь пугать меня?!
Многие десятки раз он проделывал свою незатейливую выходку, и еще не было случая, чтоб не удалось напугать жену.
Джагфар довольно рассмеялся, обняв жену за плечи, проговорил нараспев:
— Ой, перемячи, перемячи! — и пошел переодеваться в пижаму. Из соседней комнаты все еще доносился его смех.
«Вот, глупый, чему радуется всегда!» — думала Гаухар.
Но ей и самой было весело. К тому же перемячи удались на славу. Какой женщине не хочется по-настоящему угостить мужа!
Тем временем Джагфар умывался в ванной комнате. Гаухар не очень-то нравилось, что муж, умываясь, всегда фыркает, как настоящая лошадь, но сейчас фырканье это как бы говорило о мужской силе, здоровье. Все же какое это-счастье — любимый муж!.. Почему-то ей вспомнилась та несчастная женщина — мать Шауката. Природа обошла ее, не наделила ни внешней, ни духовной красотой. У нее нет ни мужа, ни родственников. Появился ребенок, но не как плод радостной человеческой любви, а как печальный и досадный результат случайной связи. Он не принес матери счастья, не утешил, только прибавил забот и озлобленности. Гаухар показалось на миг, что она способна понять ожесточенность этой женщины против несчастного Шауката. Впрочем, к чему эти мысли, когда сама она лишена материнства… И, чтоб отвлечься, она громко, позвала;
